Читать интересную книгу Ученик Джедая-6: На перепутье - Джуд Уотсон

На посту правителя Нильд был обязан выполнять все решения, за которые проголосует большинство. Сам он тоже имел право одного голоса.

Нильд и Совет сразу приступили к работе, сформировав рабочие группы, ответственные за решение конкретных проблем, стоявших перед Зеавой. Оби-Ван стал председателем Группы Безопасности. Это была самая опасная работа, включавшая обход и сбор оружия в городе. Впредь до дальнейших распоряжений только члены Группы безопасности имели право носить оружие, всем прочим было приказано сдать его в арсенал, до разрядки напряжённости. Оби-Ван не удивился тому, что многие люди не пожелали подчиниться этому требованию. Даже кое-кто из Молодых не хотел расстаться с оружием. Слишком долго все здесь жили в состоянии войны.

Политические вопросы были рассмотрены на первом общем собрании. Там выплеснулось море эмоций, но Сериза сразу осадила спорщиков. Она стояла посреди разрушенного здания и, казалось, смотрела в глаза каждому, кто присутствовал в переполненном зале.

— Мир для меня — не просто отвлечённая идея, — сказала девочка. — Это жизнь и дыхание. Я никогда больше не возьму в руки оружие. Я видела, что оно может натворить. Если в моих руках будет средство уничтожения, рано или поздно оно выстрелит. Я не хочу быть причиной ещё одной смерти на Мелиде-Даан.

Поначалу повисло молчание, затем Молодые приветствовали её громкими возгласами одобрения. Серизу охватило чувство счастья и гордости, когда мальчики и девочки друг за другом подходили к столу Совета и сдавали своё оружие. Это был счастливый момент.

— Первый вопрос на повестке дня, — снова решительно взяла слово Сериза, и её голос зазвучал в мыслях Оби-Вана. — Давайте выслушаем по порядку отчёты руководителей рабочих групп. Нильд, начнём с тебя.

Нильд встал. Он возглавлял Группу Новой истории, в обязанности которой входило демонтировать символы ненависти и розни в Зеаве — военные монументы, статуи солдат и Залы Памяти, с их голограммами воинов, рассказывавших кровавые истории, взывая к ненависти и мести.

— Как вы все знаете, — начал Нильд звонким голосом, — новое общество у нас может появиться только тогда, когда мы отправим на свалку истории древнюю вражду. Как можно сберечь хрупкий мир, если и у мелидийцев, и у даанов все еще есть эти склепы, которые подпитывают взаимную ненависть? Я считаю, что уничтожение Залов Памяти должно стать нашей первой задачей!

Многие из присутствующих одобрительно загудели. Но Таун, руководитель Группы Коммунальных работ, ответственный за восстановление электро— и теплоснабжения в городе, поднял руку.

— Люди голодают, в городе нет тепла, — сказал он. — Помочь им наладить жизнь — разве не это важнее?

— В том, что они голодают и мёрзнут, они обвиняют друг друга, — ответил Нильд. — И тогда в Залы Памяти выстаиваются очереди. Наши взрослые скорее ненавистью согреются, чем одеялами.

— А как насчёт медпунктов? — заговорил Дор, спокойный тихий мальчик. — Больные в очередях в Залы не вылечиваются, им нужны лекарства.

— А как быть с сиротами? — послышался чей-то голос. — Приюты переполнены.

— Я считаю, что восстановление домов должно быть нашей первой задачей, — громко сказала Нэна, руководитель Группы Жилья. — Очень многие во время войны оказались без крова.

Вдруг Нильд хлопнул по столу рукой. Шум голосов примолк.

— Все эти беды — из-за бесконечных войн! — крикнул он. — А бесконечные войны идут из-за бесконечной ненависти! Сначала мы должны уничтожить Залы! Это даст людям надежду! Хочу надеяться, что мы сможем похоронить прошлое так же, как закопаем символы наших раздоров!

Повисла тишина, все смотрели на Нильда. Его слова звучали искренне.

— Я знаю, что уничтожая могилы наших предков, мы жертвуем памятью, — продолжал мальчик. — И поэтому первым Залом, который я выбрал, чтобы разрушить, будет склеп моих родных. Я хочу помнить родителей как людей, а не воинов! Я хочу помнить их с любовью, а не с ненавистью! А сейчас пойдёмте со мной! — он повысил голос, подаваясь вперед, чтобы его услышали в каждом углу собрания. — Я покажу вам, каким будет символ нашего единства. Вы идёте со мной?

— Мы с тобой! — отозвались Молодые.

Нильд спрыгнул вниз и зашагал по центральному проходу.

— Так пойдёмте! Пойдёмте!

Мальчики и девочки спускались и шли за ним, возбуждёно шумя. Оби-Ван и Сериза следовали за всеми, на их лицах были улыбки.

— Нильд всегда способен объединить нас, — с волнением сказала девочка.

Толпа последовала за Нильдом в сектор даанов, где огромный Зал Памяти стоял у большого зеркально-голубого озера. Низкое чёрное строение висело на репульсорах, закрывая почти всю поверхность воды.

Ребята из Группы Нильда уже вывезли каменные надгробия на небольших спидерах и сбросили их в большую кучу.

Мават подозвал Нильда жестом, как только все собрались, и прошептал ему:

— Они в целости и сохранности. — Я не в курсе, ты хочешь оставить их себе или нет?

Оби-Ван посмотрел на каменные надгробия и увидел имя Микао, выбитое на одном из них, с датами рождения и смерти. Рядом была плита с именем Лейдры. Это были родители Нильда.

Тот смотрел вниз, на надгробия.

— Я рад, что ты сохранил их, — прошептал он Мавату.

Оби-Ван и Сериза в замешательстве переглянулись. Сможет ли Нильд подтвердить своё решение сейчас, когда он видит последнее, что осталось от его родителей?

Нильд погладил золотой шарик и включил изображение. Появилась голографическая фигура его отца, одетая в броню и потрясающая бластером.

— Я — Микао, сын Теранди из Гарта в Северной стране, — заговорила голограмма.

Нильд повернул включатель голограммы своей матери, Лейдры. Появилась высокая женщина с такими же тёмными, как у Нильда, глазами.

— Я — Лейдра, жена Mикао, дочь Пеи из Квадри, — начала говорить она.

Два голоса заглушали друг друга. До Оби-Вана долетали обрывки фраз о выигранных сражениях, о погибших предках и сожженных деревнях…

Нильд поднял лучевой бурав. Теперь толпа собралась вокруг него. Лицо мальчика озарилось решимостью, когда он повернулся к надгробию своего отца

— Я был ещё ребенком, когда жестокие мелидийцы захватили Гарт и погнали наших людей в лагеря, — говорил Микао. — Было…

Нильд надавил на камень своим резаком и разбил надгробие на куски. Голограмма распалась, мигнула бликами и исчезла.

Оставался только голос матери.

— А моему сыну Нильду, моему сокровищу, моей надежде, я оставляю свою любовь и мою негасимую ненависть к гнусным мелидийцам…

Голос Лейдры пресёкся, когда Нильд разбил и её надгробие. Голограмма задрожала, потом исчезла. Жесткий звук бурава наполнил воздух. Каменное крошево и электронная начинка разлетались в разные стороны, попадали Нильду по рукам и царапали их до крови. Он, казалось, не чувствовал этого. Он работал своим инструментом до тех пор, пока надгробия родителей не превратились в мелкие куски щебня.

— Теперь они ушли навсегда, — шепнула Сериза. Оби-Ван увидел слёзы на её глазах.

Нильд повернулся к ним, вытирая рукавом пот со лба. Кровь из ран на руках, смешалась с грязью, покрывавшей его лицо. Мальчик наклонился, поднял осколок камня и повертел его в пальцах.

— Остатки этих камней пойдут на новые дома. Чтобы мелидийцы и дааны жили вместе в мире! — крикнул он. — Сегодня начинается новая история!

Толпа откликнулась волной возбужденных голосов. Многие ребята поспешили в Зал, чтобы помочь разобрать его. Другие подбирали куски камня и шумно радовались.

Оби-Ван стоял около Нильда и Серизы. Он чувствовал, что сейчас вершится история. И он помог ей свершиться.

Он не жалел о том, что оставил путь джедая. Он был дома, со своими.

4.

Куай-Гон был в своей комнате, когда получил сообщение о том, что должен немедленно предстать перед Советом. Вероятнее всего, его вызывали, чтобы он дал объяснения по поводу случившегося с Оби-Ваном.

Он поднимался наверх с невесёлыми мыслями. Он вернулся в Храм, чтобы обрести покой, а вместо этого переживал свою беду снова и снова.

Разумеется, на запрос Совета надо отвечать. Быть джедаем — это признавать, что твои возможности ограничены…

В Совет входили самые мудрые и прославленные мастера. И если они хотели услышать от Куай-Гона подробности, он был обязан рассказать всё, как есть. Куай-Гон вошёл в Зал Совета. Это было высокое помещение на верху одной из башен Храма; занимало оно целый этаж. Из больших окон — от пола до потолка — открывался вид на крыши и шпили исполинских зданий Столицы. Облака за окном пламенели оранжевым светом в лучах восходящего солнца.

Куай-Гон встал в центре зала, почтительно поклонился и замер в ожидании. С чего они начнут? Возможно, Мэйс Винду, чьи темные глаза могли прожечь насквозь, как горящие угли, потребует сообщить причину, по которой он бросил тринадцатилетнего мальчика в самой пекле войны? Или Саэсие Тийн проворчит, что все поступки Куай-Гона подчинены порывам импульсивного, но щедрого сердца? Его вызывали для отчёта гораздо чаще, чем других рыцарей, так что ему не составляло труда угадать, что может сказать каждый из членов Совета.