гражданский брак.
То есть девушкой была уже в меру опытной. Но ты был не похож ни на что из вышеперечисленного.
У меня отключился мозг. Сразу. До сих пор ты первый и последний человек, во время близости с которым мне овец считать некогда. И нечем. Но тогда мне хватило даже поцелуя. Рома, восемнадцать лет, а я помню твои теплые губы.
Письмо 3
Мне надоело начинать каждое письмо с одной и той же фразы. Я только что вошла домой первый раз после того, как мы из него вместе вышли, и увидела на столе две невымытые чашки, засохший блин и кофейник. Меня такая волна счастья захлестнула. Я даже убирать не хочу. Это так трогательно…
Блины, кстати, реально вкусные. А я даже ничего не почувствовала. Ты вообще когда рядом, я есть совсем не хочу. Мне так хорошо от того, что ты рядом, что ничего заедать не надо. Наверно поэтому тогда, когда мы были условно вместе, я была такая стройная.
Когда мы встречались с тобой в кафе в Москве, после того, как ты выкарабкался из всего этого ужаса, ты меня спрашивал, почему я ничего не заказываю. Я реально есть не хотела. Иногда, когда ты уходил, на меня нападал жор, а иногда я целый день есть не хотела.
Так вот губы. Когда ты меня поцеловал, я поняла, что такое чувственные губы. Вот как-то не в технике дело. Целовались долго с упоением, пока эта парочка не вернулась. И потом весь вечер, когда эти отвлекались, целовались опять. Сердце у меня было где-то в пятках, и я не понимала, сон это или реальность.
А утром я увидела кружку с курицами. Сейчас не очень помню надпись, но какая-то она была очень втемная. А кружка синяя. Я неслась к тебе с этой кружкой через весь город, мне так хотелось, чтобы ты тоже посмеялся. Но ты кружку не взял и сказал (первую часть фразы я не помню)
–А курица была жирная и копченая. И незачем ее вспоминать.
Ну незачем, так незачем. Кружка была зачетная и осталась у меня. Я ее выкинула тогда, когда выкидывала тебя из своей жизни. Не в первый раз это делала, были же уже письма…
Мы стали делать вид, что ничего не было. Хотя уже не очень получалось. Ты подходил все ближе и как бы случайно задевал все чаще. Мы смотрели друг на друга уже не втихаря.
Как-то так все и тянулось. Однажды мне позвонила Таня и позвала пирожные есть. Те самые, которые божественно пекла кондитерша в нашей столовке. А я занята была, приехала ближе к вечеру. Уже ни людей, ни пирожных не было. Только ты один. Мы с тобой болтали целый вечер. А в одиннадцать я попросила тебя вызвать такси.
– Вот теперь я тебя точно никуда не отпущу.
Я так в пол и вросла. Не могла поверить. Я боялась на тебя глаза поднять, вдруг ты пошутил или передумаешь.
Но ты не передумал. Что такое перещелкнуло у тебя в голове тогда? И да, Рома, восемнадцать лет, а я помню твои руки…Твои пальцы. Твою нежность.
Вот это было впервые. В ту ночь я и поняла значение слова нежность. В моей жизни была страсть и отмороженность, любопытство и удовольствие, а вот нежности не было. До тебя. То, как ты меня изучал тихонько, рассматривал, поглаживал, эти глазища твои – бусины темные, я оторваться не могла. В нашей с тобой профессии это запросто можно посчитать импринтингом. Если бы я не была в курсе про твою дочь, я могла бы подумать, что я у тебя первая. Столько трепета было в этой близости. Такое ощущение, что ты меня разбить боялся.
Это было какое-то нереальное совпадение. С тобой удобно было спать. Я сейчас в буквальном смысле. Именно спать. Я как-то в любом положении с тобой совпадала. И ты всю ночь обнимал, из рук не выпускал, и это тоже было удобно. Я легко засыпала и мне ничего не мешало. И просыпалась также, как и уснула. Ты обнимал. Не нужно было никакого пространства, так слепились. Знаешь, ни до, ни после вот так удобно не было. И в автобусе уснуть у тебя на плече, и в палатке было просто как в лего – совпали, соединились и не расцепить.
Я проснулась от того, что ты на меня смотрел. Глаза итак темные еще темнее. Опять же ни до, ни после никто так не любовался. Наверно, ты был первый, кому я позволила. До этого я терпеть не могла повышенное внимание к себе.
По сути, ты и сделал меня женщиной. Я позднее поняла, что женщиной делает не тот, кто девственности лишает, а тот, кто меняет твое мироощущение. У меня не было с тобой секса. Я занималась любовью. Я поняла разницу в ту ночь.
Год назад я начала писать книгу и под это дело поехала на море к подружкам. Смехом мы обсудили мою эротическую фантазию о главном герое. Девочки прочитали и сказали, что там ни эротики, ни фантазии, а все заканчивается фразой «так все и случилось». И как-то мы разговорились о любви, о совпадениях, о близости ну и я вспомнила один эпизод из нашей с тобой жизни. В подробностях. Даша тогда сказала мне – вот это и нужно писать.
Так что все сцены списаны с тебя. Кроме первой брачной ночи. Это отдельная история для совершенно другой книги – то, как я первую брачную ночь описывала, но все остальное это ты.
Понятно, ты себя не узнал. Я вообще не уверена, что ты что-то помнишь. Твоя память – это еще одна моя эрогенная зона. Я так никогда и не узнаю, что ты реально забывал, а что было удобно не помнить. Иногда кажется, что память нам тоже общую дали. Большая часть у меня. Меня вообще жизнь щедро одаривает.
Уезжала я рано, чтобы не встречаться ни с кем. Мы так и целовались, пока ждали такси, пока я вещи срочно собирала, когда в машину садилась.
Естественно, ты исчез. Ушел в свои внутренние процессы. Я тоже. Я осознавала произошедшее, и мне было сладко и ужасно одновременно. Я не понимала, как мы с тобой встретимся в следующий раз. И еще мне казалось, что это так заметно, что я просто не хотела нас выдавать. В отличие от большинства любовниц у меня не было ни малейшего желания