Читать интересную книгу bratia - Gradinarov

Отец Даниил покровительственно смотрел на гувернантку. Спорить с ней не совсем уместно. Человек Библию читает с верой, а вера нередко логику исключает. Соглашаться же с ересью он не может – грех большой для батюшки: потому не любит споры о Боге, да и доводы образованной гувернантки иногда обезоруживают. Хотя ему нравится пытливость и дотошность Марии Николаевны. Хочется священнику, чтоб она передала эти качества младшенькой, Елене. Мария Николаевна воспитывает девочку ненавязчиво, незаметно как-то. Да и матушка Аграфена Никандровна не нахвалится гувернанткой.

*

Привез он ее из Томска год назад. Со страхом она сошла на берег Енисея. Больно деревенька показалась маленькой. Томск – город большой. Там гимназистов на каждом шагу встретишь. И музей, и библиотека. Даже театр есть в гимназии! А здесь пахнуло с берега дикостью и незащищенностью.

– Не робей, дочь моя! – поддерживая под руку на сходнях, рокотал басом отец Даниил. – Я живу – не тужу! Поверь, и ты тужить не будешь. У меня старшая, Катерина, первой сюда сбежала. Чуток старше тебя. Подружитесь. У купца куховарит. Лучше Дудинского не сыщешь. Здесь столько красот, дочь моя, Томску твоему еще тянуться надо. Дочь грамоте обучишь и года через четыре возвернешься с нею в Томск дальше учиться. Эвони, она с матушкой стоит. Ждут. Я ведь семинарию в Екатеринбурге закончил. Здесь попал к чер… к Богу в рай. Здесь хорошо. Здесь люди особые. Надеждой от них веет.

*

Катерина молчала и рисовала себе картины будущей жизни. Вот она родит Киприяну Михайловичу двух сыновей и дочь, потом выберут они в Енисейске хорошего учителя-гувернера, пусть занимается с детьми. А может, Мария Николаевна согласится. Нет! Мужчина-учитель лучше, особенно для мальчишек. Ну а дочерью она сама будет заниматься.

«Что-то я размечталась! – мысленно упрекнула она себя. – Пока все слова. Вдруг Киприян Михайлович передумает. Хотя словом он тверд. Может, самой придется через год-другой, за котомку – да домой, а я уже и детей нарожала, и гувернера нашла, и купчихой стала. Дура! Ой, баба-дура. А может, и не дура? Дождусь осени, погляжу, что за казак Киприян Михайлович. Хотя два года уже рядом, а не налюбуюсь».

Она снова вздрогнула. Показалось, будто Киприян Михайлович слышит ее, безмолвную, слышит не ушами, а сердцем. Он по-прежнему стоял рядом и словно обдумывал что-то важное и интересное. Потом перекрестился и сказал:

– Ты, Катюша, не сумлевайся. Одному в таких местах жить несладко. Или сопьешься, или с тоски иссохнешь. Я-то супротив хандры смог устоять лишь заботами. И зимой, и летом – служба. А поженимся, думаю, хандру как рукой снимет. Двое – вдвое больше, чем один. Вдвоем – жизнь по-другому пойдет. А дети если пойдут – уже по-третьему.

– Вы, Киприян Михайлович, рассуждаете, будто уже семью держали?

– Не держал. Но по другим вижу Родни полсела. У них и беру пример.

Девушка сердцем ощутила, что он говорит правду. Такой человек, как Киприян Михайлович, не подведет. Не станет над ней глумиться да и никому не позволит. И в душе прочнее крепла надежда.

– Вам чайку обновить?

– Благодарствую. Уж семь потов согнал. Пора за дело. Ты про Сидельникова не забыла?

– Нет! Полкана накормлю – и к нему.

Екатерина вынесла корм Полкану, дремавшему на крыльце.

– Подкрепись, лежебока!

В катухе зашебуршились упряжные собаки, заслышав голос девушки. Они затупотили лапами в дверцу, заскулили, учуяв запах еды. В дверную щель повалил пар, а затем показались их ноздри.

– Аким, ты где? – кликнула она сторожа. Тот вышел из дровяника с охапкой заиндевевших швырковых дров. Приостановился, подправил сползшую на глаза шапку.

– Чего надо, Катя?

– Сегодня собак покорми раньше. Хозяин хочет, если успеет, пополудни на Опечек сгонять. Готовь две упряжки. Я от Сидельникова вернусь – будем завтракать.

– Покормлю. Вот золу почищу, печи разожгу и снежок отбросаю.

*

Сидельников жил у Поганого ручья, рядом с купеческими лабазами, где мимо проходила накатанная собачьими и оленьими упряжками дорога. По ней возили товары, охотники уезжали на охоту по правобережью Енисея. После сильных заносов ее чистили вдоль улицы лопатами или волокушами, впрягая в них не по одному десятку собак. Старшина села Дудинского Николай Яковлевич Панов и зимой и летом следил за дорогой и пешеходными тротуарами, проложенными рядом с избами. Для работ привлекал жителей села по очереди. Вот и сейчас у своего двора чистил дорогу Андрей Бычов, горбоносый, с выпирающими из-под шапки ушами. Он поднял голову и оценивающе глядел на проходящую Катерину: «Эту бы молодку да летом в лодку. Ох, жарко было бы!»

Она легко шла по укатанному снегу. Рядом бежал Полкан. Принюхивался к собачьим следам, испятнавшим дорогу. Из трубы сидельниковской избы валил свежий, пока холодноватый, дым. «Не спят, коль труба дымит», – обрадовалась девица. Во дворе, отталкивая мордами друг друга и тихо урча, собаки уминали из деревянного корыта парящую на морозе приправу из рыбы, оленьего мяса и отрубей.

«Собак кормит, знать перед дорогой», – предположила она. Полкан жался к ее ноге. Во двор вышел хозяин, одетый по-охотничьи: в ненецком сокуе, бокарях, на поясе нож. Тускло поблескивала его рукоять, сделанная из бивня мамонта.

– Здравствуй, Алексей Митрофанович!

– Доброго здоровьица, Катя! С чем пожаловала? Как сам?

– Хозяин? Жив-здоров! Тебя с бумагами кличет. Хочет приход подбить по твоему арсеналу.

– Жаль! Я на охоту собрался. Пасти, капканы проверить. Вишь, собак кормлю.

– Ты с бумагами сходи, авось сговоритесь. Он тоже с обеда хотел на Опечек сбегать. Думаю, по рукам ударите.

– И то правда! Зараз схожу. У меня с кремневками и порохом завсегда порядок. Сошлось все тютелька в тютельку. Это – не мануфактура. Там аршин с тюка срезал – и не заметишь. А у меня ружьишко к ружьишку, патрон к патрону, порошинка к порошинке и картечь фунт к фунту. Тут не обжулишь.

– Ладно тебе! Замыслишь кого обжулить – обжулишь. Хоть пришлого, хоть тунгуса. И на порохе, и на шкурье, и на дроби. Только Киприян Михайлович больно строг к прощелыгам. Попадешься – дня держать не будет!

– Да знаю! Не первый год служу Потому и молчу если что не так. Надо, чтоб каждая цифирь, каждая копейка сошлись.

Он возвратился в избу и вскоре вынес оттуда сокуй, связанные бокари и повесил в сенцах на вбитый деревянный крюк.

– Плакала моя охота. Счас я шапку в охапку.

Он появился во дворе в песцовой шапке и утепленном казакине с громадной амбарной книгой и счетами.

– А счеты-то зачем? У Киприяна Михайловича их четыре. Даже костяные есть. Мамонтовы. Ему Хвостов подарил.

Алексей Митрофанович чуть зло ответил:

– На то он и купец, чтобы счеты иметь. А я приказчик. Счеты у меня главный струмент, как у охотника ружье. Поняла? Да и поверье у меня есть свое. И приход, и расход одними костяшками вести надо. Как только начинаю на других считать – обязательно что-то да не сойдется. Вроде колесики разные. Потому щелкаю только на своих.

Собаки доедали корм, отталкивали друг друга, пытаясь ухватить кусок полакомей, и предупреждающе рычали. Полкан равнодушно слушал их собачий разговор, зевал, лениво потягивался и изредка хапал пастью снег.

Сидельников протянул Екатерине приходно-расходную книгу.

– Подержи! Собак загоню в сарай.

Он щелкнул бичом. Собаки приподняли головы, посматривая на хозяина. Даже Полкан встал на ноги.

– А ну-ка, на место! Шасть! Живо!

Шесть собак, одна за другой, неохотно нырнули в проем. Приказчик прикрыл дверь на защелку и сказал:

– Отдохните чуток, можа и прогуляемся на капканы.

И с Екатериной направился к дому Сотникова. Перешли наполовину занесенный ручей и подошли к церкви. У бревенчатой избы отца Даниила им встретилась Мария Николаевна с дочерью священника. Гувернантка в коротких кожаных сапожках, в длинной юбке и цигейковой шубке. На голове, охватив аккуратно свернутую косу сидела вязанная разноцветными шерстяными нитками шапочка.

– Доброе утро, Мария Николаевна! Чей-то вы спозаранку гуляете?

– Здравствуйте, люди добрые! Гуляем, коль погода теплится. Твоей сестренке полезно. Не все ж грамоту учить.

И она толкнула от себя санки с сидящей на них Еленой. Полкан бросился по косогору за катящейся девочкой, а она понукивала его:

– Шибче, шибче, Полканчик! Не отставай!

Лапы пса скользили по снегу. Он как-то боком бежал вниз, стараясь не отстать от санок. Когда они остановились у начинающейся косы, пес обнюхал довольную девчушку и даже лизнул ее румяную щеку. Елена визжала от восторга и кричала, поглядывая на гору:

– Мария Николаевна! Мария Николаевна, а Полкан целуется.

– Любит он тебя, такую умницу, – смеясь, ответила гувернантка.