Читать интересную книгу Пансионат - Яна Дубинянская

Последняя лестница – металлическая, узкая, дребезжащая. Рыжий берет Звездочку на руки, а Рыжий-Рыжий норовит поскользить вниз по перилам, Ирина едва успевает удержать его за шиворот. Хотелось бы знать, сколько лет никто не пользовался этой лестницей.

Море открывается перед ними сразу все, гладкое, скучное, сероватое. У горизонта оно светлее неба. По ровной поверхности рассыпаны мелкие искорки, это странно, потому что нигде нет солнца. Вдоль моря тянется асфальтовая набережная, вся в трещинах, буграх и заплатах. Полоска гальки вдоль побережья совсем узкая, наверное, плыж размыло штормами.

– А мы пойдем купаться?

– Нет, конечно. Уже осень, холодно.

– А те дяди купаются! И тетя!

С пляжа доносится пронзительный визг, Ирина морщится. Под ноздреватым бетонным волнорезом расположилась компания с их этажа, свои экзотические шмотки они горой побросали сверху. Парни и одна из девушек плещутся в волнах, две другие в купальниках сидят на гальке, подобрав колени и взвизгивая каждый раз, когда пологая волна доплескивает до кончиков пальцев. У обеих вислые, в складку, животы, замечает Ирина, рыхлые груди, дряблые подбородки. Не девушки, а неухоженные тетки хорошо под сорок.

Из воды выбирается, широко расставив руки, коренастый мужик с мокрыми волосами до плеч и седоватой шерстью на груди и пузе. Угрожающе движется на женщин:

– О прекраснейшие Контесса и Белора! Великий Океан требует к себе ваши ослепительные сиятельства…

– Пес, прекрати!

– Пес!!!

– И взрослые же люди, – негромко говорит Рыжий. – Не понимаю.

– Мама, я хочу купаться!

– Я тоже не понимаю. Но им, наверное, легче.

– Может быть.

– Ну ма-а-ама! Папа?!

Второй мужчина тоже выходит из моря, этот выглядит помоложе, наверное, потому что узкий, худощавый, поджарый. Мальчишески прыгает на одной ноге, вытряхивая из уха воду. Подмигивает женщинам, которые предусмотрительно отодвинулись подальше от так называемого Пса, растянувшегося ничком на гальке:

– Вода теплая, рекомендую. Белора?

– Да ну тебя, Тим! Смотри вон, чтоб Рыська не потонула.

Он оборачивается к морю и смотрит, и Рыжий с Ириной смотрят тоже. Далеко от берега мелькает в почти невидимых волнах темный шар человеческой головы, отсюда не различить деталей. Та девушка, догадывается Ирина. Вот выглядывает из-под чьего-то разноцветного бархатного платья ее короткая хламида с меховой опушкой.

– Мам, ну теплая же вода!

– Может, пускай разуются и побегают по гальке? – предлагает Рыжий.

В этот момент где-то над головой рвутся тучи и в просвет ярко обрушивается солнце. Море вспыхивает огнями, деревья и кустарники на берегу проявляются сочной зеленью, тусклый осенний пейзаж мгновенно, будто на слайде, превращается в летний. Ирина чувствует на груди лишнюю тяжесть свитера, машинально оттягивает от шеи резинку ворота.

– Только побегать по самому краю? Хорошо, мам?

– Хорошо, – разрешает она. – Штаны подверните оба. Если кто намочит, сразу идем домой.

– А джемпер можно снять?

– Сними.

Она смотрит, как Рыжий помогает разуться Звездочке, садится на корточки, подворачивая ей до колен вышитые девчачьи джинсы. Рыжий-Рыжий уже внизу, носится туда-сюда вдоль кромки воды и, конечно, в первую же секунду забрызгался с ног до головы.

Обсохший Пес сгребает в охапку Контессу, Тим присаживается по-турецки рядом с Белорой, если она, Ирина, правильно запомнила, ничего себе имена, в их возрасте просто смешно, но некоторые люди категорически отказываются взрослеть. Защитная реакция от всего, что может подбросить жизнь, и бывают ситуации – теперь-то мы знаем точно – когда оно срабатывает, когда приходится как нельзя кстати любая защита. Звездочка бежит к морю, Рыжий выпрямляется на ноги. Ирина подходит ближе и прижимается к его плечу.

Из моря вылезает, спотыкаясь, крепко сбитая девушка-Рысь, ей холодно, на нее хочется набросить полотенце. Но две парочки обжимаются, не обращая на нее внимания, и она сама находит полотенце на волнорезе, заворачивается в него, съеживается в комочек.

Дети самозабвенно гоняются друг за другом на фоне огромного моря. Солнце прячется за прозрачное облако, словно опускает вуаль. Рыжий крепче обнимает Ирину, гладит ее по волосам.

Любая защита.

№ 27, полулюкс, южный

(в прошедшем времени)

– Какую еще Рысь? – материн голос звучал так, что хотелось спрятаться с головой под плед и заткнуть уши. – Оля, тебя!

Она боялась, что это Тим, что он услышит, она надеялась, что это Тим, что он… Подскочила к телефону одним коротким рысьим прыжком, стараясь оттеснить мать подальше, вдавила трубку в ухо и прикрыла рукой:

– Да?

Звонила Контесса насчет фестиваля, на Рыську снова собирались повесить встречу иногородних гостей и регистрацию участников, опять не выйдет толком побывать на открытии – она со всем соглашалась, стараясь сделать разговор покороче, прижимала ко рту ладонь, изображала в сторону матери страшные жесты, но, разумеется, без толку. Контесса много чего успела наслушаться, боже мой, как стыдно, хоть и далеко не в первый раз. И когда Рыська повесила, наконец, трубку, мать только-только начинала расходиться как следует:

– …возрасте. Тебе уже тридцать шесть, подумай только, тридцать шесть! И вместо того, чтобы нормально работать, делать карьеру…

– Я работаю, – бросила Рыська. Хотя, конечно, не стоило.

– Кем?! Менеджером в отделе какого-то там планирования! Младшим менеджером! В той же точно должности, как и десять лет назад, странно, что они тебя вообще до сих пор не уволили!..

Это не моя мать, беззвучно твердила Рыська, стиснув руками виски и уставившись в окно. Моя мать – Великая Рысь из старшей ветви высокородных Фелин, у нас тройной золотой вензель на гербе, наш девиз «Выдержка и честь», а мой отец…

– Посмотри на себя! На боках сало, на голове черт-те что, чистку лица когда последний раз делала, а? – никогда! Занялась бы собой, не девчонка давно! Двадцать лет подряд маешься дурью, сколько можно уже?! От мужа-то сбежала через две недели…

– Ты тоже, – огрызнулась она. Семейная свара уверенно выходила на обычный круг. Выдержка и честь, так с ума можно сойти, выдержка и честь…

– Я, допустим, не прискакала обратно в одной ночнушке, а отсудила у твоего отца двухкомнатную квартиру и все расходы по твоему образованию! А толку, толку, спрашивается?!

В ушах запело тоненько, пока еще вполне терпимо, но уж она-то знала точно, что мать не успокоится, пока не доведет до срыва, до истерики, до полного исступления. Все в клубе сочувствовали Рыське, что она вынуждена жить вдвоем с матерью, но чем они могли помочь? – максимум пускали иногда к себе переночевать. А Тим и не предлагал никогда.

– В тридцать шесть лет все еще играть в детские игрушки, в упор не замечая реальной жизни! Это патология какая-то! Тебе лечиться надо, Оля, ты это понимаешь?!.. Куда ты собралась?

– На работу, – соврала она.

Хотя не совсем соврала – надо будет и вправду отсидеть сегодня вечернюю смену, чтобы потом получилось без проблем отпроситься на время фестиваля. Еще и это… Рыська застонала, в ушах застучало глухими ритмичными взрывами. Мать выкрикнула из соседней комнаты что-то еще, она не расслышала. Нет, куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Втянула живот, застегивая молнию на джинсах. Ну и что? Гибкой, тоненькой и стройной должна быть какая-нибудь Пума, Пантера, а не Рысь. Благородное происхождение проявляет себя не во внешности, как уверена почему-то эта блондинистая сучка Белора, на себя бы посмотрела! – а в душевной высоте. Выдержка и честь.

…На улице было слишком много людей. Всегда их было слишком много, и Рыська уже отчаялась пытаться обмануть город, выходя из дому в часы, равноудаленные от всех суточных пиков, повсюду опаздывая и постоянно нарываясь на выговоры, даже в клубе – все равно не помогало. Людей было слишком много вообще. И особенно в метро.

Метро находилось в десятке метров от их дома, оно втягивало в себя толпу, словно голодное чудовище, и назад, конечно же, выпускало не всех. Рыська боялась ездить в метро с тех пор, как прямо при ней, буквально в нескольких шагах, две девчонки, взявшись за руки, прыгнули на рельсы перед самым поездом. Об этом случае несколько недель подряд кричали уличные мониторы и вообще все масс-медиа, мама нарочито громко включала телевизор, и даже у Контессы, куда Рыська напросилась тогда ночевать, все только об этом и говорили. На какое-то время самоубийства в метро стали регулярными, пока власти не поменяли повсюду таблички на «ищите другой выход».

Рыська глянула на электронные часы при входе, удостоверилась, что сильно опаздывает – и пошла пешком.

Она шла вдоль бесконечных витрин проспекта, стараясь смотреть в ту сторону, так в поле зрения попадали не все встречные люди, а только те, что отражались во фрагментах зеркал. Расположение витрин Рыська помнила наизусть, а одну из них – бутик средневекового платья – даже любила, всегда притормаживала посмотреть. Складки бархата, темное золотое шитье, сафьяновые длинноносые туфли. Контесса и Белора одевались именно здесь, хотя уважающие себя члены клуба шили себе одежды сами и с гордостью демонстрировали с изнанки швы ручной работы. У Рыськи тоже было самодельное бархатное платье, лиловое с желтым, но оно предназначалось лишь для больших ежегодных балов, когда благородные Фелины принимают человеческий облик. Обычно же она надевала в клуб свою шкурку Рыси, в которой чувствовала себя, как в единственной родной коже. Не то, что сейчас.