Читать интересную книгу Ничья земля - Ян Валетов

«Булька» осталась ни с чем. Сергеев со спасенным незнакомцем на спине, полз по твердой почве, беззвучно крича и срывая ногти о землю. Он рухнул без сил и почти без сознания только тогда, когда между ним и ловушкой было почти два метра. Но, даже падая, нашел глазами место, где бросил автомат. Это был рефлекс. Одна опасность отступила. Но это не значило, что где-то рядом не ждет своего часа другая. Еще более страшная и неотвратимая.

Тогда они долго лежали возле лужи, на окраине еще недавно многолюдного города Борисполя, среди зарослей сорняка и жалких развалин, под низким, облачным небом. Таким же, как сейчас. Тяжелым, мутным, выкрашенным садящимся за облачной пеленой солнцем в цвет созревших нарывов.

Тогда вокруг них были трупы собак, а сегодня — в нескольких десятках метров лежали трупы людей. Но и в тот день, и сейчас — вокруг пахло смертью. Как ни кощунственно это звучит — привычно пахло смертью. Это был аромат времени. Самый стойкий запах в коллекции запахов последних лет.

В первые месяцы после Потопа запах разложения был так силен, что, казалось, весь мир состоит из гниющей плоти животных и людей. Похоронные команды — вначале были и такие, заливали рвы с телами раствором хлорки, но и эта резкая химическая вонь не могла заглушить сладкий запах тлена.

Сергеев потряс головой, стараясь отогнать воспоминания, и посмотрел на Молчуна искоса. Молчун великодушно сделал вид, что не заметил затянувшейся паузы.

— Он считаем меня стариком, — подумал Михаил. — В его глазах я стар, как Моисей. Как Великая Китайская стена. Что я сам думал в свои пятнадцать о людях, которым скоро пятьдесят? Я думал, что так долго не живут.

Он опять поднес бинокль к глазам и тщательно осмотрел окрестности еще раз, уделив особое внимание дальнему лесу — вдоль него проходила дорога, с которой свернули бронемашины. Если опасность где-то и притаилась, то лучшего места для засады в округе не было. Сергеев перевел взгляд на сгоревшие машины и подумал, что есть-таки в жизни счастье. Патроны, батарейки, оружие, консервы и, не исключено, спиртное лежало рядом. Иди и бери. И никто не разграбил место боя, ни одного следа человеческого присутствия — присутствия живых людей. С мертвыми, наоборот, обстояло благополучно. Они присутствовали в изобилии и уже никуда не спешили.

— Спускаемся к машинам, — сказал Сергеев негромко, — я — первым, ты — вторым. Сначала — дальняя БМП. Ты не входишь. Прикроешь меня и обыщешь тех двоих, которые слева. Патроны, спички зажигалки, батарейки — все, что найдешь. И бумаги посмотри, если есть бумаги. Ботинки тоже… Тебе нужны ботинки.

Он посмотрел через плечо на свои ноги, обутые в десантные полусапоги не первой свежести, прикинул, когда они попадут к схрону, который уже привык считать домом, и добавил:

— И мне нужны ботинки.

Молчун кивнул и начал отстегивать пряжку рюкзака.

— Не снимай, — попросил Сергеев. — Не надо.

Рюкзак, конечно, был обузой, но содержал в себе множество полезных вещей. Оставлять его здесь, на пригорке, было неразумно — кто знал, что случиться через десять минут? Не всегда можно вернуться той же дорогой.

Молчун поправил лямки и вопросительно посмотрел на Михаила.

— Давай, — скомандовал Сергеев, — только осторожно и они побежали к машинам.

Все-таки за этот год Молчун многому научился. Он и был неплох, когда они встретились, но это были только инстинкты и опыт. Несомненно, важные — Сергеев был далек от того, чтобы превозносить теорию. В свое время покойный Мангуст, светлая ему память, говаривал: «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет!», но, несмотря на склонность к этой сентенции, гонял всю группу до седьмого пота. До тех пор, пока теория не становилась рефлексом.

Золотое было время — в стране бушевала перестройка, но порядок еще был, какой-никакой. И Советский Союз еще был, и достаточно свободно себя чувствовал на чужих территориях. И спецы были нужны — назывались они консультанты, и, по идее, были никем — так, «штафирки» в форме. Но это по идее. А если без нее — достаточно специфические консультации и советы давали Сергеевские однокашники по всему миру. Дельные, можно сказать, советы. Без лишнего теоретизирования.

Но парня он все-таки подучил. Вот, как грамотно идет в двойке. Просто красавец! Мангуст, был бы живой, обязательно похвалил бы.

Возле воняющей горелым туши БМП они разделились. Сергеев скользнул к полуоткрытому люку и прижался боком к холодной броне, прислушиваясь. А Молчун, пригнувшись, заскользил по высокой, полусухой траве и залег возле первого тела, будто бы припал к нему в скорбном порыве. Сергеев увидел, что Молчун сразу покойника не обыскивает — внимательно осматриваясь на предмет растяжек возле тела, успокоился и, проделав ту же процедуру с люком, нырнул внутрь БМП.

Он еще раз порадовался тому, что ночи стоят холодные — внутри была та еще каша. Кумулятивный заряд прожег броню и все, кто был в машине погиб мгновенно. Те двое, кого сейчас обыскивал Молчун, были на броне или успели выскочить — люк был приоткрыт, все-таки. Во всяком случае, в момент, когда раскаленный поток газов ворвался в кокон брони, внутри их не было.

Кровь запеклась на полу во время пожара бурой чешуёй. Внутри машины пахло жареным мясом, как в шашлычной. Сергееву стало муторошно от такого сравнения, но пахло именно так. Пригоревшим жиром, кусками холодного, оставшегося на ночь на мангале, мяса, старыми углями. И порохом. Именно по этому запаху Сергеев понял, что ловить тут нечего.

Боеприпасы рвались внутри этой жестяной коробки, пока она горела, и рвали в клочья трупы, оставшиеся в ней. Ничего ценного. На всякий случай он осмотрелся, подсвечивая себе фонариком. В принципе, он мог этого и не делать. Спокойнее бы спал в следующую ночь, хотя был уже привычен к разным зрелищам. Желчь подступила к горлу, и Сергеев вылетел наружу пробкой, жадно глотая воздух ртом. Отдышавшись, он сплюнул, и с трудом избавился от тягучей, как паутина, нити слюны, приклеившейся к нижней губе.

Будет плохо, если и во второй машине обнаружится такая же каша. Сергеев опять огляделся и понял, что во второй машине должно быть лучше, если, конечно, можно так сказать. Именно ее разбегающихся пассажиров расстреливали веселые вертолетчики — значит после попадания в отсек ракет, кто-то остался жив. Иначе бегущим просто не откуда было взяться.

Значит, надо помочь Молчуну и двигаться туда. Желательно быстро — Михаилу сильно не нравилась та самая опушка за проселком. Какая-то невидимая сила все время заставляла его посматривать в сторону леса и, Сергеев подозревал, что Мангуст назвал бы эту силу интуицией — производной от суммы опыта и разумной трусости. Любил Мангуст выявлять жизненные парадоксы.

Он подал знак Молчуну, и, коротким рывком преодолев открытое пространство, упал в траву рядом со вторым телом.

Все займет минимум часа два, а то и больше. Но время есть. Пусть небольшой запас, но все-таки есть. Даже если и опоздать часов на десять-двенадцать, все равно — дождутся. Никуда не денутся. Им нужно то, что несут с собой Сергеев и Молчун. И у них есть новый заказ. Это, как пить дать — всегда было так. Значит, можно не спешить особо. Спешка, как известно, нужна при ловле блох.

Сергеев внимательно осмотрел землю возле лежащего ниц тела. Растяжек не было. Он осторожно просунул руку под труп, пытаясь нащупать тонкую проволоку или торчащие из мягкой земли «усики», но и там мина-ловушка не обнаружилась. Тогда он медленно перевернул покойного на спину.

— Совсем молодой, — подумал он, равнодушно разглядывая мертвое лицо с застывшим на нем выражением удивления, говорящим о том, что парень был убит наповал и умер мгновенно, без мучений. — Впрочем, они сейчас все молодые. Живи быстро, умри молодым, как говорили когда-то.

К поясу покойного были пристегнуты две гранаты. Из нагрудного кармана куртки маскировочной расцветки выглядывала пачка сигарет.

— Вот и отлично, — подумал Сергеев, обшаривая карманы трупа и стараясь не испачкаться о загустевшую кровь, обильно пропитавшую одежду парня на груди и животе. — Как это кстати получилось! Просто редкая удача!

Слева от него тенью проскочил Молчун, направлявшийся к следующему телу. Выражение лица у него было спокойным и деловитым.

— Боже мой, — сказала Вика, — если бы ты знал, как ты мне надоел! Как мне надоело то, что ты суешь свой нос туда, куда тебя не просят. Как мне надоело твое неумение молчать, когда надо! Как меня раздражает твоя работа на этого дегенерата! Честное слово, все, что в тебе есть хорошего — у тебя между ног. А я, дура, вначале только туда и смотрела. Сама виновата!

Она выглядела огорченной и усталой. Она даже оскорбления говорила с усталостью в голосе, словно выдавливая их из себя. В ее интонациях не было ненависти, только грусть от обыденности ссор и констатации общеизвестных фактов.