— Необязательно же мне было селиться именно здесь, — засмеялась вампирша.
— Да нет, — задумчиво покачала головой ведьма. Девять кругов посолонь, девять противусолонь, десять посолонь, девять противусолонь… — Но, согласись, странный выбор.
— Мне отказали в докторской мантии, — вместо ответа напомнила Вейма. — Спасибо, хоть доучиться дали… по рекомендации Совета баронов…
— Но почему богословие?
— Хотела понять, — хмыкнула девушка. — Ты ведь знаешь… Тебе никогда не казалось фальшивым называться «прозревшей», а не «проклятой»?
— Не все зовут себя прозревшими, — усмехнулась ведьма. — Зачем врать? Как будто это что-то изменит.
— Нет, серьёзно! Говорить, что это во благо, что это источник силы, сулить свободу за гробом… И при этом учить убивать!
Ведьма покачала головой. В голосе вампирши звучала неподдельная страсть.
— Всё не смиришься, — пробормотала она. Двенадцать кругов…
— А ты — смирилась?!
— Я стараюсь не думать. Ты знаешь, следующую встречу я не переживу. О чём теперь говорить?
— Но пока мы живы, — сникла вампирша.
Тринадцать кругов…
— Ш-ш-ш!
— А эта, чернявая, — шёпотом делился рябой Креб, — она ж и не человек вовсе.
— Взгляд у неё дурной, — подхватил белобрысый Риг. — И молоко пропадает. Вчерась захожу к корове…
— Барону-то[6], говорят, сообщали, — припомнил Креб. — А он отмахнулся только.
— Дык, ещё б ему не отмахнуться! Она ж его дочку тогда спасла. Ну, помнишь, когда кони-то понесли.
— А где это видано, чтоб щуплая девка коней останавливала? — не унимался Креб. — Смогла остановить, может, и погнать могла. Нечисто там дело, ой, нечисто!
— Гады, — прошипела сквозь зубы вампирша, с ненавистью глядя в варево.
— Ш-ш-ш! Не мешай!
— Старая-то от чего померла?
— Да кто её знает… Бабы болтали, что она пыталась молоденькую извести, да не вышло… то их дело, ведьминское, бабское.
— Уж лучше не встревать… — поддакнул Риг.
— Вот только скучно жить стали. Старая-то, как луна полная, устраивала так устраивала. Песни, вино, ну, и…
Говорившие обменялись понимающими ухмылками, но сразу же вздрогнули и огляделись по сторонам.
— Показалось… — неуверенно пробормотал Креб. — Так я чего?.. Новая хорошо если раз в год позовёт. И скучно всё. А ведь аппетитная же крошка, вот бы её…
— Ха! А помнишь, как тебе старая ведьма попалась? — со смехом перебил его Риг. — Той весной, когда ещё ручьи поздно вскрылись. И ведь не отвертелся.
Креб выругался и сплюнул.
— Тьфу ты, пропасть! И не напоминай. Я тогда полгода на баб глядеть не мог.
— Вот когда эта постареет, глядишь, тебе опять свезёт, — не унимался Риг.
— Подонки, — прошептала ведьма. — Увидят они у меня. Ой, увидят… Глаз, говорите, дурной? Посмотрим, у кого тут дурнее…
Она не глядя протянула руку к солонке, зачерпнула и густо посолила варево, бормоча какие-то слова, в которые Вейма предпочла не вслушиваться. Затем достала заткнутую за корсаж иглу — ею никогда не шили, но в остальном это была обычная игла — и несколько раз ткнула в отражённых в вареве людей.
— Слово моё крепкое, мысль моя верная, злость моя сильная, — услышала Вейма ведьминское бормотание. — Как я сказала, так и сбудется, тьфу, тьфу, тьфу!
— Стоило ли? — с сомнением протянула вампирша.
Ведьма, уже успокоившись, равнодушно пожала плечами.
— Такое не спускают, — ответила она. — Не могу же я их на поединок вызвать!
— А что, — развеселилась Вейма. — Божий суд с ведьмой — было бы забавно. Но, право же, ради этого городить огород…
— Я тебе объясняла, — досадливо ответила ведьма, хлопая в ладоши. С полки слетела тетрадь в красном переплёте и сама собой открылась. Ведьма осторожно зачерпнула ладонью варево и плеснула на страницы. Тетрадь захлопнулась и сама собой вернулась на место. — Были знаки, что надо сварить это зелье сейчас.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ну, если знаки, то верю… — вздохнула Вейма. Она не верила ни в сон, ни в чох, но, общаясь с подругой, быстро поняла: случайности действительно происходят. С кем угодно. Но только не с ведьмами. Им даже выкипевшее молоко что-то предвещает. И они никогда не ошибаются, вот что поразительно.
— Ш-ш-ш!
— Они это, больше некому! — горячилась рыжеволосая всклоченная баба. — Вы хоть раз видели, чтобы эти девки улыбались?!
— Но ведь сам барон… — вяло спорил Креб.
— Да барону до нас дела нет! — не успокаивалась женщина. — Пусть бы все померли, лишь бы его не трогали!
— Тихо ты! — прикрикнул Риг. — А ну как услышат…
— Нет, ты пойди со мной, а?! Пойди! Видел, что у моего Митна на шее?! А у Роды? У неё уж какие детишки смирненькие! Всю ночь рыдали! Они это, говорю тебе!
— Чирей вскочил, а ты и рада орать, — отмахнулся Креб.
— Два чирья?! Рядышком?! Укус это, говорю вам!
Девушки переглянулись.
— Лети к священнику, — решила ведьма. — Да поскорее, пока она не подняла народ.
— А ты? Магда, я тебя одну не оставлю!
— У меня зелье, — усмехнулась ведьма. Её глаза на мгновение стали ярко-зелёными, а после вернулись к обычному серому цвету. — Не бойся, ты успеешь. Лети!
* * *
Когда огромная летучая мышь, натужно хлопая крыльями, вылетела в окно, ведьма вернулась к котлу. Провела рукой по глади, стирая отражение людей и прошептала:
— А теперь покажи мне моё…
По вареву прошла рябь, которая сменилась отражением дороги. Магда с надеждой всмотрелась в неё, но вскоре лицо девушки разочарованно вытянулось. Она не увидела того, что искала. В который раз. По дороге шёл юноша. Он был в простой одежде, с мечом на поясе, без головного убора и без плаща. По поверхности зелья шла рябь. Ведьма нахмурилась. Рябь означала, что она видит не реальное событие, а некий образ. Кто-то придёт в её жизнь. Скоро придёт. Она всмотрелась в юношу, потом снова вызвала с полки тетрадь и плеснула на неё варевом.
— Алард, — прочитала она. — Алард. Что ты мне сулишь?
* * *
Вейма летела над лесом, держась так, чтобы её не было видно с исчеркавших лес тропинок. Человеческий разум спал в животном теле, и вампирша предавалась тревожным воспоминаниям.
Это всё было… не раз и не два… последний раз — здесь же, в этой деревне…
Набожная семья и умирающий ребёнок. Молитвы. Посты. Снова молитвы. Обеты… ребёнок медленно умирал, пока мать не обезумела от горя. Или не прозрела. Магда, во всяком случае, настаивала на прозрении. Однако… слишком поздно… никакое колдовство не может остановить неизбежное. Никакое, кроме…
Вейма скользнула глубже, в старое, болезненно-яркое воспоминание.
— Ишь ты! — говорила подёнщица подпаску[7], пригнавшему корову к дому. — Завёл наш шателен любовницу… Городская… ручки белые… как молоко пить — она первая. А навоз убрать — ни-ни! Грамотная…
— Ить всё молоко выпивают! — поддержал мальчишка. — Раньше-то шателен больным его посылал. А теперь у Гоззо малец помирает. Так хоть бы глоток послали!
…Вейма едва дождалась, когда Вир вернётся.
— Почему, — встретила она его с порога, — ты не сказал мне, что молоко нужно для больных?!
— Зачем? — пожал плечами оборотень. — Ты бы только зря расстроилась.
— Но я могла бы…
— Голод сводит тебя с ума. Нет никакого смысла тебе мучиться. Ты про того умирающего ребёнка? Я сегодня смотрел на него. Молоко не продлило бы ему жизни. Забудь. А теперь…