Читать интересную книгу Сатори в Париже - Джек Керуак

Смешно, но я так радостно насосался коньячку, что и впрямь собирался все это проделать.

Библиотека стонала скопившимися за столетия завалами записанного безумия, будто вообще стоит записывать безумие Старого ли, Нового ли Света, словно мой чулан с его немыслимыми завалами скопившихся тысячами старых писем, книг, пыли, журналов, детских боксерских программок, все это заставляло меня проснувшись как–нибудь ночью из глубочайшего сна стонать при мысли: значит, вот чем я и занимаюсь когда бодрствую? обремененность барахлом, о котором ни я, ни кто другой не удосужатся вспомнить, и не вспомнят, на Небесах.

Так или иначе, вот чем все это закончилось. Они не принесли мне этих книг. Думаю, если бы я попытался их открыть, они развалились бы на кусочки. А может, мне просто надо было сказать главной библиотекарше: «Скрутить бы из тебя лошадиную подкову, и подковать ею лошадь перед битвой при Чикамауге!»

12

Все это время я не переставая спрашивал всех в Париже: «Где похоронен Паскаль? А где бальзаковское кладбище?» В конце концов кто–то сказал мне что Паскаль точно похоронен где–то загородом, в Пор Руаяле, около своей набожной сестрицы, такой же янсенистки [25] , что же до бальзаковского кладбища, то ни на какое такое кладбище (Пер–Лашез) в полночь меня не затащишь, и все же, когда в три часа ночи мы мчались в безумном такси в районе Монпарнасса, мне закричали «Вот он твой Бальзак! Памятник на площади!»

«Остановите машину!» и я вышел вон, смахнул с себя размахом поклона шляпу, увидел статую, неясно сереющую в хмельном тумане улиц, ну вот в общем–то и все. И как бы смог я найти дорогу в Пор–Руаяль, когда едва способен отыскать дорогу в свою гостиницу?

К тому же их там и нету вовсе, одни их тела.

13

Париж это такое место, где легко пойти вечером прогуляться и найти именно то чего тебе совсем не надо, о Паскаль.

Пытаясь добраться до Оперы, я застрял в месте, где сотня машин сгрудились перед поворотом, и вместе с остальными пешеходами ждал пока они проедут, и они проехали, но я застыл глядя на еще одно автомобильное скопление, и еще, со всех шести сторон – Потом сделал шаг с бордюра мостовой, и тут же на меня вывернула машина, единственная, как отставший неудачник автогонок в Монако, и прямо на меня – я едва успел отпрыгнуть. Француз за рулем был совершенно убежден что никто другой не имеет права жить и торопиться к жене так же быстро как он – По нью–йоркской привычке я попытался перебежать путаный ревущий поток парижской улицы, но парижане просто стоят, и потом неторопливо пересекают улицу, предоставив всю головную боль водителю – И Бог ты мой, это срабатывает, я видел как дюжина машин провизжала тормозами с 70 миль в час до полной остановки чтобы дать пройти одному пешеходу!

Я отправился к Опере еще и затем чтобы поесть в каком–нибудь симпатичном ресторанчике, это был один из моих трезвых вечеров, посвященных одиноким вдумчивым гуляниям, но О эти зловещие готические дома под дождем, и я идущий посреди широких мостовых, подальше от темных подъездов – Эти ночные бульвары Нигдешнего Города, и шляпы, зонтики – Я даже газеты не мог купить – Тысячи людей шли с каких–то своих действ, где–то там – Я зашел в забитый ресторан на Итальянском бульваре, влез на высокое сиденье в самом конце стойки, один одинешенек, и смотрел, жалкий и беспомощный, как официанты поливают сырые бифштексы соевой подливой и другими приправами, как другие официанты носятся с дымящимися подносами вкуснейшей еды в руках – Один из них, симпатичный парень, принес мне меню и заказанное эльзасское пиво, и я попросил его обождать с остальным – Он не понял как это можно, пить без еды, потому что тоже принадлежал к братству французских застольных манер: — в самом начале они налегают на hors d`oeuvres [26] с хлебом, потом догоняются основным блюдом (все это время фактически ни капли вина), потом расслабляются и начинают растягивать удовольствие, а вот сейчас немного вина сполоснуть рот, сейчас время беседы, и настает вторая половина обеда, вино, десерт и кофе, терпеть все это не могу.

Ну ладно, допиваю я свое второе пиво, читаю меню и замечаю сидящего в пяти сиденьях от меня американца, но он выглядит таким мрачным в своем полнейшем отвращении к Парижу, что мне боязно как–то ему сказать «Эй, ты американец что ли?» — Он приехал в Париж, ожидая что всю дорогу будет оттягиваться под вишнями в цвету и с прекрасными девами на коленях, с танцующими вокруг него толпами, а вместо этого ему пришлось бродить по дождливым улицам одному среди всей этой тарабарщины, не зная даже где находится квартал борделей, или Нотр Дам, или какая–нибудь маленькая кафешка, о которых ему рассказывали дома в баре Гленнон на Третьей Авеню, ничего такого – И оплачивая свой сэндвич он прямо таки швыряет деньги на прилавок «Все равно вы не трудитесь мне объяснить что тут сколько стоит, и вообще засуньте–ка вы их сами знаете куда я собираюсь назад к своим старым норфолкским шахтам бухать с Биллом Эверсолом на скачках и делать все остальное о чем вы хреновы лягушатники понятия не имеете», и уходит прочь в своем бедовом обманутом плаще и разочарованных галошах –

Потом заходит парочка учительниц американок из Айовы, две сестры отправившиеся в великое парижское путешествие, похоже они поселились в гостинице где–то за углом, и не покидают ее кроме как в экскурсионных автобусах поджидающих у самых дверей, но они знают этот ближайший ресторан, и только что спустились купить парочку апельсинов на завтрашнее утро, а ведь во Франции есть только валенсийские апельсины, привозимые из Испании, а они такие дорогие так что вряд ли подходят для обычного завтрака [27] . Так что, к изумлению своему, впервые за эту неделю я слышу колокольно чистые тона американской речи: — «У вас тут апельсины есть?»

«Pardon?» – продавец за стойкой.

«Вот же они, в том стеклянном ящике», говорит вторая тетя.

«Окей – видите?» тыкая пальцем, «два апельсина», и показывает два пальца, и продавец вынимает два апельсина, кладет их в сумку и решительно гортанит раскатывая свои арабско–парижские «р–р»:

«Trois francs cinquante [28] ”. Другими словами, по 35 центов за апельсин, но тетушкам наплевать сколько это стоит, к тому же они вообще не понимают что он говорит.

«Ну а это что значит?»

«Pardon?»

«Ну ладно, я кладу деньги на ладонь и возьмите оттуда ваше ква–ква–ква, нам нужны апельсины, и все тут» и обе дамы разражаются раскатами визгливого хохота, будто у себя на крылечке, и чувак за стойкой вежливо сдвигает три франка пятьдесят сантимов с ее ладони, оставляет сдачу, и они выходят оттуда счастливые что не одиноки тут, как тот американец.

Я спрашиваю у бармена что бы он мог присоветовать из меню, он говорит эльзасскую солянку, и приносит ее – Это просто мешанина сосисок, картошки и кислой капусты, но сосисок таких что жуешь их и они как масло, и с ароматом нежным как букет хорошего вина, чеснок обжаривается в масле и запах этот разносится из ресторанной кухни – Такой солянки и в Пенсильвании не сыщешь, картошка как из Майна или Сан–Хосе, но ух ты еще забыл: ко всему вдобавок, сверху, чудесный и мягчайший шмоток грудинки, не хуже любой ветчины и самое вкусное в этом блюде.

Я приехал во Францию просто чтобы прогуляться и хорошо поесть, и этот ужин стал моим первым, и последним, за все десять дней.

Но возвращаясь к сказанному мною Паскалю, уходя из этого ресторана (и заплатив 24 франка, или почти 5 долларов за это незамысловатое блюдо), я услышал на промокшем бульваре какие–то завывания – Какой–то помешанный алжирец окончательно свихнулся и орал на всех и вся вокруг, держа в руках что–то чего мне не было видно, очень маленький нож или предмет или заостренное кольцо или еще что–то – Мне пришлось остановиться в дверях – Испуганные люди спешили пройти мимо – Я не хотел чтобы он увидел и меня бегущим оттуда – Официанты вышли и смотрели вместе со мной – Он приблизился к нам кромсая ножом уличные плетеные стулья – Мы посмотрели с главным официантом друг другу в глаза, будто спрашивая «Мы заодно?» — Но мой бармен заговорил с безумным арабом, который на самом–то деле был светловолосым и возможно полуарабом–полуфранцузом, и у них начался какой–то разговор, а я завернул за угол и пошел домой под крепчающим дождем, пришлось даже поймать такси.

Романтичные плащи.

14

В своей комнате я посмотрел на свой чемодан, тщательно собранный к этому большому путешествию, идея которого зародилась у меня прошлой флоридской зимой во время чтения Вольтера, Шатобриана и Монтерлана (чья последняя книга даже появилась уже в витринах парижских магазинов, «В одиночку путешествует только дьявол») – Разглядывая карты, собираясь везде там погулять, вкусно поесть, разыскать в библиотеке родной город своих предков и поехать потом в Бретань где он находится и где море несомненно омывает скалы – Я рассчитывал сделать так: после пяти дней в Париже отправиться в гостиницу на берегу моря в Финистере, выйти из нее в полночь, в плаще–дождевике, в шляпе от дождя, с блокнотом, карандашом и большой пластиковой сумкой для писательства, то есть чтобы засунув руку с блокнотом и карандашом писать в сухом месте пока дождь капает на меня, записывать звуки моря, вторую часть поэмы «Море» которая будет называться «МОРЕ, часть вторая, звуки Атлантики в N, Бретань», или около Карнака, или Конкарно, или в Пуан де Пенмарше, или Дуарненэ, или Плуземедо, или Бресте, или Сен–Мало – Вот он мой чемодан, и в нем пластиковая сумка, два карандаша, запасные грифели, блокнот, шарф, свитер, в отдельном отсеке дождевик и теплые ботинки Да, и теплые ботинки, и еще я привез из Флориды ботинки с дырочками для вентиляции, чтобы совершать долгие прогулки под жарким парижским солнцем, и ни разу их не одел, «теплые ботинки» вот что я носил все это прекрасное времечко – В парижских газетах люди жаловались на непрерывные дожди с конца мая и до начала июня, потому что ученые что–то там химичат с погодой.