Но... должен сказать, я не был впечатлен. Коридор был большим, это да, но позже ты переставал это замечать. Блестящий деревянный пол был сильно натерт воском и отполирован, стены были ярко окрашены, и высокий потолок был украшен серией изящных фресок… но не было ни стоящих доспехов, ни антикварной мебели, ни великих произведений искусства. Только действительно длинный коридор с бесконечной серией картин и портретов на стенах. Все они изображали Иеремию Гриффина и его жену Мэрайю, по моде и стилю былых веков. Картины, которым сотни лет, прославляли двух человек, которые, вероятно, были еще старше. От формальных стилизованных портретов, где они оба носили жабо и обязательные неулыбчивые выражения, до десятков королей и множества парламентариев, начиная от периода Реставрации до Эдвардианской эпохи и позднее. Некоторые художники были столь известны, что даже я узнавал их.
Я потратил так много времени, восхищаясь Рембрандтом, что Гоббс вынужден был возвратиться и нависнуть надо мной, многозначительно покашливая. Я повернулся, чтобы уделить ему все свое внимание. Гоббс действительно был архетипическим дворецким, держащийся прямо и со строгим выражением на лице, в своей чопорной черно-белой викторианской униформе. Его волосы были черными как смоль, как впрочем, и глаза, его плотно стиснутый рот был столь бледен, что почти не имел цвета. У него было высокие скулы и длинный, заостренный подбородок, который можно было использовать для доставания огурцов из банки. Он мог быть забавен, этот анахронизм в сегодняшний день и наше время, но за надменным подобострастием ощущалась огромная сила, сдерживаемая, готовая быть выпущенной в интересах его хозяина. Гоббс... был жутким, чрезвычайно пугающим образом.
Вы точно знаете, что он будет первым, кто склонится через ваше плечо во время официального обеда и громко объявит, что вы пользуетесь неправильной вилкой. Он также будет первым, кто вытащит вас за ухо, вероятно, со сломанной конечностью или двумя, если вы будете столь глупы, что расстроите его господина и хозяина. Я наказал себе никогда не поворачиваться к нему спиной и драться чрезвычайно грязно, если подталкивание когда-либо превратиться в толчок.
– Вы уже закончили, сэр...? – Подразумеваемая угроза заполнила паузу в конце.
– Расскажи мне о Иеремии, – сказал я не двигаясь, лишь бы поступить ему наперекор. – Как долго ты на него работаешь?
– Я имею честь служить семье Гриффинов в течение многих лет, сэр. Но вы, конечно, понимаете, что я не могу обсуждать личные дела семьи с любым посетителем, независимо от того, насколько он... известен.
– Мне нравится сад, – сказал я. – Очень... живой.
– Мы стараемся, сэр. Сюда, сэр.
Было ясно, что он не собирался ни черта мне рассказывать, поэтому я направился в быстром темпе по длинному коридору, и ему пришлось поторопиться, чтобы догнать меня. Впрочем, он быстро обогнал меня, скользя тихо вперед четко в двух шагах впереди. Он был очень тихим для такого большого человека. Я испытывал желание показать язык его спине, но почему-то знал, что он узнает об этом, и ему глубоко наплевать. Поэтому я просто следовал за ним, издавая так много шума, как только мог, и, прилагая все усилия, чтобы оставить потертости на полированном полу. Время от времени, другие слуги появлялись из боковых коридоров, все одетые в старомодную викторианскую униформу, и каждый раз резко останавливались и почтительно ждали пока Гоббс пройдет, прежде чем продолжить свой путь. Только вот... почтительно не совсем подходящее слово. Нет, все они выглядели испуганными. Все.
Иеремия и Мэрайя Гриффин продолжали торжественно смотреть на меня со стен, когда я проходил мимо. Одежда, прически и фоны менялись, но они оставались неизменны. Два жестких, непреклонных лица, с непоколебимым взглядом. Я видел портреты королей и королев во всех их пышных нарядах, которые выглядели менее величественно, менее уверенно в себе. Когда мы с Гоббсом наконец-то подошли к концу коридора, картины уступили место фотографиям, от увядших снимков сепии до современных с цифровой четкостью. И впервые появились дети Гриффина, Уильям и Элеонора. Вначале как дети, затем как взрослые, опять же абсолютно неизменные, в то время как мода и мир менялись вокруг них. Оба ребенка отличались крепким костяком, как и их родители, но ни один из их не имел их характера. Дети выглядели… мягкими, избалованными. Слабыми. Несчастными.
В конце коридора Гоббс повернул направо и когда я последовал за ним за угол, то обнаружил, что мы оказались в другом большом коридоре, где обе стены были украшены охотничьими трофеями. Головы животных наблюдали и рычали со своих тщательно размещенных на стене деревянных пластин, набитые соломой и со вставленными стеклянными глазами, которые казалось, следовали за тобой взглядом по коридору. Там были все обычные полевые звери, львы и тигры и медведи, и одна голова лисы, которая чертовски напугала меня, подмигнув, когда я проходил мимо. Я ничего не сказал Гоббсу. Я знал, что он не скажет насчет этого ничего из того, что я хотел бы услышать. Пока мы продвигались далее по коридору, трофеи сменились от необычных к неестественным. Никто не заботиться о разрешениях в Темной Стороне. Вы можете охотиться за любой чертовой тварью, которая вам приглянется, если она не начнет охотиться за вами первой.
Там была голова единорога с единственным длинным витым рогом, хотя его белоснежная шкура выглядела серой и безжизненной для любого набивщика чучел. Далее впереди была мантикора с ее тревожным сочетанием львиных и человеческих черт лица. Рычащий рот был полон огромных массивных зубов, а длинная ниспадающая грива выглядела так, будто недавно ее высушили феном. И… нереально огромная голова дракона, под добрых четырнадцать футов от уха до уха. Золотые глаза были огромными как обеденные тарелки, и я никогда прежде не видел так много зубов в одном рту. Морда выдавалась в коридор так далеко, что мне с Гоббсом пришлось пробираться мимо нее по коридору по одному.
– Бьюсь об заклад, что ее чертовски сложно чистить, – заметил я, просто, чтобы что-то сказать.
– Я не знаю, сэр, – сказал Гоббс.
Несколько коридоров и проходов спустя, мы наконец-то достигли конференц-зала. Гоббс быстро постучал, толкнул дверь и шагнул в сторону, жестом показывая мне проследовать вперед. Я небрежно вошел, словно заходил сюда каждый день, и даже не обернулся, когда услышал что Гоббс плотно закрыл за мной дверь. Конференц-зал был большим и шумным, но первым мне бросились в глаза десятки телевизионных экранов покрывающих стену слева от меня, показывающих каналы новостей, деловую информацию, рыночные отчеты и политические сводки по всему миру. Все дребезжали одновременно. Абсолютный шум болтовни был подавляющим, но никто в комнате, казалось, не придавал этому значения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});