Читать интересную книгу Творцы террора - Елена Прудникова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 38

Теперь о кадрах. Кое-где в составе судов попадались юристы царского времени. Комиссар юстиции Ярославской губернии тов. Сергеев в 1918 году, на съезде комиссаров юстиции Московской области, жаловался на судейских крючкотворов: «Нет особенной нужды в старых опытных юристах – на практике их помощь дает нехорошие результаты, – они каждый декрет истолковывают по-своему – по-юридическому, – и так, что спорить с ними не приходится, тогда как чувствуется, что декрет этот должен пониматься иначе».

Однако в целом по России около 80 % судейских работников пришли в систему извне и учились всему по ходу работы. По счастью, 90 процентов состава первых ревтрибуналов были членами РСДРП(б), что давало хоть какую-то тень организованности, хотя учитывая, что собой в то время представляла партия большевиков… м-да! Зато целых 14 процентов судейских имели высшее образование (странно, ведь «старых юристов» было 20 процентов – куда еще шесть подевали? В зубы статистике?), 26 процентов – среднее образование и 60 процентов – низшее. Это в ревтрибуналах, а в обычных судах низшее, то есть начальное, образование имели около 70 процентов. Так что старая поговорка: «Ты как судить будешь – по закону али по совести?» приобрела неожиданный и грозный смысл. По совести, дорогие товарищи, по нашей пролетарской революционной совести. Поскольку если разобрать по складам текст закона, имея за плечами церковно-приходскую школу, еще можно, то уж понять в нем что-либо… Впрочем, ни читать, ни понимать всю эту юридическую премудрость не приходилось, поскольку самих законов тоже не было…

Ну и как вам картинка? Впечатляет?

Очень красочно отразил процесс раннесоветского судопроизводства поэт Михаил Голодный в своей балладе «Судья ревтрибунала». Пройти мимо такого текста и не привести его просто невозможно, поэтому отвлечемся на несколько минут и послушаем советского революционного барда – оно того стоит…

Судья ревтрибунала

На Диевке-Сухачевке

Наш отряд.

А Махно зажег тюрьму

И мост взорвал.

На Озерку не пройти

От баррикад.

Заседает день и ночь

Ревтрибунал.

Стол накрыт сукном судейским

Под углом.

Сам Горба сидит во френче

За столом.

Суд идет революционный,

Правый суд.

Конвоиры гада женщину

Ведут.

«Ты гражданка Ларионова?

Садись!

Ты решила, что конина

Хуже крыс.

Ты крысятину варила нам

С борщом!

Ты хлеба нам подавала

Со стеклом!

Пули-выстрела не стоит

Твой обед.

Сорок бочек арестантов…

Десять лет!»

Суд идет революционный,

Правый суд.

Конвоиры начугрозыска

Ведут.

«Ну-ка, бывший начугрозыска,

Матяш,

Расскажи нам, сколько скрыл ты

С Беней краж?

Ты меня вводил, Чека вводил

В обман,

На Игрени брал ты взятки

У крестьян!

Сколько волка ни учи –

Он в лес опять…

К высшей мере без кассаций –

Расстрелять!»

Суд идет революционный,

Правый суд.

Конвоиры провокатора

Ведут.

«Сорок бочек арестантов!

Виноват!..

Если я не ошибаюсь,

Вы – мой брат.

Ну-ка, ближе, подсудимый.

Тише, стоп!

Узнаю у вас, братуха,

Батин лоб…

Вместе спали, вместе ели,

Вышли – врозь.

Перед смертью, значит,

Свидеться пришлось.

Воля партии – закон.

А я – солдат.

В штаб к Духонину![3] Прямей

Держитесь, брат!»

Суд идет революционный,

Правый суд.

Конвоиры песню «Яблочко»

Поют.

Вдоль по улице Казанской

Тишина.

Он домой идет, судья.

Его спина

Чуть сутулится. А дома

Ждет жена.

Кашу с воблой

Приготовила она.

Он стучит наганом в дверь:

«Бери детей.

Жги бумаги, две винтовки

Захвати!

Сорок бочек арестантов!..

Поживей.

На Диевку-Сухачевку

Нет пути!»

Суд идет революционный,

Правый суд.

В смертный бой мои товарищи

Идут.

…По сути, в стране существовали две «законности»: одна шла сверху, вторая поднималась снизу. И не только во время войны, но и в двадцатые годы, и в тридцатые первая медленно, шаг за шагом изживала вторую. Сказать, что это было трудно – значит не сказать ничего.

Поначалу смертная казнь в перечне наказаний отсутствовала – все же большевики были большими идеалистами, и это сказывалось… Но уже в 1918 году началась война, и одновременно страну все сильнее захлестывал вал преступности. И все же держалась власть долго. Еще весной 1918 года самым жестоким наказанием было лишение свободы на 10 лет – знаете, за что? За перевод зерна на самогонку – поскольку надвигался голод. Смертную казнь ввели лишь летом 1918 года, точнее, даже не ввели, а позволили. 16 июня в постановлении о трибуналах наркомюст разрешил им применять любые меры наказания, не оговаривая точно, какие именно. Поскольку в стране давно уже шла война и дядюшка Линч куролесил вовсю, это была чисто формальная мера: теперь вот и по суду шлепнуть человека можно, да… (Кстати, первыми стрелять по-настоящему начали не красные. Еще в начале 1918 года, за полгода до «красного террора», отряд полковника Дроздовского, пробиравшийся из Румынии на Дон, уже вовсю практиковал массовые расстрелы без суда и следствия.) Хорошо бы, конечно, всегда соблюдать права человека, кто же спорит, это очень-очень здорово, вот только объяснить такую простую истину озверевшим мужикам с винтарями почему-то не всегда удается. Почему бы это, а?

К 1921 году, когда более-менее определились с наказаниями, губернский ревтрибунал, например, имел право выносить высшую меру наказания, то есть расстрел, за следующие преступления: принадлежность к контрреволюционной организации и участие в заговоре против Советской власти; государственная измена, шпионаж, укрывательство изменников, шпионов; подделка денежных знаков, подлог документов в контрреволюционных целях; бандитизм, разбой и вооруженный грабеж; незаконная торговля кокаином; участие в поджогах и взрывах в контрреволюционных целях. То есть, как видим, участие в поджогах и взрывах из хулиганства, по идее, смертной казнью уже не каралось… хотя нет, это подходит под статью «бандитизм»…

Впрочем, все познается в сравнении. Приведем рассказ о судах другой революции – в стране, которую в России почему-то считали образцом для всяческих подражаний.

Чтобы быть арестованным в революционной Франции образца 1789–1993 годов, не требовалось совершать никаких преступлений. Одним из основных документов французского революционного правосудия был декрет о подозрительных. «Подозрительными считаются все те, кто своими действиями, сношениями, речами, сочинениями и чем бы то ни было ещё навлекли на себя подозрение». Таковые подлежали немедленному аресту и суду Революционного трибунала. Вот что вспоминает об этом органе один из парижских адвокатов:

«Обвинительные акты революционного трибунала обычно формулировались следующим образом: “Раскрыт заговор против французского народа, стремящийся опрокинуть революционное правительство и восстановить монархию. Нижеследующее лицо является вдохновителем или сообщником этой конспирации”. При помощи этой простой и убийственной формулы буквально каждому невиннейшему поступку можно было приписать преступное намерение.

Одной из многочисленных улик при обвинениях в заговоре было констатирование намерения заморить французский народ голодом, чтобы побудить его к восстанию против конвента. Считался виновным в этом преступлении тот, кто хранил у себя дома или в другом месте предметы первой необходимости или продукты для обычной пищи в количестве большем, чем нужно на один день. Так, один богатый фермер, отец десяти детей, был присуждён к смертной казни за то, что один из его слуг, просевая рожь на веялке, рассыпал отруби по земле.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 38
На этом сайте Вы можете читать книги онлайн бесплатно русская версия Творцы террора - Елена Прудникова.

Оставить комментарий