Читать интересную книгу На острие меча - Алексей Азаров

— Вы преувеличиваете его податливость и напрасно считаете, что Филов хоть сколько-нибудь самостоятелен в решениях. Политика Бориса — политика лавочника, прикидывающего потери и барыш.

Вероятнее всего, он войдет в сделку с немцами — на любой основе! — при наличии генерального успеха германских войск. Это будет сделка, направленная против нас.

— Вы считаете возможным нападение на СССР?.. Знаете, я разговаривал с Филовым, он упомянул, что немецкая армия превосходно подготовлена.

— Филов с вами откровенен?

— В известной степени.

Пеев имел основания говорить так. Их связывала одна страсть — археология, премьер-министра профессора Филова и адвоката Пеева. Оба не были дилетантами в этой области, и солидные научные издания считали возможным ссылаться на их авторитет.

За Пеевым, помимо прочего, числилось выдающееся открытие — ситовская надпись, цепочка загадочных наскальных значков, обнаруженная им недалеко от Пловдива и ставшая предметом споров ученых. Надпись не поддавалась расшифровке, и ученые гадали: кем, когда и на каком неведомом языке исполнены таинственные письмена.

Думая об археологии, Пеев улыбался про себя. Трудно поверить, но увлечение пришло в самой прямой и непосредственной связи с активной деятельностью в партии. Знал бы об этом Филов! В середине двадцатых годов политическая полиция, не собрав достаточных для суда улик, в превентивном порядке дважды отправляла Пеева за колючую проволоку концлагерей. Один раз он просидел несколько месяцев в сборном лагпункте под Асеновградом, вторично угодил в горный лагерь с особым режимом.

Житель равнин, в заключении он полюбил горы. Сидя за «колючкой», мечтал о часе, когда сможет с рюкзаком за плечами побродить по ущельям и перевалам. А еще он любил историю, и две любви — к истории и горам, — объединившись, слились в одну — глубокую и постоянную страсть к археологии. Выйдя на свободу, Пеев ежегодно, если позволяли время и средства, уезжал в Белую Церковь, под Пловдивом, в Родопы и здесь, с природой наедине, чувствовал себя превосходно.

Он был хорошим партийным работником; работал там, где этого требовали интересы партии. Стал организатором отделения партии в Карлово; от Карловской околии прошел депутатом в Народное собрание. Затем редактировал партийную газету «Правду» в Пловдиве, а после фашистского переворота 9 июня 1923 года и запрета компартии стал редактором «Работника», выходившего под флагом «независимого еженедельника». Газету не раз подвергали штрафам и, наконец, закрыли. Обыски в квартире Пеева, вызовы в полицию стали чем-то привычным: если две-три недели проходили спокойно, даже Елисавета удивлялась.

После гибели Голубова с Пеевым говорил представитель ЦК. Сообщил, что есть решение: Пеев должен формально выйти из партии и прервать с ней связь.

Пеев не сразу понял почему, протестовал; и представителю ЦК пришлось терпеливо и спокойно объяснить ему, что руководство видит в нем крупного ученого — историка, археолога, юриста — и что надо думать не только о нынешнем дне, но и о будущем.

Партия берегла Пеева, как могла. Белый террор захлестывал страну, и два заключения в концлагерь можно было считать пустяком в сравнении с тем, что ожидало его, продолжай он оставаться функционером.

Пеев был огорчен решением, отстранявшим его от активной борьбы, но представитель ЦК оставался непреклонным, и Александр подчинился воле партии.

Из Пловдива Пеевы переехали в Софию. На улице Графа Игнатиева, в доме, где в кабинетах-клетушках вели прием адвокаты, среди белых эмалированных табличек появилась новая: «Д-р права Александр К. Пеев». Он сравнительно быстро завоевал популярность, неплохо зарабатывал, возобновились старые связи по гимназии, по юнкерскому. Близким другом стал начальник военно-судебного отдела армии генерал Никифор Никифоров, юнкерская кличка — Форе.

В четырехкомнатной квартире на бульваре Евлогия Георгиева, 33, созданный стараниями Елисаветы, стабилизировался семейный уют. Кожаные кресла, добротные занавеси на окнах, поглощающие шум, темного дерева удобная мебель. Обычное житье-бытье представителя среднего класса.

Здесь, в маленьком кабинете, с собой наедине, вынашибал Пеев решение. Трудно и не сразу. Итогом его были — долгое ожидание и встреча с Испанцем.

Испанец стал его учителем. В маленькой квартирке с двумя входами на улице Марии-Луизы, в кабинете на бульваре Евлогия Георгиева, встречаясь по вечерам, Пеев проходил особый курс новых для себя наук. Шифровка и дешифровка. Способы устройства и использования «почтовых ящиков», через которые сведения будут идти по назначению. Приемы конспирации. Приемы ухода от слежки. Приемы, облегчающие контакт с нужными людьми. Хитроумные уловки при распознавании дезинформации, сфабрикованной контрразведкой.

Это были азы, схема. Остальное придется изобретать, додумывать, набираясь опыта в процессе работы. «Скоро вам придется остаться одному», — однажды сказал Испанец. «А вы?» — «Я уеду».

В разговорах с Пеевым он был откровенен, отвечал на любой вопрос, если он не затрагивал биографии самого Испанца или людей, с которыми был связан. Здесь Испанец умолкал, словно набирал в рот воды. «Это не интересно», — говорил он, и Пеев так никогда и не узнал, что его учитель исколесил половину Европы, был в тылах у Франко, работал против немцев во Франции и раз десять чудом избегал смерти. «Право же, Сашо, это совсем не интересно. Лучше давайте продумаем еще раз, на кого вы можете опереться? Филов годится только как «источник» и ни о чем, разумеется, не должен догадываться. Марков и Лукаш тоже кажутся мне сомнительными кандидатурами. Так кто же?»

— Я предлагаю Форе. Он мой друг.

— Никифоров? Я помню, что он был председателем чрезвычайного суда по делу коммунистических групп. Правда, давно.

— Он сильно изменился с тех пор. И к тому же он настоящий патриот и ненавидит фашизм.

— А коммунистов? Их он тоже ненавидит?

— Знаете, Испанец, можете мне не верить, но с Форе произошли радикальные перемены. Как-то он обмолвился, что коммунисты — единственные, кто понимают нужды народа и интересы Болгарии в целом.

— Смелое утверждение для генерала! Но вы уверены, что это не фраза?

— Он был социалистом… в молодости. И потом он, как бы это сказать, очень считается со мной, что ли… Нет, не точно. Мы друзья. Так будет правильнее.

— Серьезный аргумент. Вот что, рискните поговорить с ним в открытую. Без обиняков. И учтите, Сашо, нам не нужны «вербанты», люди, работающие за деньги. Это не чистоплюйство, а здравый реализм. В деле, которым мы заняты, необходимы союзники, единомышленники, близкие нам по духу и пониманию задач.

К разговору о Никифорове они больше не возвращались. Очевидно, Испанец считал, что Пеев сам должен принять решение.

«Что я знаю о Форе?», — думал Пеев. «Много и мало. Вместе учились. Откровенны, как братья… В этой давней истории с моей женитьбой Форе был на моей стороне. Все отвернулись, а он остался другом».

Курсантом училища юнкеров Пеев стал не по своей воле. В семье отца —13 детей. Жили бедно, и единственной возможностью получить образование для Сашо было право отца, ветерана турецкой войны, на стипендию для своих мальчиков в военных училищах… Стипендия — вексель, подлежащий отработке. После окончания юнкерского, стипендиаты не имели возможности выбирать полк, долгий срок служили по назначению в провинциальных подразделениях. Подъем — плац — «взвод, напр-рр-ра-во!» — шагистика — отбой. Серая шинель, серая жизнь. Даже жениться нельзя. Чтобы вступить в брак, требовалось свидетельство о доходах в 5 тысяч левов. А у подпоручика армейского в кармане — таракан на аркане, две звездочки на плечах и голодный свет в очах. Так шутили, выпив сливовицы, армейцы — парии пехотные, обреченные на безбрачие. Пеев подделал свидетельство, и Форе был его соучастником. Подпоручику Александру К. Пееву это стоило погонов, отторжения из среды. Коллеги раззнакомились с ним; Форе стал еще ближе.

…Пеев зашел к Никифорову в апартаменты военно-судебного отдела (ВСО), разместившегося в желтом шестиэтажном здании на углу улицы Аксакова. В доме помимо ВСО располагались торговые представительства, конторы коммерсантов. Он был забит людьми, как улей. Пройдя по коридорам, Пеев прикинул, что если Форе согласится, то встречаться удобнее всего будет именно здесь: уйма посетителей и неясно, кто к кому идет. Вот только согласится ли?

Никифоров был занят, пришлось ждать. Адъютант положил на столик перед Пеевым газеты: «Днес», «Слово», «Зора». Очередная статья премьера Филова и его портрет. Лицо благообразное, только улыбка как наклеенная. Улыбка фарисея.

— Генерал просит вас, — сказал адъютант, и Пеев вошел в кабинет, просторный, как зал для танцев.

— Здравствуй, Форе! Я не слишком некстати?