Молодежь уже угомонилась и подремывала у тлеющего костерка. В теплых отсветах розовели спокойные лица. Не поверив глазам, Мач опустился на корточки – вместе с подружкой, укрывшись одним на двоих старым покрывалом, спиной к спине, спала Кача.
Мач осторожно похлопал ее по щеке. Девушка приоткрыла глаза.
– Ложись… – пробормотала она. – До рассвета еще долго…
Мач едва не опрокинулся на спину. Лежит и спит! Как будто не было страшного полыхающего шара! А может – и не было?
Мач растер и как следует помял рукой физиономию. О том, что в здешнем лесу водится наваждение, которое заманивает и целыми днями таскает по бурелому, он слыхивал. Если это оно – парень с девушкой дешево отделались. Но огненный жаркий шарик?..
– Ты ложишься? – спросила сонная Кача.
– Я к своим пойду, – шепнул ей Мач, – и потом коней сразу же домой поведу. У меня с утра пораньше кое-какие дела.
И добавил для весомости:
– По хозяйству.
– Это хорошо… – одобрила заспанная девушка. – Кто рано встал – тот много сделал…
В ответ на эту несомненную мудрость Мач как-то странно хмыкнул.
Глава вторая, о селедочном переполохе
Неизвестно, удалось ли в то утро Мачу вздремнуть. Равным образом неизвестно, позавтракал ли он, а если позавтракал – то чем именно. Хотя, скорее всего, достался ему кусок подсохшего хлеба с половиной обезглавленной прошлогодней селедки, которая и была куплена по дешевке на ярмарке только за свой почтенный возраст.
Заведя гнедых в стойла и напоив их, Мач проскользнул в дом и провел там некоторое время. Вышел же он на цыпочках, улыбаясь и прикусывая губу, причем в руках у него был странный сверток.
То, что он завернул в заранее припасенный лопух, протекало – с пальцев и с лопуха капала на тропинку коричневатая жидкость.
В кустах возникли две настороженные морды, одна – рыжая, по-лисьи вытянутая, с короткими усами, другая – плоская, в серо-пятнистой маске, с розовым носом и с длинными усами.
Неразлучные, вопреки всем пословицам о псе и коте, Кранцис и Инцис пошли вслед за Мачатынем, обнюхивая загадочные следы. Инцис, не поверив собственному носу, лизнул каплю – и застыл в недоумении. Кранцис тоже лизнул – и уставился в спину Мачу с выражением полнейшей растерянности. Больше всего на свете эта жидкость походила на селедочный рассол.
Почуяв неладное, Кранцис тихо заскулил вслед молодому хозяину. Тот обернулся и показал мокрый кулак.
Кулак означал – если сейчас из-за тебя, дурака, проснется мать, а ей уже пора просыпаться и идти в хлев доить коров, так что спит она вполглаза, то я тебе этого вовеки не прощу!
Хвостатые приятели сразу поняли – Мач опять затеял какое-то безобразие. И удержать его невозможно.
Парень скрылся вовремя. В доме действительно послышался материнский голос. И заревела вдруг маленькая сестричка – последняя дочка в семействе, родившаяся у немолодых родителей как-то нечаянно. Закряхтел и высказался по поводу внучки старый дед. Ему что-то возразил заспанный отец. В клети проснулись оба старших брата. И начались словесные поиски младшего – непутевого.
Сказано о нем было много разных слов, в том числе и таких, что воспитанный человек повторять не станет. Пропавшего Мачатыня не без оснований подозревали в какой-то новой проказе, вроде прошлогодней, когда господин пастор чуть рассудка не лишился от ужаса, увидев поздно вечером в церкви процессию мерцающих огоньков. Это могли быть только неприкаянные души. А при ближайшем рассмотрении души оказались процессией раков с укрепленными в клешнях свечными огарками. Рассмотрение произвела экономка пастора вместе с его кучером, прибежавшие на крик. Дело вышло шумное, веселое, виновника так и не сыскали, хотя братья Мачатыня и Кача прекрасно знали, кто целую неделю бегал по ночам на озеро ловить раков. За эту милую шуточку парень мог серьезно поплатиться.
Судя по тому, что в доме и клети галдели в меру громко, домашние еще не обнаружили следов младшего сыночка и не начали ломать голову – что это безобразие означает.
Местом очередной своей каверзы Мач избрал ни более ни менее как баронский парк.
Господин барон фон Нейзильбер по справедливости мог почесть себя счастливым человеком. Имя его было прославлено десятком предков, из которых иные служили курляндским герцогам, а иные прославились в разнообразных немецких княжествах, счесть которые в то время затруднился бы даже господин пастор. Барон жил в прекрасной усадьбе, лучшей в окрестностях, со всеми службами и огромным, совершенно ему не нужным парком. Толковые старосты в его поместьях совершенно избавили его от хозяйственных хлопот, до такой степени избавили, что и сами уже были не рады. Как-то господин барон решил ознакомиться наконец со своими владениями поближе, долго возмущался тем, что земля оставлена под паром, и еще дольше искал этой земле применение. Объяснить господину барону, что такое пар, никто не сумел – соврали что-то почтительно-возвышенное, и барон благополучно отвязался.
Кроме того, он, в отличие от многих курляндских помещиков, сидящих по уши в долгах, кое-что припас в шкатулке и смотрел в завтрашний день бодро.
На этом благодеяния провидения и завершились.
Чтобы уравновесить все сии, совершенно не заслуженные бароном, блага, провидение послало ему и персональную кару в лице огненно-рыжей супруги и не менее рыжих дочерей. Когда барон сватался, дамы носили парики, вот он и обнаружил подарочек судьбы уже на третий день после венчания. Первым делом госпожа баронесса родила господину барону сына, но с ним-то как раз оказалось меньше всего хлопот – как уехал в Европу получать достойное образование, так и пропал. Но судя по тому, что регулярный пенсион, назначенный студиозусу, ни разу к господину барону не вернулся, то, значит, с ребенком последние десять лет все было более или менее в порядке.
Барон фон Нейзильбер пребывал в заботах.
Дать должное приданое дочкам, да еще и не промахнуться с женихами, – над этой задачей господин барон уже лет шесть назад, побуждаемый госпожой баронессой, начал ломать голову. Как на грех, по соседству случилась предурацкая свадьба. Ехал некто в карете, с сундуками, нарядный и очаровательный, остановился переночевать, назвался французским маркизом и даже грамоту какую-то, мерзавец, предъявил! Французского здешние бароны не разумели. Свадьба с богатой наследницей сладилась как-то молниеносно. После чего обнаружился-таки проезжий знаток французского языка. Он-то и установил, что маркиз – никакой не маркиз, а малограмотный комедиант из Лиона, и ехал он из Варшавы в Санкт-Петербург с целью наняться учителем в почтенное дворянское семейство.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});