за рукав. — Я симпатичная, вы не находите? Не надо ни жениться, ничего, просто уедем утром, и все.
— Нахожу, — ответил небрасец. — Вы очень даже симпатичная, но я не могу так поступить с вашей семьей.
— Просто оденьтесь. — Ее голос звучал еле слышно, она не сводила взгляда с лестницы. — Скажете, старая болячка разыгралась, надо съездить к доктору. Я выйду через заднюю дверь, никто ничего не увидит, и буду ждать вас под большим вязом.
— Не могу, мисс Тэкер, уж простите, — сказал небрасец.
Уже лежа в ванне, он крыл себя последними словами.
Как там называла его эта девица в последней группе? Безнадежным романтиком. Он мог бы провести ночь с привлекательной молодой женщиной (а у него уже несколько месяцев не было женщины) и спасти ее от… чего? От отцовских побоев? На ее руках не было синяков, ни одного зуба вроде не выбито. И этот ее тонкий нос точно ни разу не ломали.
Он мог бы провести ночь с очень симпатичной молодой женщиной, за которую потом чувствовал бы ответственность до конца жизни. Он так и видел сноску в «Журнале американского фольклора»: «Записано доктором Сэмюэлем Купером, Университет Небраски, со слов Хопкина Тэкера (73 года), чью внучку доктор Купер соблазнил и бросил».
Фыркнув с отвращением, он встал из воды, за цепочку выдернул белую резиновую затычку, выхватил из стопки полотенце — и на желтый коврик спланировал листок. Он поднял его, и от мокрых пальцев по линованной бумаге расплылось пятно.
«Не говорите ему ничего о том, что рассказывал дедушка». Женский почерк, нарочито разборчивый.
Значит, Сара предвидела, что он откажется, — предвидела и подстраховалась. «Ему» — это, видимо, ее отцу, если в доме нет других мужчин и Тэкеры не ждут какого-нибудь еще гостя; да, наверняка отцу.
Небрасец разорвал записку на маленькие клочки и спустил в унитаз, обтерся двумя полотенцами, почистил зубы, снова надел пижаму и халат, бесшумно выступил в коридор и остановился, прислушиваясь.
В гостиной по-прежнему работал телевизор, не очень громко. Ни голосов, ни шагов, ни ударов — больше не было слышно ничего. Чего же так боялись Тэкеры? Душееда? Заплесневелых египетских божеств?
Небрасец вернулся в комнату и решительно затворил дверь. Что бы там ни было, это совершенно не его дело. Утром он позавтракает, услышит от старика еще историю-другую и выбросит все это семейство из головы.
Что-то дернулось, когда он выключил свет. И на мгновение он увидел на шторах собственную тень — и тень кого-то или чего-то, стоящего у него за спиной, мужчины выше его ростом, широкоплечего и с рогами или остроконечными ушами.
Казалось бы, полная ерунда. Старая медная люстра висела в центре комнаты, выключатель находился у двери, то есть максимально далеко от окна. А значит, тень — его или кого бы то ни было еще — никак не могла упасть на эту штору. Для этого и он, и тот, кто ему померещился, должны были стоять на другом конце комнаты, между люстрой и окном.
И кровать вроде бы сдвинута. Он выждал, пока глаза привыкнут к темноте. Какая тут вообще мебель? Кровать, стул, на котором он сидел и читал, — стул должен был остаться у окна, — комод со старым потемневшим зеркалом и (он что есть сил напряг память), может быть, еще торшер. Где-нибудь в головах кровати, если вообще есть.
Комнату наполнили шорохи. Наверное, ветер шумел в кронах стоящих возле дома величавых кленов, а окна открыты. Теперь он видел окна — бледные прямоугольники на фоне черноты. Со всей осторожностью он пересек комнату и отодвинул штору. Спальню залил лунный свет; вот кровать, вот стул перед окном слева. Густые кроны деревьев совершенно неподвижны.
Он снял халат, повесил его на высокий кроватный столбик, отогнул одеяло и лег. Что-то ему послышалось — а может, и не было ничего. Что-то привиделось — а может, и не было ничего. Он с тоской вспомнил свою квартиру в Линкольне, вспомнил Грецию, куда ездил в академический отпуск — уже почти год назад. Вспомнил солнечный свет на глади Саронского залива…
Желто-белая полная луна плавала в стоячей воде. За луной лежал город мертвых — бесконечные узкие улочки, вдоль которых выстроились усыпальницы, Дедалов лабиринт смерти и камня. Издалека донеслось тявканье шакала. Эпоха тянулась за эпохой, а здесь ничто не происходило; на дверях из осыпающегося камня крашеные фигуры с прозрачными глазами будто насмехались над грудами пустых черепов внутри.
Вдали на улице мертвецов появился второй шакал. Вскинув голову и насторожив уши, он уставился в пустоту и прислушался к тишине, а потом снова вонзил зубы в потрепанный сверток и поволок его дальше. И в этом безглазом, иссохшем, обмазанном битумом предмете, за которым тянулся шлейф гнилого разматывающегося льна, небрасец узнал собственный труп.
И тут же оказался там — беспомощно лежал на окутанной мраком улице. На миг сверху нависли горящие глаза шакала, тот свел челюсти, и ключица небрасца ломко хрустнула…
Шакал и озаренный луной город исчезли. Небрасец сидел и дрожал, не понимая, на каком свете находится. Глаза его заливал пот.
Звук.
Чтобы шакал и проклятый бессолнечный город поскорее рассеялись, небрасец встал и потянулся к выключателю. Спальня вроде бы совершенно не изменилась, не считая мокрого оттиска от его долговязого тела на простыне. Чемодан по-прежнему стоял у комода, набор для бритья лежал под зеркалом, «Боги древнее греческих» так и ждали его возвращения на плетеном сиденье старого стула.
— Приди ко мне.
Небрасец волчком развернулся. В комнате он был один, никто (насколько он видел) не прятался ни в кленовой листве, ни на земле под деревом. И все же слова прозвучали совершенно отчетливо, как будто у самого его уха. Чувствуя себя полным идиотом, он заглянул под кровать. Там не было никого, в стенном шкафу тоже.
Круглая дверная ручка не поворачивалась. Его заперли. Вот что за звук, наверное, его и разбудил — резкий щелчок. Он присел на корточки и заглянул в большую старомодную скважину. Темный коридор снаружи был вроде бы пуст. Он встал, наступив правой пяткой на что-то острое, и нагнулся посмотреть.
Это был ключ. Кто-то запер его, просунул ключ под дверь и (возможно) прошептал в скважину.
Или, может быть, он тогда еще не полностью проснулся; иначе откуда уверенность, что с ним говорил шакал.
Ключ легко провернулся в замке. В коридоре едва уловимо пахло Сариными духами, хотя стопроцентно небрасец не поручился бы. Если это и вправду была Сара, выходит, она его заперла и тут же подбросила ключ, чтобы утром он