Читать интересную книгу Одиночка (СИ) - Салах Алайна

Через полчаса обсуждения планов на январские праздники дает о себе знать литр выпитого сока, и приходится идти в дом. По пути к туалету я задерживаюсь, чтобы оценить свое отражение. В том, чтобы не краситься, есть свои плюсы: не нужно переживать за макияж. Лучше ты не выглядишь, но и хуже, чем было час назад, тоже.

Дом, который арендует Роберт, большой — здесь не менее шести-семи спален. Можно подняться в уборную на второй этаж, чтобы избежать риска услышать нетерпеливый стук в дверь, но я выбираю менее энергозатратный вариант и иду в ту, что находится внизу, рядом с кухней.

Лень не прощает. Когда тяну ручку, дверь оказывается заперта. Мысленно извинившись перед тем, кто находится внутри, я собираюсь незаметно ретироваться, но щелкнувший замок останавливает.

Выстрел номер два звучит так неожиданно, что подкашиваются колени. Издевательство какое-то. Из туалета выходит не кто-нибудь, а Адиль.

Секунда уходит на то, чтобы опомниться, еще секунда — на то, чтобы что-то сказать.

— Привет… — Переступив с ноги на ногу, я нервно смеюсь. — Не знала…

Глаза под козырьком бейсболки неторопливо скользят по моему лицу. Семь лет прошло. Я, конечно, изменилась: юношеская одутловатость ушла со щек, форма бровей стала другой, прическа. Адиль тоже изменился, хотя и не могу назвать, в чем конкретно. Просто ему больше не двадцать один.

Почему он молчит? Я хоть что-то сказала. За семь лет не мог подобрать даже пары слов для той, с кем когда-то состоял в отношениях?

— Я совсем недавно узнала, что ты вернулся. Неожиданно так… Ты насовсем или так… проездом?

Если Адиль мудак и сволочь, то я слабохарактерная идиотка, оттого что не могу заставить себя стоять в тишине. Нервы сдают. Вечно чувствую себя обязанной говорить, если повисает пауза. И не только с Адилем. На меня будто с детства возложили ответственность поддерживать разговоры, а остальные так… Подхватят, когда захотят.

— А зай тебе не сказал? — хрипло-тягучий голос не скрывает усмешки. — Пока никуда не собираюсь.

Его голос был моим особым фетишем. Вот эти низкие, выраженно мужские ноты и отчуждение в нем, заставляющее сильнее хотеть внимания и делать все, чтобы заставить Адиля дрогнуть. Раньше мне это часто удавалось.

— Было невежливо передразнивать Диму за столом, — сухо говорю я, не желая оставлять ту издевку без внимания. — Пожалуйста, больше так не делай.

Ннамеренно говорю «пожалуйста» и держу этот официальный тон, чтобы показать ему, что по крайней мере для одного из нас эти семь лет не прошли даром.

Видишь, у меня все хорошо. После твоего отъезда я нашла в себе силы встать с пола и продолжить жить лучше, чем раньше. У меня есть здоровые отношения и партнер, которого я уважаю и насмехаться над которым не позволю.

— Было смешно слышать эту ванильку за столом. — Адиль смотрит на меня не мигая. — А до «пожалуйста» мне как-то похер.

Ярость во мне вскипает моментально. Скотина. Неужели за семь лет сложно было набраться немного такта? Ну нельзя же жить таким неуправляемым… Как с ним вообще Роберт общается? А другие? Существование в социуме предполагает взаимное уважение, но Адиль, конечно, делает вид, что ему наплевать. Мы семь лет не виделись, и все, что он может сказать: ему «похер».

— Не зря я по тебе не скучала, — выплевываю я ледышки слов прямо ему в грудь, представляя, как они разрезают ткань черной футболки и впиваются Адилю под кожу. — Остальные, думаю, тоже. Дай пройти.

Еще до того, как он отходит в сторону, сама протискиваюсь в туалетную дверь. В груди молотит так, чтовибрируют ребра.

Ну и где сейчас эти семь лет? Все происходит с точностью, как раньше: он делает мне больно, а я в отместку пытаюсь пустить ему кровь.

Глава 4

— Все в порядке? — Дима кладет ладони мне на талию и трется о висок носом.

Его дыхание пахнет виски, отчего я ощущаю фантомный зуд в нервах — отголосок непростого детства. Отец, до того как мама от него ушла, злоупотреблял алкоголем. Фобии спиртного у меня нет, но его запах, исходящий от близких людей, зачастую вызывает неприятие. Одного Адиля это не касалось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да, все хорошо, — подтверждаю, прикрыв глаза. — Домой скоро поедем?

— Давай через полчаса? В баню только с пацанами схожу.

— Сходи. Я тогда пойду немного по окрестностям прогуляюсь.

Дима моментально хмурится.

— Плохая идея, зай. Скоро темнеть начнет. Иди на качелях лучше покатайся.

— Я не болонка, чтобы в переноске сидеть, — цежу я, машинально отстраняясь. — Тебе я ничего не запрещаю, и ты тоже не смей.

— Я не запрещаю, а волнуюсь. Мало ли какой урод или маньяк навстречу попадутся.

— Какой маньяк? Это элитный поселок. Здесь маленькие дети на великах одни катаются, а мне прогуляться нельзя?

— Зай. — Дима устало морщит лицо. — Ну чего ты реагируешь? Я тебе ничего запрещаю.

Ответ я проглатываю, чтобы не превращать разговор в прилюдный обмен упреками. Но, если Дима прав, и я действительно цепляюсь к словам, на то есть причина. Его патологическое чувство собственности. Диме не нравятся мои ночные смены, не нравятся частые встречи с подругами, его бесит любое случайное внимание противоположного пола. Даже когда он пытается это скрыть, его недовольство все равно проступает в мелочах и вызывает у меня сильнейшую аллергическую реакцию.

— Ладно. — Я высвобождаюсь из Диминых рук и быстро целую его в подбородок в подтверждение примирения. — Иди к парням. Телефон у меня с собой. Если выйдешь пораньше, набери меня.

Дима выглядит так, будто хочет возразить, но потом лишь кивает. Предупредив об отлучке Аню и Ядвигу, засевших в беседке с очередной бутылкой вина, я выскальзываю за ворота.

Вот и отлично, что никто не вызвался пройтись со мной. С недавнего времени я полюбила уединение. Суета на работе и переезд к Диме фактически лишили меня возможности побыть в одиночестве, так что сейчас я искренне наслаждаюсь неторопливой прогулкой под сенью деревьев, сквозь которые проглядывают крыши модных особняков.

Сколько Роберт платит за аренду дома в таком месте? Несколько лет назад отчим построил коттедж в аналогичном поселке, и один только участок в восемь соток земли обошелся ему в поистине космическую сумму.

Жадно впитываю насыщенный кислородом воздух и пытаюсь блокировать любую мысль об Адиле. Сдаюсь минут через десять. У меня нет причин испытывать за это вину. Он был моей первой любовью, первым мужчиной… Он, в конце концов, разбил мне сердце. Было бы странно столкнуться спустя семь лет в доме наших общих друзей и не дать себе возможности это обдумать. Так что мне о нем известно? Адиль никуда не собирается уезжать — это первое. Он ничуть не изменился — это второе. Как знать, может быть, будущее принесет не только плохие новости.

Я воспроизвожу кадры нашего столкновения возле туалета и невольно тру щеку, словно это поможет уничтожить следы его взгляда. Никаких чувств к нему во мне, разумеется, нет. Взбудораженность и ярость — это последствия захороненного прошлого, которое всколыхнула наша встреча. И то, что я сейчас думаю об Адиле, — лишь слабая реакция на вирус, на который у меня давно выработались антитела. Пройдет пара дней, и я вернусь в норму. Второй раз точно не заболею.

Дойдя до местного магазина и купив там жевательную резинку, я поворачиваю обратно. Надеюсь, к моменту моего возвращения Дима успеет насидеться в бане. Чем раньше мы уедем, тем меньше времени мне потребуется, чтобы окончательно прийти в себя. Тем более завтра я работаю в первую смену.

Едва подхожу к нужным воротам и берусь за резную калитку, стыну от звука агрессивных голосов. Меня охватывает ледяной озноб. Отлично знаю, как звучит потасовка, имеющая все шансы закончится дракой: я ведь почти год встречалась с Адилем. Она звучит именно так.

Металлическая дверь с грохотом захлопывается за мной, пятки в кроссовках глухо молотят по брусчатке. Забежав во двор, останавливаюсь как вкопанная. Сердце стучит так сильно, что внутренности скручивает тошнотой. Агрессивные голоса — это Адиль и Дима, стоящие друг напротив друга. Их позы даже не воинственные — это, скорее, позы неминуемой расправы. Я знаю это по напряженным плечам Адиля, его презрительно кривящимся губам и вскинутому подбородку. Ни разу не видела, как дерется Дима, но по багровому лицу становится ясно, что он тоже готов.