Читать интересную книгу Новые силы - Кнут Гамсун

— Да, то есть, собственно, я вовсе не хотел, но... — Оле подошёл к двери и затворил её. — Я только подумал, что ты, может быть, сам не знаешь, и хотел рассказать тебе, что на тебя клевещут, прямо смешивают тебя с грязью. А ты этого не знаешь.

— Меня смешивают с грязью? Что же такое говорят?

— Ну, на то, что говорят, ты можешь не обращать внимания. Важно не это. Говорят, что ты пренебрегаешь своей женой, шатаешься по ресторанам, хотя и женатый человек, предоставляешь её самой себе, а сам делаешь, что тебе взбредёт в голову. Ты можешь наплевать на это, слышишь! Но, откровенно говоря: для чего ты это делаешь? Почему ты не обедаешь дома и так часто бываешь в ресторанах? Я вовсе не имею в виду упрекать тебя, но всё-таки... Ну, вот и всё. Нет, по-моему, на это винцо следует обратить внимание. Выпей ещё, если оно тебе по вкусу...

Взгляд Тидемана сразу прояснился и обострился. Он встал, прошёлся раза два по конторе, потом снова подошёл к дивану и сел.

— Меня не удивляет, что обо мне идут такие толки, — сказал он. — Я сам всячески старался, чтобы дать пищу языкам, только я один знаю это. Но, впрочем, мне всё это совершенно безразлично.

Тидеман пожал плечами и снова встал. Он принялся ходить взад и вперёд по комнате, уставившись в одну точку, и бормотал про себя, что всё ему совершенно безразлично.

— Но, милый человек, я же сказал тебе, что это низость, на которую не стоит обращать внимания, — вставил Оле.

— Это неверно, если думают, что я пренебрегаю Ганкой, — заговорил Тидеман. — Но я хочу предоставить ей свободу, понимаешь? Да. Она может делать, что хочет, такой между нами уговор. Иначе она бросит меня.

Тидеман был сильно взволнован, он то садился, то опять вставал и ходил по комнате.

— Я расскажу тебе всё, Оле, это в первый раз, и никто другой этого не узнает. Я хожу по ресторанам не потому, что это доставляет мне удовольствие. Но что мне делать дома? Ганки нет, есть нечего, в доме ни души. По взаимному соглашению, мы уничтожили хозяйство. Понимаешь теперь, почему я хожу по ресторанам? Я у себя не хозяин, в конторе, в ресторанах, и вот я провожу время в «Гранде», встречаю там знакомых, иногда и её, мы сидим за одним столом, и нам хорошо. Что мне делать дома, скажи, пожалуйста? Ганка в «Гранде», мы сидим за одним столом, часто друг против друга, передаём один другому стакан, графин. «Андреас, — говорит она иногда, — будь добр, спроси стаканчик и для Мильде». И, разумеется, я спрашиваю стакан и для Мильде». Я рад этому, чуть не краснею от радости. «Я тебя почти не видала сегодня, — говорит она мне, — ты так рано ушёл сегодня». — «Да, он чудесный муж, поверьте мне!» — говорит она другим и смеётся. Меня радует, что она шутит, я тоже начинаю шутить. «Да разве у кого-нибудь на свете хватит терпения дожидаться, пока ты кончишь свой туалет, особенно, если в конторе дожидаются пять человек?» — говорю я. Но истина-то заключается в том, что за последние дни я, может, совсем её не видал. Понимаешь ты теперь, почему я хожу по ресторанам? Через два дня на третий я могу там увидеть её и встретиться с друзьями, которые прекрасно помогают мне коротать время. Но, разумеется, всё это произошло самым мирным образом, по взаимному соглашению, не вздумай предположить что-нибудь другое. И я должен тебе сказать, что нахожу это превосходным. Всё дело в привычке.

Оле Генриксен сидел, разинув рот. Он сказал с удивлением:

— Вот, какие обстоятельства! Не думал я всё-таки, что между вами дошло уже до этого!

— Что же тут такого? Разве тебе кажется уже таким странным, что ей хочется бывать в нашей компании? Ведь это всё известные люди, художники, поэты, люди, имеющие некоторое значение. И по совести, Оле, это ведь совсем другие люди, не то, что мы с тобой, и нам самим ведь приятно бывать в их обществе. Пойми меня хорошенько, между нами решительно ничего не произошло, всё обстоит превосходно. Я не мог всегда приходить из конторы в назначенное время, ну, уходил в ресторан и обедал там. Она находила смешным иметь хозяйство для себя одной и тоже стала ходить по ресторанам. Положим, мы не всегда ходим в одно и тоже место, иногда, мы и не встречаемся. Но что же из этого, это ничего не значит...

Пауза.

Тидеман опускает голову на руку.

Оле спросил:

— Но кто же это придумал? Кто предложил такую комбинацию?

— Ха-ха, уже не думаешь ли ты, что я? уже не я ли сказал моей жене: «Ну, Ганка, уходи теперь в какой-нибудь ресторан, потому что я хочу, чтоб дом был пуст, когда я прихожу обедать». Так, что ли, по-твоему? Но, как я уже тебе говорил, теперь всё идёт превосходно, не в этом дело... А что ты скажешь на то, что она даже не считает, что она замужем? уже на это тебе прямо таки нечего сказать. Я пробовал говорить с ней, говорил и то и сё, замужняя женщина, дом, семья, хозяйство и прочее, а она отвечала: «Ты говоришь, замужняя женщина? Но ведь это же просто предрассудок!». Как тебе нравится: предрассудок! Так что я уже больше никогда не повторяю ей этого — она не замужем, и Бог с ней. Она живёт там же, где и я, мы присматриваем за детьми, приходим и выходим, сталкиваемся в дверях и расходимся в разные стороны. Но всё ничего, пока это её тешит.

— Да ведь это же просто смешно! — вдруг сказал Оле. — Я не понимаю... Что же она думает, что ты перчатка, которую она может выбросить? Почему ты ей не скажешь этого?

— Ну, разумеется, я ей говорил. Но она хотела развестись со мной. Да. Два раза. Что же мне оставалось делать? Я не такой счастливец, чтоб уметь сразу вырывать свои чувства, — это придёт позже, через некоторое время. Она, впрочем, права, когда говорит о том, что хотела развестись со мной, а я был против, в этом она может упрекнуть меня. Почему я не сказал ей серьёзно и не покончил разом? Но, Боже мой, она же хотела уйти! Она сказала это совершенно ясно и определённо, и я это отлично понял. Это было два раза. Понимаешь ты меня?

Оба помолчали некоторое время.

Оле тихо спросил:

— Что же, у твоей жены есть... Я хочу сказать, она любит кого-нибудь другого?

— Само собой, разумеется, — ответил Тидеман. — Это находит на человека...

— А ты не знаешь, кто он?

— Как же мне не знать? Но этого я не скажу никогда! Да я даже и не знаю, откуда мне знать? А кроме того, едва ли она любит кого-нибудь другого, разве можно знать такие вещи? Ты, может быть, думаешь, что я ревную? Не воображай, пожалуйста, ничего такого, Оле, я, слава Богу, ещё в своём уме. Словом, она не влюблена в другого, как про неё говорят, всё это просто шутка с её стороны. Через некоторое время она, может быть, сама придёт ко мне и скажет, что ей хочется опять завести хозяйство и жить со мной. И это вовсе не так невозможно, говорю тебе. Я знаю её вдоль и поперёк. За последнее время она полюбила детей. Я никогда не видал, чтобы кто-нибудь так любил детей, как за последнее время она. Вот и приходи как-нибудь к нам в гости и увидишь... Помнишь, когда мы только что поженились?

— Да.

— Довольно приличная невеста, а? Не такая, чтобы ею стоило пренебречь, как по твоему? Ха-ха-ха, Оле! Но ты бы посмотрел её теперь, я хочу сказать, дома, после того, как она теперь снова так полюбила детей. Этого не скажешь словами. У неё есть чёрное бархатное платье... Нет, в самом деле, ты непременно приходи к нам. А иногда она надевает тёмно-красное бархатное платье... Пожалуй, Ганка теперь дома, я пойду посмотреть, не нужно ли там чего.

Товарищи допили свои стаканы и встали.

— Я всё-таки надеюсь, что всё ещё наладится, — сказал Оле.

— Ну, да, разумеется, наладится, — подтвердил Тидеман. — Спасибо за сегодняшний день, тысячу раз спасибо! Ты всегда был мне верным другом. Давно уже мне не было так хорошо, как сегодня.

— Послушай! — Тидеман остановился в дверях и ещё раз обернулся. — Мы никому больше не скажем, о чём говорили, а? А в четверг и виду не покажем. Будто ничего и не было. Мы ведь не какие-нибудь кисляи.

Тидеман ушёл.

IV

Но вот над городом спускается вечер.

Дела кончаются, магазины закрываются, тушат газ. Старые седые хозяева запираются в своих конторах, зажигают лампы и вынимают бумаги, раскрывают толстые бухгалтерские книги, заносят число, сумму, и думают. И непрерывно доносится до них шум с пароходов, которые грузятся и разгружаются до поздней ночи.

Десять часов. Одиннадцать. Кофейни битком набиты, всюду движение. По улицам ходят всевозможные люди в лучших своих костюмах, провожают друг друга, свистят девушкам и ныряют в подворотни и погребки. Извозчики стоят наготове на местах стоянок, следят за малейшим знаком прохожих, беседуют между собой о своих лошадях и от нечего делать посасывают коротенькие трубочки.

Проходит женщина, дитя ночи. Все её знают. За ней идут матрос и господин в цилиндре. Оба быстро шагают, каждому хочется догнать её первым. Затем проходят два мальчика, с сигарами в зубах и, заложив руки в карманы, они громко разговаривают. За ними идёт ещё женщина, потом опять два господина, которые тоже быстро шагают, стараясь поскорее догнать её.