Читать интересную книгу Нобелевский лауреат по математике [СИ] - Александр Войнов

Художник посмотрел на Германа с удивлением.

— У вас поразительная способность предполагать и, возможно, угадывать мысли и поступки людей, написанных маслом много лет назад. О том, что произошло со стариком я не задумывался. В любом случае, ему осталось не долго. Но, судьба юного аристократа кажется мне не такой печальной. На дуэли он будет тяжело ранен, но, к счастью, выживет. Возможно, его выходит служанка. И, они вместе, на парусном корабле, уплывут в далекую страну. И, будут бедствовать. Не стану предполагать судьбу служанки, но юный игрок проживет долгую жизнь. Его черные волосы постепенно сменят цвет. С полысевшей седой головой, с ножом на поясе вместо шпаги, он вернется к отцу. И, станет на пороге дома перед ним на колени. Я узнал его со спины, когда делал копию Рембрандта "Возвращение блудного сына”.

Художник взял из рук Германа развернутый холст, внимательно осмотрел и сменил тему.

— Магазин не работает по чрезвычайной причине, которую назвать не могу. Я здесь всего лишь арендатор. И, теперь, в силу обстоятельств, буду, скорее всего, вынужден съезжать. Свои картины и остальное имущество я перенес на хранение к Зиновию, местному сторожу. Он живет во дворе, с тыльной стороны магазина. Пока буду квартировать у него. Вы неплохо разбираетесь в живописи и человеческой психологии. Из уважения к вашим познаньям, и, если вы считаете эту картину символичной, я приведу ее в порядок, придам надлежащую форму и сделаю багетную раму. Цена будет умеренная. Напишите, на всякий случай, ваш телефон на обороте холста. И через неделю можете забирать.

Герман написал телефон, поблагодарил и заторопился к выходу. В дверях он столкнулся с седоволосым, пожилым человеком, который умудрялся нести в двух руках ведро с водой и швабру с тряпкой. А, подмышкой, зажимал веник. Лицо у пришельца было настолько невыразительным и смазанным, а внешность обычной и неприметной, что, казалось, он навсегда был обречен судьбой на роль статиста из массовки. Герман посторонился и сделал шаг назад.

— Проходи, Зиновий, — пригласил его художник, И, обращаясь к замешкавшемуся у двери Герману, неожиданно спросил:

— А, вы сами никогда не играли в карты? Мне кажется, у вас неплохо бы получалась игра в покер. Ни одного блефа вы бы не оставили безнаказанным. Вы же читаете по лицам.

— На золотые монеты не приходилось, а мелкая игра не в счет, — усмехнулся Герман и вышел на улицу.

По прошествии двух недель, не получив известия от художника, Герман решил наведаться на Софиевский. Дверь магазина была наглухо заперта, а опущенные пыльные жалюзи навевали смертную тоску. Безрезультатно подергав ручку двери, он обошел дом со стороны и оказался в узком и мрачном, как колодец, дворе. С тыльной стороны дома была только одна входная дверь, ведущая в полуподвальный этаж и ошибиться было невозможно. Герман спустился по ступенькам и. не обнаружив звонка, постучался в, обитую дерматином, дверь. Обшивка была мягкой и гасила звук. Он долго топтался на месте, ожидая ответной реакции. Наконец-то, за дверью послышались шаркающие шаги и щелкнула задвижка. Дверь приоткрылась и на пороге, как-то боком, показался сгорбленный, сдавленный неотвратимой тяжестью лет, невыразительный, безликий, больной человек. С немым вопросом он уставился на незваного гостя.

— Извините за беспокойство, — обратился к нему Герман, — мне нужен Орест. Я оставлял ему картину. Он должен сделать раму. Орест сказал, что если его не будет, то вы отдадите. Вы Зиновий? Картина называется «Неравный брак».

Зиновий посмотрел на Германа бездумными, рыбьими глазами, прокашлялся, несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, и, наконец, выдавил:

— Нету больше Ореста. Застрелили бедолагу неделю назад. Похоронили рядом с Казимиром. Земля пухом. А, картину забирай. Он все сделал, как и обещал.

Сторож открыл шире дверь и, кивком головы, пригласил гостя войти.

Жилище Зиновия представляло собой вытянутое «трамвайчиком» узкое помещение, перегороженное посредине арочной перегородкой. Первая часть служила прихожей, кухней и кладовкой одновременно. Здесь, у стены и стояли ровными рядами картины Ореста. Дальше, за перегородкой просматривалась солдатская, железная кровать, круглый стол и два допотопных венских стула. Обстановка была, более чем, спартанская. Так мог жить только очень неприхотливый человек. Но, не это поразило гостя. Герман сам не был сибаритом и не ожидал здесь роскоши. В глаза бросались идеальная чистота и порядок. Не было и намека на пыль, паутину или грязь. Вся нехитрая обстановка стояла симметрично, на боковой стене аккуратно висели несколько пар пиджаков, брюк и рубашек, а внизу блестела начищенная дорогая обувь.

«Своеобразный человек, — мысленно оценил хозяина Герман, осматриваясь по сторонам, — от такого можно ожидать чего угодно. Такие педанты, обычно, не знают преград и идут до конца».

Зиновий прошел в спальный отсек и вернулся с вставленной в золоченую раму копией «Неравного брака». Герман бережно перенял у него картину и внимательно осмотрел. Орест изнутри проклеил обтрепанные края, а с лицевой стороны загрунтовал и тонкими, почти невидимыми, мазками убрал трещины. Натянув холст на подрамник, мастер вставил его в раму и картина преобразилась. Герман обратил внимание, что художник, непроизвольно или умышленно, внес изменения в сюжет картины. Убирая сколы на лице невесты, он несколькими штрихами настолько изменил его овал, что она стала поразительно напоминать вдову Милорадовича. «Что это, случайность или тайный знак? Может, это ключ к разгадке обоих убийств, который художник передает ему с того света?» — подумал Герман.

— Будьте добры, скажите пожалуйста, — обратился он к хозяину, доставая бумажник, — какую плату назначил мастер?

— О деньгах разговора не было, — отмахнулся Зиновий.

Герман достал несколько купюр и положил на табурет.

— Деньги забери, — приказал хозяин, — а, если не трудно будет, принеси завтра продуктов. Я неделю не выхожу на улицу. Попал под дождь на погребении Ореста. С тех пор на простуду и хвораю.

На следующий день, с кульком продуктов, Герман спустился в подвал нового знакомого. Стучать и ожидать не пришлось. Дверь перед ним распахнулась и он вдохнул запах подвального помещения, смешанного со скипидаром. Было очевидно, что его ждали. Герман поморщился и шагнул внутрь.

— Вот, скипидаром лечусь, — пояснил Зиновий, — два раза растерся на ночь и полегчало. Я думал, ты не придешь. Спасибо, что уважил старика, — усмехнулся он, принимая у Германа увесистый кулек. — Проходи в зал и передохни с дороги. Я чай заварю.

Герман прошел в дальнюю комнату, уселся на скрипучем, плетеном стуле и, исподволь, стал наблюдать за сторожем, хозяйничавшем на кухне. Скипидар, явно, пошел ему на пользу. Он перестал сутулиться, расправил плечи и, как-то даже помолодел.

— А, это ты зря прихватил, — доставая из кулька бутылку коньяка, проворчал сторож, — не употребляю. И тебе не советую. Или, ты взял для поддержания разговора? Это зря. Но, ты его оставь. Я им буду скипидар разбавлять. А, то, жжет очень. Мы без коньяка потолкуем. Мне тебя Орест протежировал. Говорил, человек ты смышленый и в жизни толк понимаешь. Может и подскажешь, как жить дальше в этом непростом мире.

Зиновий разлил чай, поставил на середину стола тарелку с пряниками и уселся напротив гостя..

Герман слушал и наблюдал за ним со скрытым удивлением. Зиновия, как подменили. Вместо вчерашнего, забитого и замученного неудачной долей и болезнью, старика, перед ним сидел вполне дееспособный и рассудительный человек. С которым Герману было о чем поговорить.

Разговор у них затянулся до позднего вечера. Зиновий оказался по-стариковски разговорчивым человеком. Было видно, что его давно так внимательно никто не слушал. Это был почти монолог, где Герман, изредка, задавал наводящие вопросы. Оказалось, что покойный Казимир Милорадович и сторож Зиновий были земляками. Учились в одной изостудии. И, дружбу водили. В то время им не было и семнадцати. Зиновий занимался на курсах художественной чеканки и ковки, а Казимир мечтал стать знаменитым на весь мир скульптором или художником. Юношеские чаяния не сбылись ни у того, ни у другого. Первым спустился на грешную землю Зиновий. В восемнадцать лет он уже работал краснодеревщиком на мебельном комбинате. Резьба по дереву тоже не пошла и он переквалифицировался в слесаря-инструментальщика. У Милорадовича дела шли успешней. Кроме скульптуры, занимался живописью, и подавал надежды. У него были персональные выставки. Но, в двадцать пять лет окончил курсы ювелиров и заменил глину и краски на благородные металлы. Дела у него пошли в гору.

— С тех пор наши отношения похолодели, — закончил свой рассказ Зиновий. — Я ему был не ровня. Большому кораблю — большое плавание. Казимир мужик был видный, при деньгах. Спортом занимался, гимнастикой и плаванием. На соревнованиях побеждал. И, цены себе сложить не мог. Часто говорил, что он смычек, а все остальные люди скрипки. До женщин был падкий, а они его замечали и привечали. Думаю, что из-за этого и пропал ни за грош. С последней вертихвосткой связал себя людям на смех. Не к добру это в его годы. А, завещание, на Ореста написал. Я догадывался, что это его сын внебрачный. А, больше у него детей не было. Хотя, женат был дважды. Орест был человек порядочный, но имел слабину серьезную…