Страсти обострились до крайности, словно предстояло не избрание духовного главы Александрии, а баталия с неприятелем. Кирилл боялся, что, если не применить вовремя силу, верх возьмут его противники. Начались столкновения. Вездесущие агенты Кирилла подогревали воинственность толпы. В ход пошли палки, камни, ножи. Абунданций, начальник гарнизона, встал на сторону Тимофея. Исход борьбы казался предрешенным, но Кирилл не растерялся. Звать на помощь нитрийских монахов было поздно. Тут-то и пригодились верные Кириллу парабаланы. Сотни их с оружием в руках устремились к дому Тимофея. Солдаты были смяты. Абунданций, страшась великой резни, пошел на мировую и отказал Тимофею в дальнейшей поддержке. Кирилл победил, и его возвели на престол епископа.
С тревогой и озабоченностью наблюдала Гипатия за ходом событий. Христианские пастыри, провозглашающие свою веру религией мира и справедливости, в открытую попирают собственные принципы и силой захватывают власть! Орест, префект Александрии, предпочел не вмешиваться. Пусть, мол, в делах церкви разбираются сами священники. Неужели префект не понимает, к чему может привести такое попустительство? Или он просто испытывает страх перед шайками вооруженных парабалан?
Очень скоро Кирилл стал проявлять свое самовластье. Первыми, за кого он взялся, были новациане, христиане-сектанты, люди суровых жизненных правил, собравшие в своих церквах немалые богатства. Он произнес проповедь, толпа его ярых приверженцев бросилась на новациан. Их церкви были опустошены и закрыты. Деньги, дорогая церковная утварь и все имущество епископа новациан оказались в руках Кирилла.
Грабить церкви христиан, которые не разделяют его взглядов, тоже неотъемлемое право епископа Кирилла? Это тоже не касается префекта? Орест опять говорил, что и эта распря — лишь междоусобица церковников. Дальше, разумеется, Кирилл не пойдет. Но это было только самоуспокоение.
Вскоре обстановка еще более осложнилась. В Александрии издавна жило много иудеев. Кирилл не хотел мириться с тем, что значительная часть горожан осталась вне его власти. Он решил воспользоваться старой враждой иудеев и христиан. В городе участились стычки. Яростней стали взаимные упреки. То там, то здесь совершались поджоги. На улицах по утрам находили убитых. Вражда росла.
Однажды на рассвете сам Кирилл направился во главе вооруженной толпы в иудейскую часть города. Святой отец намерен раз и навсегда очистить город от врагов христианской веры! Люди Кирилла опустошали синагоги, захватывали меняльные конторы, ювелирные мастерские, склады, вламывались в лавки, грабили дома. Особенно неистовствовали парабаланы. Все иудейское население, десятки тысяч людей, было изгнано из Александрии. Кирилл торжествовал победу. Его казна ломилась от награбленных сокровищ.
Возмущенный Орест написал в Константинополь и просил доложить о происшедшем императору. Эта жалоба мало заботила Кирилла. Он по-своему истолковал события и свалил всю вину на иудеев. Кирилл был убежден, что его объяснения примут при дворе благосклонно. Значительную часть захваченного золота он послал в Константинополь нужным и влиятельным людям.
Однако позиция, занятая префектом, раздражала Кирилла. Оресту следовало бы же понять, кто настоящий хозяин Александрии. Он должен смириться, не требовать наказания виновных, не беспокоить двор жалобами.
При каждом удобном случае Кирилл выставлял напоказ свое миролюбие. Он неоднократно посылал к префекту своих людей с предложением прекратить распрю. Нo Орест отверг дружбу епископа. Он громогласно заявлял, что не позволит Кириллу злоупотреблять силой и ущемлять права светской власти.
В церкви Кирилл, протягивая евангелие, призывал Ореста помириться. Но тот был непреклонен и твердил, что заставит уважать закон.
Орест, не скрывая вражды, становится в позу ревнителя законности? Ну что же, придется показать этому несмышленышу в тоге префекта, кто здесь теперь обладает настоящей властью!
* * *
Не полагаясь на одних парабалан, Кирилл вспомнил о той силе, которую в борьбе с врагами успешно использовал Феофил, о нитрийских пустынниках. Он послал к ним гонца с призывом о помощи. Престижу церкви угрожает несговорчивость префекта! Чтец Петр, один из приближенных Феофила, отобрал самых решительных, сильных, готовых на все. Он привел в Александрию пятьсот монахов, один вид которых внушал страх. Опаленные солнцем пустыни тела в рубищах или шкурах, заросшие, угрюмые лица, неприязненные взгляды.
Привыкшие беспрекословно подчиняться своим начальникам, они заняли улицы, по которым обычно проезжал Орест. Едва появилась его колесница, как толпа бросилась ей наперерез. Десятки монахов, схватившись за упряжь, остановили лошадей.
«Жертвоприноситель! Изменник! — неслось со всех сторон. — Проклятый язычник!»
Орест побледнел. Он понял, что нападение подстроено Кириллом. Префект закричал громко, как только мог: «Я не язычник. Я христианин, меня крестил константинопольский епископ Аттик!» Но его не слушали и продолжали осыпать оскорблениями. Телохранители обнажили мечи. Толпа ответила градом заранее приготовленных камней. Один из монахов ударил Ореста камнем в голову. Префект упал. Из раны обильно текла кровь. В толпе раздались крики торжества. Почти все телохранители Ореста, опасаясь быть убитыми, побросали оружие и разбежались.
В это время подоспела подмога. Горожане, услышав о нападении на префекта, поспешили на помощь. Им удалось схватить одного из самых яростных подстрекателей, того монаха, который ранил Ореста. Его звали Аммоний. Остальных нитрийских пустынников обратили в бегство. Префекта, залитого кровью, доставили во дворец.
Рана оказалась не очень тяжелой, и Орест вскоре был уже в состоянии отдавать приказы. На основании закона о каре преступников, чинящих беспорядки и покушающихся на носителей власти, он приговорил Аммония к смерти. Казнь совершалась всенародно. Аммоний умер в страшных мучениях.
Ночью труп казненного исчез. Его выкрали неизвестные. А наутро по приказу Кирилла тело Аммония было выставлено в одной из главных церквей для всеобщего поклонения. Кирилл дал ему имя Фавмасия, то есть «чудесного», и велел прославлять его как мученика, отдавшего жизнь за торжество веры. В церквах на все лады возносили хвалу Аммонию-Фавмасию, его религиозному подвигу, величию духа, благочестию.
Храм был убран с поражающим великолепием. Все было залито светом. Горели лампады и свечи в золотых канделябрах. Кругом курили ладан. Живые цветы источали одурманивающий аромат. Сверкали драгоценные камни. Тело Аммония было доложено так, что всем были видны следы пыток. Звучал многоголосый хор. Специальные распорядители умело руководили богомольцами. Люди простирались ниц, причитали и плакали, били земные поклоны, ползли на коленях мимо гроба Аммония, мимо символов мученичества, целовали постамент, на котором он был установлен. целовали стены церкви, каменные плиты пола. К Фавмасию-Аммонию взывали с просьбами о заступничестве, об исцелении от болезней, о ниспослании удачи. Голосили плакальщицы. Почести «великомученику» воздавали очень долго, с необычайным размахом и невиданной пышностью.
Прежде, расправляясь с язычниками, церковь бросала им обвинения в идолопоклонстве. Но прошло немного времени, и победившее христианство само стало религией идолопоклонников. И поклонялись теперь не прекрасным статуям богов, а «святым мощам», останкам какого-нибудь святого