Тома, мрачный, обеспокоенный, сказал Мкизе:
— Уходить надо.
— Есть какой-нибудь план?
Плана побега у Тома не было.
В лагере не хватало воды. Ее привозили в цистернах. Заключенный дорожил своей порцией воды больше, чем обедом.
Однажды в столовой к беззубому Джабулани, который приехал с Мкизе и Тома, подошел уголовник. Он был развязен и держался вызывающе.
— Слушай ты, ситуация, — обратился он к Джабулани, — отнеси свою воду Мписи.
Мписи был главарем рецидивистов в лагере.
— Вот твоему Мписи! — Джабулани показал большой кулак и засмеялся беззубым ртом. — Видели шакала, воду ему!
— Отойди! — с угрозой сказал Генри уголовнику. — Отойди, я сказал!
Майкл Тома вылез из-за стола, подошел к цоци. В его долговязой фигуре и нарочито медлительной походке было что-то угрожающее, зловещее.
— Ты что же!.. — прошипел он сквозь сжатые зубы и вдруг сгреб цоци за ворот красной рубахи. — Хочешь, я сделаю твой длинный череп сладким?
Но цоци в ответ хватил Майкла кулачищем по лицу.
Рядом с ними вырос надсмотрщик Опперман. Толстый, лысый, Опперман редко кричал на заключенных и почти никогда не дрался. Он оттолкнул Тома и молча залепил цоци оплеуху. Тот едва устоял на ногах, но убежать не посмел. Вытянув руки по швам, он отрапортовал по лагерному уставу:
— Благодарю, баас.
Баас наподдал ему еще раза два, и цоци дважды поблагодарил «за учение».
— Пшел!
Слово это мгновенно сдуло уголовника с места.
Он ринулся из столовой.
Казалось, на этом столкновение и окончилось. Но, видно, над Джабулани уже был занесен меч. На следующий вечер, когда заключенные шли спать, два надсмотрщика остановили его у барака.
— Ну, моя очередь, — сказал Джабулани упавшим голосом.
— Может, на допрос? — сказал Мкизе. Но сам он был уверен, что его новому другу пришел конец.
— Если спасешься, расскажи жене, Генри…
— Иди, иди! — Надсмотрщик с рыжей щетиной на щеках толкнул Джабулани. — Все вы спасетесь.
Подталкиваемый в спину тюремщиками, Джабулани растворился в вечеряем мраке, ушел навсегда из жизни Генри.
— Видел?! — сказал на следующий день Тома. — А Джабулани ведь с нами приехал. Мы следующие.
Генри и сам думал об этом.
Каждый день исчезали два-три политзаключенных. Смерть кружилась над Мкизе и Тома, и круги всё сужались.
Как-то утром половину заключенных построили и вывели за ворота в пустыню.
— Что-то затеяли, — мрачно сказал Тома, шагая рядом с Генри. Тома обливался потом. Он очень ослаб за последнее, время.
Нестерпимо палило солнце. В высоком выцветшем небе парили орлы. Горячая пыль обжигала лицо.
— Захватить бы охрану, брат. Их всего четверо, — шептал Тома. — Куда нас ведут?
Остановились около каменоломни. По команде надсмотрщиков каждый взял по камню, и колонна отправилась обратно. Администрация решила строить себе новый дом и запасалась материалом.
В каменоломню стали ходить часто.
Поднимаясь на песчаные дюны, Мкизе всматривался в даль, глядел на дрожащий в мареве горизонт. Сколько дней идти через пустыню? Что ждет путника там?
Лагерь был обнесен колючей проволокой. Между рядами проволоки — сторожевые собаки. На вышках — часовые. Трудно выбраться. А где взять воду и пищу?
Но случилось непредвиденное.
Толстый надсмотрщик Опперман, оказавшись как-то наедине с Мкизе, сказал, хмурясь:
— Вам надо уходить. Я помогу. Мкизе будто не слышал.
— О нашем разговоре — никому, даже вашему другу. — Опперман улыбнулся и добавил: — Привет от Аплани и Джима Твалы. Оба они на свободе. Скоро приедет машина, и тогда…
Генри не верил Опперману. Он понимал: его, одного из секретарей африканского общества свободы, не так-то просто «убрать» без шума. О нем еще вспомнят. А вот если он попытается убежать и будут свидетели, тогда другое дело. Но вдруг Опперман все же говорит правду? Может быть, он связан с демократическим обществом европейцев, в котором состоит и его Анна. Почему бы и нет?!
Дело было опасное. Генри ничего не сказал Тома. Достаточно одного неосторожного слова. В лагере шпионов полно. Ну, а если Опперман все-таки провокатор?
На следующее утро Опперман сказал:
— Завтра вас передают истребительному отряду. Грузовик, на котором я хотел вывезти вас, приедет только дня через три.
Генри почувствовал, как противный холодок разливается в груди, ползет к животу.
— Я вас предупредил. Дальше действуйте сами, и немедленно. Больше ничего не могу сделать.
Что предпринять? Завтра выведут его со связанными руками в пески. Солдат из истребительного отряда приставит к затылку дуло винтовки…
В этот день в пустыню не ходили. Складывая в кучу камин, Генри ощупывал взглядом проволочную изгородь. В одном участке проволока была заплетена неплотно. Но найдешь ли это место ночью? Может быть, придется пролезать под огнем. Да еще собаки.
Ночью он осторожно соскользнул с нар, тихо, затаив дыхание, подошел к окну. Подтянувшись, заглянул в него. Часовой на вышке дремал.
Генри принялся копать руками песок у стены. Выбраться нужно до утра, уйти из лагеря в темноте.
Снаружи доносилось ровное постукивание бензинового движка. Работа продвигалась медленно.
Генри разогнул усталую спину и почувствовал, что сзади кто-то шевелится, наблюдает за ним. А что, если шпион поднимет тревогу? Генри прислушался. Затаив дыхание он прошел на цыпочках мимо нар. Всматривался в ряды спавших. Кто из них поднимался? Все спали. Все. Видно, показалось ему.
Мкизе снова принялся за работу и вскоре наткнулся на естественное каменное основание, на котором покоился фундамент. Генри расширил яму и пытался выломать камень по частям, но глыба не поддавалась. Генри, усталый, потный, осмотрелся. Тусклый рассвет проникал в зарешеченное окно. Всё! Неужели конец всему?
На нарах спали. Он забросал яму песком, умял его и лег на свою полку. Едва он забылся тревожным сном, как прозвучал подъем.
Наступил день. Когда они собираются передать его истребительному отряду — сразу утром или дождутся ночи?
После поверки Опперман повел его и нескольких заключенных на склад носить ящики с консервами. Выбрав минуту, когда они остались одни, Опперман сказал:
— Уходите сейчас. Будет поздно. Генри взглянул на него пристально.
— Как же уйти? Лезть под огонь часовых?
— Придется пройтись по Калахари. Километров сто — сто пятьдесят. Сейчас отправляемся в каменоломню. В отряде будет на одного человека больше. В лагерь не возвращайтесь. До вечерней поверки не хватятся.
Мкизе не сводил глаз с лица Оппермана: друг или провокатор?