Читать интересную книгу К преподобному Серафиму в Вырицу - Валерий Филимонов

Матушка в этот раз поправилась, и хоть с трудом, но прожила до 17/IV 1945 года.

Об отце Серафиме.

1945–46–47–48 гг.

Вспоминая встречи с матушкой, часто думаю о его великом пути.

Мне думается, что на его последние какие-то – месяцы, годы ли? – легли самые тяжелые испытания от людей. Так он был совсем-совсем одинок с этой толпой к нему приходящих. Они буквально плыли со всех концов города и пригородов. В большинстве своем это были люди совсем не духовные, а затерянные в мире забот и скорбей, и часто они не знали и не решались, куда бы им пойти? В Вырицу, к гадалке, или же к отцу Серафиму.

«Мне посоветовали – и я пошла. Не знаю, что скажет. Кроить или не кроить материал на пальто к зиме. Если скажет „кроить“, значит, несколько лет еще поживу». Другая говорит: «Вот, хочу к отцу Серафиму. Что он посоветует. Если б вот мне знать, что все равно муж к той уйдет, я бы аборт сделала…»

Вторая часть людей – это скорбные, их тоже немало, и с каждым днем растет число таких посетителей.

Скорбные! Сколько их ходит к старцу! «Сын ворует». «Сын квартиру обокрал». «Дочка побивает мать». «А у меня на отца сын донес». «Вдова я, – рассказывает одна из них, – а дочь у меня в бандитки пошла». «У меня дочь карточки унесла». «А мы 4-й год без площади, в сарайчике живем».

«Я слепая, – раздается голос, – сестра меня бьет… Вот добрые люди и привели к старцу…»

Безконечные, безпросветные жалобы на детей: ушли в бандиты, в пьянку, воровство, крадут у родителей, пропивают, бьют… Из приходящих к отцу Серафиму есть верующие, есть суеверные, есть такие, которые только сейчас, с горя, начали искать святое, – и они просят святой воды, маслица, просфоры. Никому здесь в этом не отказывают, и всем этим наделяет их отец Серафим.

Из келлии его выходят кто с заплаканными, кто с радостными лицами. Но эти люди уже не те, что сюда вошли – мир и умиление светятся в их глазах. «Он посоветовал, – сообщают они, – молиться как за живого. Значит, жив». Делятся друг с другом его словами, советами. Отсюда они выйдут уже другими людьми, с надеждой на лучшее, с упованием на помощь свыше, с решением молиться и терпеть. Эти люди хотят по мере сил поблагодарить отца Серафима. Они приносят ему деньги, булки, крупу, – у кого что есть. А он, терпеливец и любвеобильный пастырь нашего времени, сразу же отдает полученное дальше и дальше, кому надо и что надо.

Смотрела я в его добрые, светящиеся глаза и думала: кажется, – человек, даже великой праведной жизни, но – человек, пусть он земной ангел, но все же – он рода земного. И ему, как человеку, хоть немного, хоть чуть-чуть, изредка, но надо услышать из уст земного какого-то существа что-то общее с ним, такое, что совсем близко с его душой. Чтоб тебе не быть только эгоистом в своих переживаниях, его-то душа всегда ответит, – а ты, ты дай ему не только свою скорбь, нужду, просьбу или скудость, даже дар свой вещественный. Нет, ты дай ему по силе твоей и возможности разумения – отдушину и облегчение в его страдании телесном и служении духовном. Как хочется такого человека почтить чем-то очень свойственным его духу, побаловать каким-то для него приятным вниманием – это не то, что влечет его долу, в мир. Его туда ничем уж не повлечешь. Но иногда надо быть и тебе ребенком с такими великими детьми. И такую часть жизни я силилась до боли, любви и жаления понимать.

Страница из дневника В. К. Берхман

Однажды я осмелилась прочитать ему свои духовные стихи – это было в ту пору, когда еще можно было улучить с ним свободное от людей время. Он весь оживился, был очень доволен таким внезапным поэтическим переходом в мир духовный, просил ему переписать. Батюшка был поэтом в душе, и лирика была ему свойственна. Слово за слово – мы разговорились об Александре Блоке, который был ему знаком, о самом поэте, которого он запросто называл «Саша Блок». В конце концов дорогой наш батюшка вечером перешел из своей келлейки в нашу общую комнату, прилег (он не мог почти ни сидеть, ни стоять) на кроватку матери Серафимы-келейницы, – он говорил в этот вечер о том, каким должен быть по существу настоящий писатель, побуждаемый к творчеству действием Духа Святаго Божия. Весь оживился батюшка, и я поняла, что такая внезапная беседа хоть немного освободила его от уз бремени общих несчастий, падений, ужасов, которыми изобилует современная жизнь.

«А дни летят…»

2-я встреча с матушкой Серафимой произошла в начале сентября… Осень уже кое-где окрасила зелень желтоватым налетом, по кустам потянулись нити паутины, перепадали дожди. Приехала я так же, как и в первый раз, по пропуску. Я знала из писем, что матушка давно встала и ходит. Дверь на веранду я нашла плотно закрытой, постучала во входную дверь сбоку. Открыла мне… сама матушка-схимница. В скуфейке и фартуке через голову она чистила в кухне картошку. Знакомый, приглушенный голос ее порадовал меня своей бодростью и обычными интонациями. «Снова жива, еще жива! Слава Тебе, Милостивый, еще раз увиделись!» И к подошедшей матушке Серафиме обратилась с просьбой дочистить картошку, нарезать и поджарить лук… «Не чаяла я быть живой, а вот. А все вы… тянете меня своими молитвами…»

Пообедали и попили чаю (матушка по-прежнему была чаевницей). Разговор зашел о Церкви, о ее трудах и духовенстве.

«Слишком много у нас было отступничества! Спервоначалу-то как оно пошло! Вот безбожие и превозмогло. А встали бы твердо, дали бы сонм мучеников… Мученики есть, говоришь ты? И я говорю то же: есть мученики! Были и будут. Но хоть их и посчитали много, в ссылках, тюрьмах, лагерях – но для того было все же недостаточно. Тут надо было как-то иначе. У нас как произошло? На одного человека мученика – десятка четыре отступников. При языческих царях было иначе… Единицы отступников – и сонмы мучеников…»

«Как хочется пустыни! – выдохнула она. – Пустыня моя дорогая!.. Была пустыня. Я и он, да Серафима… Птицы щебечут… Была пустыня…»

На другой день я должна была уехать вечером. Утро ознаменовалось тем, что батюшка, крайне редко выходивший в садик, вышел из келлии и заявил, что благодаря солнечному дню, он намерен с нами и с детками погулять в лесочке. Лесок граничил с Муравьевским палисадником. Матушка тоже приободрилась и вышла с нами.

Вера Константиновна Берхман. 60-е годы XX века

Трогательно было. Сгорбленный, в черной ряске со скуфейкой на голове, с палочкой в руке, батюшка Серафим. Его умело поддерживает Оля. Матушка – с Наташей. Я и мать келейница сзади. Вышли в лесок, и, о, радость, почти сразу – грибы!

Маслята, опенки, сыроежки. У Оли корзиночка, набрала ее полную. Гуляли недолго. Батюшке было трудно, но он храбрился и все шутил: «Вот меня сорвите, я самый старый гриб». Мы гуляли менее 15 минут. Вернулись, батюшка тут же лег.

«Наверное, уж в последний раз так далеко ходили, – говорила матушка… – Ты приезжай все же почаще… Разговору много, а сил-то мало, а дни летят…»

Телеграмма, отправленная Вере Константиновне внучкой матушки Серафимы Маргаритой Николаевной Набоко. 1945 г.

Вере Константиновне Берхман

(† 24.03.1969 года, в Страстную Субботу)

(Посвящение дочерей протоиерея Владимира Шамонина)

Ваша жизнь прошла, достойная примера,Ей назначен свыше был такой удел…Разве может быть живая вера,Если в жизни нету добрых дел?

Кто же, как не Вы, при окончаньи векаОправдается Спасителем вполне?Нет других наград для человека:«Сделал людям – значит, сделал Мне!»

Тихо поднялись на высшие ступени,А теперь горите в Небе, как Звезда…На земле остались только тениТех болезней и того труда…

И призрел Господь на ваши все страданья,На безропотность несения Креста…Не нужны земные оправданья —Есть Любовь Воскресшего Христа!

(Из книги: Протоиерей Владимир Шамонин. Страницы жизни петербургского священника. Санкт-Петербург. 1995. С. 354)

«У нас свой Саров есть»

По милости Божией в начале XXI века удалось найти человека, который встречался с отцом Серафимом еще в Александро-Невской Лавре. Это Анна Геннадьевна Шувалова из Царского Села. Воспоминания Анны Геннадьевны воистину безценны, ибо слова ее исходят из глубины простого верующего сердца. Из ее свидетельств стало известно и о том, что подвиг моления на камне вырицкий старец принял на себя задолго до начала Великой Отечественной войны.

… Мне довелось видеть отца Серафима Вырицкого, когда он еще служил в Александро-Невской Лавре. Помню, как моей маме сказала ее сестра: «Этот иеромонах – прозорливый». Я тогда была еще девочкой, но видела этого старца.

А потом, уже будучи взрослой, я очень часто бывала у отца Серафима в Вырице. Бывала, когда батюшка еще жил в доме на Пильном, бывала и на Майском. Бывала с мамой, с соседями, возила к батюшке и детей – Николая и Людмилу. Николай родился в 1932 году. Время было тяжелое.