- Ладно, - решил Виктор Михайлович, - я расскажу тебе про Алешу. Только учти, это большая и серьезная тайна. Не проболтаешься?
Тинка презрительно фыркнула, но Виктор Михайлович не удовлетворился этой демонстрацией и серьезно спросил:
- Слово?
- Слово!
- Понимаешь, Тинка. - Виктор Михайлович поискал нужные слова, не нашел их, отвел взгляд от требовательных глаз девочки и только спросил хмуро: Ты Нину, ну, свою маму, ждала?
Тинка молчала, глядя на него своими большущими, широко открытыми глазами.
- Вот и он ждет, Тинка, - тихо сказал Виктор Михайлович, глядя в темное окно, - только не маму, а отца.
Мир был невелик - звезды, корабль, отец и он сам, Алеша. Еще Алеша помнил мать, но больше по рассказам отца, чем по собственным впечатлениям. И если говорить честно, то большая стереофотография, висевшая в каюте, мало что говорила ему. Лишь иногда, заглядывая в глубину смеющихся глаз этой женщины, он испытывал щемящее чувство беспокойства. Откуда-то из глубины памяти всплывали, клубились и таяли забытые ощущения: запах ее волос, ловкие руки, мягкие губы и эти вот самые смеющиеся глаза. Долго раздумывать об этом было и некогда и страшно.
У Алеши была интересная, но очень тяжелая жизнь. Он все время учился, сколько помнил себя. Учился каждый день, по многу часов, учился всему, что знал и умел отец: готовить пищу, ремонтировать вышедшие из строя механизмы, убирать помещения, водить старбот и пользоваться скафандром, ухаживать за оранжереей, выполнять космонавигационные наблюдения, управлять ходом огромного звездного корабля. Добрая половина этих работ насквозь пронизана математикой. Отец вводил его в царство этой науки постепенно, осторожно применяясь к его детскому незрелому уму, но настойчиво, упрямо и даже фанатично. Добрый отец становился жестоким тираном, когда дело шло о решении основных задач космонавигации. И сколько слез было пролито Алешей тайком!
Отец старался как только мог скрасить трудную, недетскую Алешкину жизнь. Они вместе читали книги, смотрели фильмы, слушали музыку, в перерывах между занятиями занимались акробатикой и борьбой. Каждый день по меньшей мере час проводили в космосе, то совершая дальние прогулки на старботе, то затевая игры возле самого корабля, то просто отдыхая в безмолвии звездного океана. Это были лучшие часы в жизни Алеши!
Отец часто рассказывал ему удивительные вещи. Правда, о них можно было прочитать и в книгах, но одно дело книги, ведь бывают и книги-сказки, а другое дело отец. Всегда можно было разобраться, говорит он правду или шутит. Показывая Алеше на самую яркую звезду небосвода, отец говорил:
- Запоминай, Алеша. Через полтора года, когда тебе исполнится тринадцать лет, эта звезда превратится в самое настоящее солнце. А солнце - это чудо, Алеша! Это тепло, это жизнь. Это такой радостный свет, что глазам больно, а душе сладко. Глянешь - и отвернешься сразу.
- Как при термоядерной реакции? - уточнял Алеша.
Отец смеялся и кружил его вокруг себя.
- Малыш! Солнце и есть термоядерная реакция в космическом масштабе.
- Что же тут хорошего, - недоумевал Алеша, - глазам больно! И ходить при этом солнце, наверное, надо в скафандре, чтобы не заболеть лучевой болезнью.
Отец как-то непонятно смотрел на него и вздыхал:
- Нет, Алеша. Скафандр тебе не понадобится. Солнце ласковое, нежное, как струи теплого душа.
Алеша хмурил брови, стараясь представить себе ласковый и нежный огненный шар с температурой во многие миллионы градусов, но у него ничего не получалось.
- Лучше всего на свете, - рассказывал отец, - это сидеть утром на берегу и смотреть, как солнце медленно всплывает из моря. Смотреть, слушать шорох волн и крики птиц.
- Это как в кинофильмах? - жадно спрашивал Алеша.
- Да, сынок.
- А это правда? Это не сказка? Разве бывает так много воздуха и воды сразу?
- Правда.
- И что небо голубое - правда? И на нем ни одной, ни единой звездочки?
- Все правда, Алеша.
- Небо и без звезд, - недоумевал мальчик, - разве это красиво?
Отец вздыхал и грустно улыбался, а почему грустно, Алеша никак не мог понять. Ведь это был такой интересный разговор!
Привычная, интересная и трудная жизнь сломалась незадолго до конца долгого пути среди звезд, вечером, когда они играли в шахматы. Раздался низкий густой сигнал тревоги, а вслед за тем безликий голос недремлющего компьютера сказал:
- Авария в отсеке ходового двигателя. Необходимы срочные меры экипажа. Повторяю, авария в отсеке ходового двигателя...
Отец вскочил, опрокинул шахматную доску, коротко бросил:
- Сиди! И ни шагу отсюда!
И выскочил из каюты.
Алеша остался с рассыпавшимися фигурами и безликим равнодушным голосом, твердившим одно и то же. А потом этот голос умолк, наступила привычная тишина, и, честное слово, будь отец рядом, Алеша решил бы, что все происшедшее ему приснилось. Но отца не было. Сжавшись в комочек в самом углу дивана, Алеша с удивлением и испугом прислушивался к громкому стуку своего сердца. До этого он никогда не слышал его, разве что в те тихие минуты, когда, уже засыпая, крепко-крепко прижимался ухом к подушке.
Отец вернулся спокойным, но каким-то рассеянным, углубленным в самого себя.
На немой вопрос Алеши он успокоительно ответил:
- Все в порядке. Но опоздай я минут на пять, мы бы остались без топлива.
Но понемногу Алеша понял, что на корабле далеко не все в порядке. И самое главное - отец стал каким-то другим. Он еще больше увеличил нагрузку занятий, а потом, вовсе устранившись от управления кораблем, заставил Алешу целую неделю вести его самостоятельно. Зато в короткие часы отдыха был необыкновенно ласков. Разглядывая как-то измученное, осунувшееся лицо сына, он тихо, словно извиняясь, сказал:
- Что поделаешь, Алеша. У нас нет с тобой другого выхода.
У него был при этом такой убитый, даже жалкий вид, что Алеша по какому-то наитию с недетскою проницательностью понял, что кроется за этими словами отца.
- Папка, - спросил он серьезно, - ты собираешься заснуть? А я останусь один?
Отец взглянул на него, отвел глаза, но ничего не ответил.
- Ты скажи мне, папка, - попросил Алеша, - я ведь уже большой. Мне двенадцать лет.
- Двенадцать лет, - повторил отец и положил руку на плечо Алеши. Пойдем, сынок.
Центральным коридором они прошли в кормовой отсек, где Алеша никогда еще не бывал. Туда вела бронированная дверь, запертая на шифрозамок, а ключ к этому замку знал только отец. Шагнув за порог этой двери, Алеша почувствовал знакомое бодрящее состояние невесомости. Алеша оказался в коридоре, только этот коридор был заметно уже центрального и освещен не привычным рассеянным светом, а отдельными плафонами. Коридор был круглого сечения, и по всей его поверхности в шахматном порядке были расположены небольшие двери, больше похожие на люки. Их было около десятка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});