Читать интересную книгу Шкатулка желаний - Грегуар Делакур

Двойняшки ждут конца недели, как другие ждут прихода Мессии. Каждую субботу, стоит только шарам, крутясь и сталкиваясь, покатиться в лототроне, сердца у Даниель и Франсуазы замирают. Сестры задерживают дыхание, вообще перестают дышать, еще немного — и умерли бы, каждый раз хором говорят они.

Двенадцать лет назад Даниель и Франсуаза выиграли достаточно много, чтобы открыть по соседству с моей галантерейной лавкой салон красоты. Каждый день, пока тянулся ремонт, они — чтобы хоть чем-то возместить неудобства — присылали мне по букету цветов, и, хотя с тех пор у меня на цветы жестокая аллергия, мы стали подругами.

Сестры-близнецы и живут вместе, занимая верхний этаж дома на проспекте Расстрелянных, напротив Комендантского сада. Франсуаза несколько раз собиралась замуж, дело доходило почти до помолвки, но свадьба всякий раз — по ее вине — расстраивалась, и в конце концов она навсегда простилась с мыслями о семейной жизни — лишь бы не расставаться с сестрой. Зато Даниель в 2003 году перебралась к сумрачному экзотическому типу с баритоном и черными как смоль волосами, торговому представителю фирмы «Л’Ореаль», сбывавшему шампуни, бальзамы и профессиональные краски для волос. Бедняжка не устояла перед звериным запахом смуглой кожи могучего самца, она просто-таки с ума сходила по его длинным, поросшим черной шерстью пальцам, она мечтала о животной страсти, эта Даниель, она мечтала о жарких схватках, о тугом переплетении влажных тел… но если яйца у этого орангутана были наполнены до отказа, внутренний мир оказался пустым — ужасающей бескрайней пустыней.

Это был великолепный опыт, сообщила мне Даниель месяцем позже, раскладывая дома вещи по местам. Поверь, это был совершенно блестящий опыт: что ни ночь, я получала все, о чем когда-то мечталось. Вот только, сделав дело, представитель лидера мирового рынка напрочь вырубался, заваливался спать и похрапывал, а на рассвете снова отправлялся в свои волосатые разъезды… Уровень культуры у него нулевой, рассказывала Даниель, а нормальной женщине… я — нормальная женщина, что бы там обо мне ни говорили… так вот, нормальной женщине требуется общение, понимание, мы же все-таки не скоты, правда, нам ведь душу подавай.

Вечером того дня, когда Даниель вернулась, мы втроем отправились ужинать в «Куполь», нам с Франсуазой подали розовых креветок с эндивием, а Даниель — аррасские сосиски, запеченные с сыром мароль. Что поделаешь, объяснила блудная сестра, что поделаешь, разрыв оставил во мне дыру, огромную яму, надо же чем-то ее заполнить! Распив бутылку вина, двойняшки с диким хохотом поклялись друг дружке больше никогда не расставаться, а если одна из них найдет себе мужчину — поделиться им с сестрой.

Потом они решили пойти танцевать в ночной клуб «Копакабана» — вдруг повезет и им перепадут сразу два красавчика, сказала одна, ага, двойной выигрыш, засмеялась вторая. Они позвали с собой и меня, но я с ними не пошла: с того самого четырнадцатого июля моих тринадцати лет… с вечера джо-дассеновского «Бабьего лета» и моей едва проклюнувшейся груди я больше не танцую.

Сестры растворились в темноте, унеся с собой свои смешки и пошловатый перестук каблучков по булыжникам, а я зашагала домой. Перешла Страсбургский бульвар, свернула на улицу Гамбетта, а когда поравнялась с Дворцом правосудия, мимо проехало такси — и рука у меня сама собой дернулась.

Я мгновенно представила себе, как останавливаю машину, как сажусь в нее… Я услышала собственный голос: увезите меня далеко, как можно дальше отсюда… Я, будто на экране, увидела, как такси отъезжает со мной на заднем сиденье — и я не оборачиваюсь, я не прощаюсь с собой… Нет, я себе даже рукой не махну на прощанье, я ни о чем ни капельки не жалею, я уезжаю, я пропадаю бесследно…

С тех пор прошло семь лет.

Я никуда не уехала, не пропала бесследно — я вернулась домой.

Жо спал с открытым ртом перед телевизором, на подбородке у него поблескивала слюна. Я выключила телевизор, укрыла одеялом заснувшего в неудобной позе мужа. Ромен в своей комнате яростно сражался с кем-то из виртуального мира «Фрилансера»,[9] Надин у себя читала диалоги Хичкока и Трюффо[10] — ей тогда было тринадцать.

Когда я толкнула дверь комнаты дочери, девочка подняла голову, улыбнулась — и я увидела, как она красива, невероятно красива. Мне нравились большие голубые глаза Надин — я называла их небесными; мне нравилась ее светлая кожа без единой ссадинки, без единой горестной отметины; нравились ее черные волосы, обрамлявшие нежную бледность; нравились ее молчание и запах ее кожи… Я прилегла рядом с дочкой, она молча подвинулась к стенке, потом тихонько погладила меня по голове и продолжала читать, теперь вслух, негромко, как делают взрослые, когда хотят успокоить испуганного ребенка…

~~~

Сегодня утром в лавку явилась журналистка из местной газеты — взять у меня интервью, расспросить о моем блоге «Золотые руки».

Блог у меня очень скромный, завела я его, чтоб было где написать, какую радость доставляет вязание, вышивание или шитье. Об этом который уже год и пишу каждое утро: рассказываю о тканях и о пряже, о лентах с блестками, о бархате, атласе и тюле, о хлопчатобумажных и эластичных кружевах, о плетеных, вощеных, крученых и прочих шнурах… Иногда использую блог для рекламы товаров из собственной лавки: сообщаю о новых поступлениях — липучек, например, или кнопок. А заодно вселяю томление в души вышивальщиц, вязальщиц, кружевниц, плетельщиц, вливаю беспричинную грусть в души женщин, которые годами живут в ожидании любви, а любовь оказывается без будущего… Все мы немножко Натали, Изольды из «Вечного возвращения».[11]

— У вас уже больше тысячи двухсот посетителей в день, — восклицает журналистка, — больше тысячи двухсот, причем только в нашем городе!

Такими вот детьми ее возраста родители обычно гордятся — ко всему еще она ну до того хорошенькая со своими веснушками, розовыми деснами и белыми-белыми зубами…

У вас такой неожиданный блог, говорит журналистка, у меня к вам куча вопросов. Почему и зачем каждый день тысяча двести женщин заходят к вам поговорить о тряпках? — спрашивает она. Откуда это внезапное увлечение вязанием, тяга к галантерейному товару… к прикосновениям? Не думаете ли вы, что все эти женщины попросту страдают от отсутствия близости? А люди вообще? Не убивает ли виртуальность эротику? Я прерываю этот поток вопросов. Не знаю, говорю в ответ сразу на все, не знаю. Раньше люди вели дневники на бумаге, в тетрадках, теперь — блоги в сети. А вы вели такой дневник? — хватается она за мои слова как за соломинку. Нет, улыбаюсь я, нет, дневника я не вела, и у меня, к сожалению, нет ответа ни на один ваш вопрос.

Тогда она откладывает блокнот и ручку, отодвигает сумку…

Она глядит мне прямо в глаза и, плотно накрыв мою руку своей, начинает рассказывать сама: моя мать уже больше десяти лет живет одна. Встает в шесть, варит себе кофе, поливает цветы, слушает новости по радио, пьет кофе, приводит себя в порядок — на все на это много времени ей не требуется, хватает и часа. К семи утра ее день заканчивается, потому что заняться ей больше нечем. Но два месяца назад соседка рассказала маме про ваш блог, и она сразу же захотела посмотреть, что это такое. Позвонила мне, попросила немедленно купить ей «эту штуку» — под «штукой» она, как выяснилось, подразумевала компьютер, — быстро его освоила и довольно скоро, именно благодаря вашим тесемкам, кистям и подхватам, снова научилась радоваться жизни. Так что не надо говорить, будто у вас нет ответов!

Журналистка собрала свои вещички и сказала: я приду снова, думаю, тогда и ответы у вас найдутся.

Сказала и ушла. Часы показывали двадцать минут двенадцатого. Руки у меня дрожали, ладони взмокли, работать не было ни сил, ни настроения.

Я закрыла лавку и вернулась домой.

~~~

Не вела я дневника, как же…

Сижу вот сейчас над тетрадкой и улыбаюсь, разбирая свой девчоночий почерк.

Буквы «а» я писала печатными, вместо точек над «i» ставила кружочки, кроме как над «i» в имени некоего Филиппа де Гуверна: здесь я кружочки заменяла сердечками. Филипп де Гуверн. Я сразу его вспомнила. Он был самым умным в нашем классе, но и самым смешным тоже был он… Все дразнили Филиппа из-за дворянской частички «де» в фамилии, а я… я была отчаянно в него влюблена. Он казался мне нестерпимо привлекательным в этом своем дважды обмотанном вокруг шеи шарфе со свисавшими до пояса концами. Когда Филипп о чем-нибудь рассказывал, он, как в старинных романах, всегда употреблял простое прошедшее время, и меня околдовывала музыка его спряжений. Он говорил, что станет писателем. Может, прозаиком, а может — поэтом. А еще — что станет сочинять песни, и — в любом случае — девушки будут сходить по нему с ума. Все смеялись. Не смеялась только я одна.