иногда вставал надевал на себя
шелковый белый талес с черными полосками
брал в руки книгу и молился:
ходил по комнате взад-вперед с книгой в руках
я сидела под большим столом
и старалась ухватить его за кисти талеса
а он с притворной строгостью
через улыбку отмахивался от меня
от этого талеса у меня сохранился
шелковый футляр
единственная материальная память о нем
да потрепанная Тора двуязычная
вильнюсского издания конца позапрошлого века
стоит на самой верхней полке стеллажа
где все ненужное
я была первая его правнучка
до следующих правнуков
трех мальчиков он не дожил
и любил меня неделимой любовью
помню прабабушку розу хаима жену
маленькую хорошенькую очень беленькую и в белой рубашке
поднимают ее с большой постели красного дерева
(тумбочка от этого гарнитура
подаренного бабушке на свадьбу
до сих пор у меня на кухне
а кровать я давно загубила выставив на балкон)
прабабушка стоит расставив тонкие худые ножки
из нее брызжет пенистая желтая струя
прямо в белый горшок,
который кто-то держит перед ней
а во мне впервые просыпается
чувство собственничества это мой горшок…
и больше я ничего о ней не помню
только эта одна-единственная картинка
умерла она в сорок пятом году
мне было года два-три —
одно из первых воспоминаний
на этой же постели спустя несколько лет умирал и прадед
я уже не один раз описывала этот
важнейший в моей жизни момент:
соприкосновение со смертью любимого человека
и вообще первое приближение к точке
которая с годами становится все более важной
а картинка эта не только не мутнеет
а становится все четче
прадед лежал на этой самой кровати и умирал
вокруг него собралась вся семья:
два его сына, две невестки и дядя витя и дядя шурик
и еще кто-то кого не помню
мама привела меня с улицы прямо в шубе в комнату
дед совсем уже уходил
и глазами смотрел уже в ту сторону куда шел
и тут его стали тормошить:
дедушка дедушка люсенька пришла
и он как будто вернулся издалека
не сразу нашел меня глазами улыбнулся
и сказал какая большая девочка
шурик который тоже был тогда в комнате
много лет спустя мне сказал
что это не все что дед тогда сказал —
какая большая девочка все будет хорошо
но про “хорошо” я не запомнила
тут мама взяла меня за руку и повела домой —
у нас была отдельная комната в коммуналке
в соседнем доме
мама по дороге плакала
и я понимала что произошло что-то важное
слов “умер” “смерть” при мне не произносили
о том что он умер мне во дворе сказала девочка
несколько дней спустя:
это твой дедушка умер нет я сказала
да сказала она —
в вашей квартире дедушка умер
и я поняла что́ от меня скрыли
Аминь
во дворе жила еще одна еврейская семья,
помню толстого противного мальчика и его бабушку
сидящую в кресле возле кривой задней двери
убогой одноэтажки
и при мне разговор между прадедом и моей бабушкой леной его невесткой
он говорит что хорошо бы ему жениться на этой…
не помню имени…
сейчас задним числом понимаю
что старушка сделала ему предложение
бабушка лена перекусив нитку – что-то подшивает —
говорит папа зачем это вам
мы вас любим ухаживаем за вами
а чужая старушка в доме нам не нужна…
и прадед послушно кивает:
да да леночка…
было такое обыкновение у этих древнеевреев
соединять одиноких стариков
чтоб не скучали что ли…
красивая история
я из хорошей семьи я знаю это про моих стариков
во всяком случае про бабушку лену и прадеда хаима – благотворительность пошла от еврейской семейственности
была девочка женя безотцовщина
родившаяся у прадедовой родственницы иды в ленинграде
никто ее никогда не видел
прадед посылал ей свою пенсию
потому как дома его кормили поили
и деньги ему не нужны были
девочка была моложе меня года на три
и ей кроме дедовой пенсии
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
посылали мои вещи когда я из них вырастала
адрес их помню по сию пору
канал грибоедова дом шестьдесят три
ида присылала благодарственные и подробные письма
про свою дочку какая она прекрасная
а потом прадед умер и я помню
как моя бабушка лена много лет ходила
каждый месяц на почту и посылала
сумму равную прадедовой пенсии
этой иде до того времени
как девочка женечка не закончила институт
Аминь
и еще вот прадед ведет меня в детскую группу на миусы
не на сквер куда мы ходили группово гулять
а на квартиру к нашей бонне анне юлиановне
с немецким языком – гутен морген данке шён о майн гот…
дед нес военно-послевоенные судочки с обедом
мы всей группой у бонны обедали после прогулки —
саша хелемский маша и таня алигер и мальчик
которого я плохо запомнила но имя сохранилось
в уголке памяти – миша озеров
все писательские детки кроме меня
а я неписательская попала по случаю дружбы
моих родителей с семьей якова хелемского
фронтового поэта – снимали пополам дачу в кратове…
долгое время хранилась фотография —
сидим мы с сашей трехлетние рядом на горшках
с приветливо-безмятежными лицами
а потом повзрослели и окончательно поняли разницу
между М и Ж и стали пи́сать отдельно
хелемский сегодня придет ко мне ужинать
у него брак на удаленке жена-гречанка живет в своей греции
а самолеты не летают
я котлеты пожарила и суп сварила
нет, нет, никакой хронологии, как бог на душу положит
первый мой дом был бабушкин —
уплотненная квартира на каляевской улице
которая прежде была долгоруковской
и теперь снова долгоруковская
“родовое гнездо” во флигеле
второй этаж лестница винтовая
квартира почти барская почти не коммунальная —
подселили одно еврейское семейство коганов
кажется еще до войны в крайнюю от входа комнату
мирное сосуществование омраченное
тайным раздражением или завистью
или дело было в том
что ася коган была дочкой резника
и соблюдала кашрут
а наша семья не соблюдала
тем более что бабушка в гимназии
проходила домоводство
и ее научили что лучшие котлеты
следует делать из трех сортов мяса —
говядины баранины и свинины
а это достойно только презрения
со стороны настоящих евреев
при кухне был чулан
в котором спала домработница
а под винтовой лестницей тоже был чулан
там стояли бывшие вещи —
золоченый столик трельяж
бессмысленный антиквариат
в столовой за большой стол
садились по воскресным дням
от девяти до двенадцати человек не меньше
домработница вносила супницу
потом блюдо со вторым
за стол она не садилась
когда я много позже спросила бабушку
почему домработниц за стол не сажали
она ответила неожиданно:
да они стеснялись при нас есть
им на кухне было гораздо удобнее
ели все ложками сколько влезет
иногда из общей посуды
помню настю самую старшую из всех домработниц
она попала в наш дом тайно беременной
от предыдущего хозяина
живот ее был подвязан при найме полотенцем
чтобы было незаметно
родила девочку и сдала в дом ребенка
навещала ее каждое воскресенье
а когда девочке исполнилось пять лет