коробке и опускаюсь вглубь. Тело мне больше не принадлежало, это кошмарно, когда всё понимаешь и не можешь изменить.
Погружение длилось вечность. Казалось, что ноги утопают в болоте, хотя мокро не было. Но и других ощущений не было. Я ждал неизбежного, меня затягивало в коробку, из которой ничего не возвращается. Последнее, что помню — картонный край коробки на уровне глаз, открывшаяся дверь комнаты и нога папы. Потом всё померкло.
Глава 3. В коробке
Очнулся я от холода. Ещё было трудно дышать от пыли. Я лежал на полу в каком-то странном помещении, тут не было мебели, только коробка торчала с потолка и мусор везде валялся. Но не это меня поразило. Самое страшное, все вокруг было серым. Я взглянул на себя. Провалился я только в трусах, поэтому видел свое серое тело. Оно лежит на сером полу среди серого мусора.
«Очнуться, хорошо, бежать надо, он рядом!» — знакомый голос говорил прямо в ухо. Я подскочил и закричал. Но когда увидел того, кто это говорил, закричал ещё громче. Рядом со мной стоял странный маленький человечек, совершенно лысый и с очень суровым выражением лица. Человечек обладал огромным носом, злыми глазами, густыми бровями, сросшимися на переносице. Высотой он был примерно по колено мне.
— И что уставиться на меня ты? Человек я как все, ростом выйти не очень.
Я не мог вставить ни слова, просто стоял, открыв рот.
— Закрой варежку, пацан, пыли глотать не хочешь если, да мусор валяется тут твой.
— Мой?
— Кидал ты все коробка, валится всё серость! Хотя, журнал спасибо.
— А…
— Ты что слова не нашел? Нахмурка я, ты Ти-мо-фей, да?
— Да.
— Это Серость, тут мы серые все.
— Ты странно говоришь. — выговорил я.
— Не странно я, это ты меня понимаешь, Серость говорит.
— Я ничего не понимаю, Нахмурка, какая Серость?
— О, великая Серость! Как между вагонами тамбур, как между стенами воздух, так Серость между Мирами.
— Я между Мирами?
— Не ты, Серость! Ты в Серости.
— Ты говоришь по-русски, тут все так говорят?
— Русский нет, английский нет, языки забыть. Наш мир говорить язык наш. Я говорить Серость, Серость говорить ты.
— Я запутался!! — мне было холодно и страшно.
— Надень платье, странник. — Нахмурка вытащил из кучи хлама серое одеяние, оно было грубым, но мне подошло.
— Возьми коробочку Серости, чтобы понимать язык мир наш. — он протянул мне серую коробочку, набитую пылью.
Я наклонился и взял коробочку. Нахмурка продолжал:
— Когда мир наш входить, король узнает и приходить, надо быстро. Тебя я скрыть в сарай дом мой.
— Погоди, Нахмурка, зачем мне в твой мир и кто такой король? Зачем надо торопиться?
Нахмурка ещё сильнее нахмурился и присел на корточки:
— Хорошо, Ти-мо-фей, я тебе говорю быстро, ты слушать, потом мы бежать.
Я согласился и приготовился слушать.
— То быть давно, колдун сказал стих, что сквозь Серость воин придет, короля победит, трон займёт, мир наступит.
— Воин, а я же не воин, я мальчик, мне не нужен трон, я к маме и папе хочу! — я посмотрел на потолок, серая коробка была серой внутри, и моей комнаты не было видно.
— Серость быть запрещена, её уничтожить везде, король боится воина Серость приходящего. Нахмурка Серость найти в норе, друзья Нахмурку за воином послать. Почтальон посылка понёс. Почтальоны во всех мирах могут. Ты воин, можешь из нора выходить. Большой не выйдет.
— Но это большая комната, тут и папа мой поместился бы.
— Не нора комната, Серость. Здесь не мой мир, не твой, здесь нигде.
— Ты запутал меня окончательно, могу я вернуться домой?
— Домой вернуться можешь ты, но не эта дверь. — Нахмурка указал на коробку. — Найдешь другую серость, домой вернуться к папа-мама.
Мне опять захотелось плакать. Сейчас я бы даже брата обнял и не отпускал. Он казался таким родным и далёким. Но родители ещё более родными и ещё более далёкими.
— Нам идти надо, скоро ночь, дня ждать нельзя! Будешь, наш мир, Серость коробочка не тратить! Только если трудно. Ты молчать, я говорить!
— Я не хочу в твой мир, я не хочу в Серость, я хочу домой. — я сел и заплакал.
— Я сейчас уходить, ты оставаться Серость один, можешь кушать мусор, вот тебе твой говорильник (протянул васькин смартфон), дверь закрыться, ты уже выходить! Журнал я забирать, Нахмурка нравится картинки.
— Стой, я не хочу мусор есть, я с тобой.
— Правильно, идти со мной! Выкинь говорильник, он умирать.
— Наверно просто разрядился, у тебя есть зарядка?
— Зарядка делать утро, рукой махнуть, ногой топнуть?
— Нет, провод в телефон воткнуть и в розетку.
Розетка не знать, провод нет. Идём быстро, можешь взять говорильник.
Я сунул телефон брата в складки рубахи и пошел за Нахмуркой по узкому коридору. Вокруг было абсолютно темно. Глаза постепенно привыкли, и я перестал задевать стены. Иногда приходилось лезть по очень узким проходам, маленький человечек пробегал быстро, я протискивался с трудом. Взрослый бы не прошёл. Запах пыли сменился запахом сырости прелой листвы. Так пахнут кучи листьев поздней осенью на даче.
Сколько мы шли, я не знаю, но вскоре впереди стало светлеть, проход стал шире.
Нахмурка повернулся и что-то быстро сказал. Его речь была совершенно непонятной. Я смотрел на него, выпучив глаза. Вскоре, до него дошло, что я не понимаю и карлик перешёл на жесты.
По его жестикуляции я понял, что надо молчать и вылезать на улицу. Потом быстро бежать. Взглянув на короткие ножки Нахмурки, я подумал, что легко обгоню его, даже не особо стараясь.
Глава 4. В гостях
Вылезти из норы, а это действительно, оказалась нора, было нелегко, Нахмурка тянул меня за руки, и я пролезал с трудом. В конце концов, разорвав рубаху, я выпал на свободу, а Нахмурка рванул в кусты. Я совсем не хотел остаться один неведомо где, поэтому побежал вслед за энергичным карликом. Он бежал своими короткими ножками быстрее меня, и мне пришлось потрудиться, чтобы не потеряться. Через несколько сотен метров, он остановился и что-то быстро заговорил. Я не понял не то чтобы слова, даже звуки были какие-то непонятные. Конечно, я не был полиглотом, но английский учил с шести лет, да и другие языки слышал. Нахмурка говорил на каком-то нечеловеческом диалекте. Вскоре до него вновь дошло, что моё удивленное и раскрасневшееся от бега лицо означает только одно: «Ничего не понимаю!» Маленький человек махнул рукой, и мы снова побежали. В эти минуты я на всю