Читать интересную книгу Дом Бернарды Альбы - Федерико Гарсиа Лорка

Бернарда. Выйти? Сперва пудру сотри. Ишь какая тихоня! Вся в теток! (Насильно стирает носовым платком пудру с лица дочери.) Теперь иди!

Понсия. Бернарда, не будь такой въедливой!

Бернарда. Я еще не выжила из ума, как моя мать, и прекрасно знаю, что делаю.

Входят все дочери.

Магдалена. Что случилось?

Бернарда. Ничего не случилось.

Магдалена (Ангустиас). Если разговор идет о разделе, то деньги к деньгам – ты у нас самая богатая, можешь все взять себе.

Ангустиас. Придержи язык.

Бернарда (топнув ногой). Не воображайте, что выйдете из моей воли. Пока меня не вынесут из этого дома ногами вперед, я буду распоряжаться и своим и вашим добром!

Слышатся громкие голоса, и на сцену выходит Мария Xосефа, мать Бернарды, глубокая старуха с цветами в волосах и на груди.

Мария Хосефа. Бернарда, где моя мантилья? Я не хочу оставлять вам ничего из моих вещей. Ни колец, ни муарового черного платья. Потому что ни одна из вас не выйдет замуж. Ни одна! Бернарда, дай мне мое жемчужное ожерелье.

Бернарда (Служанке). Зачем ты ее выпустила?

Служанка (дрожа). Она убежала от меня.

Мария Хосефа. Я убежала, потому что хочу выйти замуж, хочу выйти замуж за красивого мужчину со взморья, раз здесь мужчины бегают от женщин.

Бернарда. Замолчите, мама!

Мария Хосефа. Нет, не замолчу! Я не могу видеть, как эти незамужние женщины растравляют себе сердце, тоскуя о свадьбе, и хочу уехать в свое селение. Бернарда, я хочу мужчину, хочу выйти замуж и радоваться жизни.

Бернарда. Заприте ее!

Мария Хосефа. Отпусти меня, Бернарда!

Служанка хватает Марию Хосефу.

Бернарда. Помогите ей!

Все тащат старуху из комнаты.

Мария Хосефа. Я хочу уехать отсюда! Бернарда! Я хочу выйти замуж, хочу на взморье, на взморье!

Занавес

Действие второе

Чисто выбеленная комната в доме Бернарды. Слева – двери, выходящие в спальни. Дочери Бернарды сидят на низких стульях и шьют. Магдалена вышивает.

Здесь же Понсия.

Ангустиас. Я уже скроила третью простыню.

Мартирио. Эту Амелии подрубать.

Магдалена. Ангустиас, буквы Пепе тоже вышить?

Ангустиас (сухо). Нет.

Магдалена (кричит). Адела, куда ты запропастилась?

Амелия. Должно быть, валяется на кровати.

Понсия. С ней творится что-то неладное. Ходит сама не своя, вся дрожит, места себе не находит, будто червь ее точит.

Мартирио. Ничего с ней особенного не творится. Только то, что со всеми нами.

Магдалена. Со всеми, кроме Ангустиас.

Ангустиас. Со мной все в порядке, а кому это не по нутру, пусть лопнет от зависти.

Магдалена. Что и говорить, ты всегда отличалась и приятной наружностью, и деликатным обхождением.

Ангустиас. Слава богу, скоро я вырвусь из этого ада.

Магдалена. Как знать, может, и не вырвешься!

Мартирио. Перестаньте!

Ангустиас. А еще скажу – не родись красивой, а родись счастливой.

Магдалена. Мели, мели – мне в одно ухо вошло, в другое вышло.

Амелия (Понсии). Открой дверь во двор – может, попрохладнее будет.

Служанка открывает дверь.

Мартирио. Этой ночью я не могла заснуть из-за жары.

Амелия. Я тоже.

Магдалена. Я встала и вышла на воздух. Вроде бы гроза надвигалась – небо туча облегла и даже дождь закрапал.

Понсия. Я тоже вставала. Был уже час ночи, а земля еще не остыла, – так и обдавало жаром. Ангустиас еще стояла у окна, все разговаривала с Пепе.

Магдалена (с иронией). Так поздно? Когда же он уехал?

Ангустиас. Что ты спрашиваешь, Магдалена, раз сама видела?

Амелия. Он уехал примерно в половине второго.

Ангустиас. Да? А ты откуда знаешь?

Амелия. Я слышала, как он закашлял и как застучали копыта, когда он тронул свою лошадку.

Понсия. Но ведь я же слышала, как он уехал часа в четыре утра.

Ангустиас. Должно быть, это был не он.

Понсия. А я уверена, что он.

Мартирио. Мне тоже так показалось.

Магдалена. Что за странность!

Пауза.

Понсия. Послушай, Ангустиас, что он тебе сказал, когда в первый раз подошел к окну?

Ангустиас. Ничего. Что он мог сказать. Так, поболтали о том о сем, чтобы только поддерживать разговор.

Мартирио. А странно в самом деле, что два человека, которые знать не знают друг друга, вдруг сходятся у окна и не успеют поговорить через решетку, они уже жених и невеста.

Ангустиас. Нет, меня это не удивило.

Амелия. А я не знаю, что бы со мной было.

Ангустиас. Да ничего особенного, ведь когда мужчина подходит к окну, он уже знает, что ты согласишься, – люди все выведывают и все переносят.

Мартирио. Хорошо, но ведь он должен тебе сказать, чего он хочет.

Ангустиас. Конечно!

Амелия (с любопытством). И как же он сказал?

Ангустиас. Очень просто: «Ты уже знаешь, что я закинул глаза на тебя. Мне нужна хорошая, скромная жена, и если ты согласна, я на тебе и женюсь».

Амелия. Меня стыд берет, когда про это говорят!

Ангустиас. Меня тоже, но надо через это пройти.

Понсия. А еще что-нибудь он сказал?

Ангустиас. Да, только он и говорил.

Мартирио. А ты?

Ангустиас. Я и слова вымолвить не могла. Чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Ведь я в первый раз была ночью с глазу на глаз с мужчиной.

Магдалена. Да еще с таким красивым.

Ангустиас. Да, он недурен.

Понсия. Это бывает и с людьми, которые уже пообтерлись и за словом в карман не лезут, а то и руки пускают в ход… Когда мой муж Эваристо Кургузый в первый раз пришел ко мне под окно… Ха-ха-ха!

Амелия. Что же у вас вышло?

Понсия. Было очень темно. Вижу, он подходит, а когда подошел, говорит: «Добрый вечер». – «Добрый вечер», – говорю, и оба мы больше ни гугу – так и стояли добрые полчаса, точно в рот воды набрали. Я вся потом покрылась. Потом Эваристо еще ближе придвинулся, навалился на решетку, как будто пролезть через нее захотел, да и говорит мне тихохонько: «Дай я тебя пощупаю!»

Все смеются. Амелия встает, подбегает к двери и прислушивается.

Амелия. Ой, я подумала, мама идет.

Магдалена. Уж она бы нам задала!

Продолжают смеяться.

Амелия. Тсс… А то нас услышат!

Понсия. Потом он присмирел. Вместо чего другого пристрастился разводить щеглов, тем и тешился до самой смерти. Вам, незамужним, не худо знать, что через две недели после свадьбы у мужчины на уме уже не с женой поспать, а брюхо набить, а потом и не брюхо набить, а деньги пропить, и которая не обтерпится, та только изводит себя да плачет в уголке.

Амелия. Ты-то, верно, обтерпелась.

Понсия. Ну нет, я забрала его в руки!

Мартирио. Это правда, что ты била его?

Понсия. Да еще как – он у меня чуть не окривел.

Магдалена. Вот так бы все женщины!

Понсия. Я прошла выучку у твоей матери. Как-то раз он мне что-то сказал поперек, так я ему пестиком всех щеглов перебила.

Все смеются.

Магдалена. Адела, деточка, приметь себе это.

Амелия. А где ж Адела?

Пауза.

Магдалена. Пойду посмотрю. (Выходит.)

Понсия. Что-то этой девочке не по себе.

Мартирио. Еще бы, она почти не спит.

Понсия. А что же она делает?

Мартирио. Почем я знаю!

Понсия. Кому же знать, как не тебе, ты ведь спишь через стенку от нее.

Ангустиас. Ее гложет зависть.

Амелия. Полно тебе.

Ангустиас. Я это вижу по ее глазам. Она смотрит на меня как сумасшедшая.

Мартирио. Не поминайте про сумасшедших. Где-где, а в нашем доме это слово и так у всех на уме.

Входят Магдалена с Аделой.

Магдалена. Значит, ты не спала?

Адела. Мне нездоровится.

Мартирио (с намеком). Может, ты плохо спала ночью?

Адела. Нет.

Мартирио. Так в чем же дело?

Адела (с озлоблением). Отстань от меня! Спала я или не спала – тебя не касается! Я делаю с собой что хочу!

Мартирио. Я только беспокоюсь за тебя!

Адела. Не беспокоишься, а в душу лезешь. Ты ведь шила? Ну и шей. Я хотела бы стать невидимкой, чтобы ходить по дому без ваших приставаний – куда да зачем!

Входит Служанка.

Служанка. Вас зовет Бернарда. Продавец кружев пришел.

Все выходят. Мартирио, выходя, пристально смотрит на Аделу.

Адела. Не смотри на меня! Я готова отдать тебе мои ясные глаза и взять твой горб, только бы ты отворачивалась, когда я прохожу!

Мартирио уходит.

Понсия. Зачем ты так? Ведь она твоя сестра, да еще самая любящая!

Адела. А что она следит за мной – куда я, туда и она. Иной раз и в мою комнату заглядывает – сплю я или нет. Дохнуть мне не дает. И всегда у нее одна песня: «До чего же ты хорошенькая да ладная! Как жаль, что такая девушка никому не достанется!» Ну уж нет! Я достанусь тому, кому хочу.

Понсия (понизив голос, многозначительно). Пепе Римлянину, так, что ли?