- Ну, ты! - он заорал, яростно тьча кулачком в грудь верзилы. Смотри, куда прешь!
Верзила не остался в долгу.
- Полегче на поворотах, папаша! - огрызнулся он и брезгливо оттолкнул жалкого мужичонку.
Тот отлетел шагов на пять, потерял равновесие и шлепнулся на асфальт. Однако вскочил с необычайной резвостью и, размахивая руками, кинулся на обидчика. А верзила, похоже, умел драться. Мужичонка наткнулся на его кулак и расквасил нос, но даже после этого не успокоился, а снова, с удвоенной энергией, как звереныш, бросился в бой. И тогда верзила рассвирепел. С гестаповской методичностью он бил мужичонку по лицу именно по лицу, только по лицу и, брезгливо морщась, вытирал кровь со своего кулака о его плащ. Он бил до тех пор, пока мужичонка не упал окончательно, а тогда он поднял его, усадил на скамейку и удалился с видом человека, исполнившего свой долг.
Всю эту сцену Геннадий наблюдал в каком-то странном оцепенении.
Он не мог объяснить точно, почему не вмешался, почему вообще никто не вмешался. Скорее всего, просто потому, что неправы были оба, вступаться было не за кого, а прекращать драку, лишь бы прекратить, никому было неохота. Геннадий поймал себя на мысли, что во время этого безобразного избиения у него совсем не было злости ни на кого, а была только гадливость, отвращение к обоим сразу.
Подошел троллейбус. Геннадий сел в него, посмотрел на шлем у себя в руках и вспомнил, куда он едет. На душе все еще было мерзко. Окружающий мир все еще держал его в своих грязных липких ручищах. Но теперь он уже знал, как вырваться из этого жуткого плена. И он ощутил страстное, неодолимое желание как можно скорее сесть в кресло УАНа, воткнуть в вены иголки и погрузиться в сон, в сладкий, спасительный сон. Он ненавидел все вокруг, ненавидел яростно, как никогда. Но это была уже другая ненависть снисходительная ненависть победителя.
"Страшный мир, ты больше не властвуешь надо мной, - подумал Геннадий Бариков. - Спасибо лысому мотоциклисту".
5. Хорошо быть биофизиком!
Весь день Геннадий трудился не покладая рук, и к вечеру шлем был готов. Его внутреннюю поверхность он выложил активным слоем, а от многочисленных проводков, которые тянулись через дырочки в пластмассе, шлем казался волосатым. Этакая искусственная шевелюра за неимением натуральной.
"Все", - подумал Геннадий, но вдруг почувствовал, что страшно голоден, и решил все-таки отложить на часок испытание. Он сделал себе яичницу, как любил, с ветчиной, с помидорами и с сыром одновременно, сварил кофе и неторопливо поужинал. Мысли настойчиво кружились вокруг одного-единственного вполне праздного вопроса: "Что же теперь будет?" - и Геннадий, чтобы развеяться, включил телевизор. Шла программа "Время", дикторы спокойно рассказывали о событиях в стране и на планете в целом. По стране широко шагала перестройка, свежий ветер перемен бодро посвистывал в затхлых лабиринтах прошлого, но при этом то и дело что-то где-то взрывалось и тонуло, а кровь безвинных текла, как и раньше, только теперь по другим причинам. На планете же в целом все и вовсе было по-прежнему: народы и государства жаждали мира, даже начали одной рукой - впервые в истории! уничтожать ракеты, но одновременно другой рукой лихорадочно вооружались новыми, никому не ведомыми и гораздо более чудовищными средствами, а едва поклявшись друг Другу в любви навеки, тут же начинали исходить желчью в злобной пропаганде.
Все это было глупо и скучно. Потом рассказали о спорте. Где-то в Америке советская сборная "продула" на баскетбольном чемпионате.
"Вот чайники!" - буркнул Геннадий. Наконец, какой-то хлыщ долго и нудно говорил о циклонах и воздушных массах. Погоду пообещал плохую.
- Все, будя! - громко сказал Геннадий и погасил экран.
Он сидел в кресле, и маленький жидкостный насосик уже тихо гудел, гоняя по телу биораствор, и индикаторные лампочки уже переливались разными цветами, подмигивая ему, мол, мы готовы, и шлем уже был надет, а он все не решался нажать главный тумблер. Потом увидел под рукой карандаш и лист бумаги. Сделал запись о пуске УАНа с указанием точного времени. Ну, вот и все. Больше ждать нечего. Пора.
Первые ощущения напомнили Геннадию эффект легкого опьянения.
Голова закружилась, стены комнаты поплыли. Потом все вокруг стало медленно растворяться в золотисто-розовом свете. И тогда он понял, что смотрит на солнце, на только что проснувшееся утреннее солнце, которое уже светило, но еще не ослепляло. Свет лился сквозь листву берез, а листва была мокрой и сверкала на солнце. И березы тоже были мокрыми и отливали матовым розовым блеском.
"Какой кадр! - подумал он. - Киношники могут мне позавидовать.
Ни один стереофильм не даст такого эффекта. Ведь это солнце, его же просто кожей чувствуешь, так оно прекрасно!" Ему все еще казалось, что он сидит в кресле, хотя никакой машины, никакого УАНа перед глазами не было, а был только лес и за деревьями солнце. Но удивляться в общем-то не приходилось. Агрегат уже не первый раз вытаскивал из его памяти какое-нибудь чудесное воспоминание и разворачивал перед глазами красочную картинку. Случалось, Геннадий даже забывался и вскакивал, и тогда из рук выскальзывали иголки, и начинала хлестать кровь из подающего шланга, и приходилось, быстро очухавшись, выключать всю систему, и мазать руки йодом, и вытирать испачканный пульт. А иногда великолепная картина исчезала сама, становясь поначалу зыбкой и нереальной. Так было чаще, и он, чувствуя, как трезвое сознание постепенно возвращается, нашаривал в разноцветном тумане тумблер и выключался.
Теперь он понимал, что вставать не стоит, уж больно шикарный выдался пейзажик и, что удивительно, совершенно незнакомый. И все же почему-то ужасно хотелось встать. Ноги затекли, как после долгого сна в неудобной позе - размять бы их! Он впился пальцами в подлокотники кресла и обнаружил, что они влажные и шелковистые, как трава. И тогда он взглянул на свои руки: в каждом кулаке было зажато по пучку только что вырванной травы. Локти его упирались в землю, а спина была прислонена к березе, и он уже чувствовал теперь жесткость и шершавость коры у основания дерева.
Господи! Да сколько же можно спать?!
Ловким движением он поднялся на ноги. Потом раскинул в стороны руки и сладко потянулся. Потом помахал руками, методично, по всем правилам, как когда-то на тренировках по баскетболу, повращал корпусом, присел, подпрыгнул как можно выше, еще раз присел и снова подпрыгнул. Тело было послушным и сильным.
"Вот это да! - мелькнуло в мозгу. - Молодец УАН!" И сразу же вслед за этим: "Какой УАН? О чем ты?! Право, какие дурацкие сны снятся иногда людям! Какой-то жуткий агрегат, какой-то магазин спорттоваров, драка какая-то безобразная, опять же программа "Время" и в сотый раз о гонке вооружений... Нелепый сон, нелепый до смешного".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});