Читать интересную книгу Эрнст Генри - Леонид Михайлович Млечин

бы в него не отправляться».

Один из основоположников модернизма и основателей конструктивизма, скульптор и архитектор, создатель нового пластического языка Наум Габо появился на свет в городе Брянске. Юным уехал за границу. Родители отправили его учиться медицине в Германию. Он не захотел стать врачом, перешел в Высшее техническое училище в Мюнхене, но увлекся философией и историей искусств. Он не получил художественного образования. Но это ему не помешало.

Хаим Сутин появился в местечке Смилович Минской губернии в бедной семье, где было одиннадцать детей. Он с раннего детства хотел рисовать! Убежал из дома в Минск, чтобы учиться живописи. Перебрался в Вильно, где записался в Школу изящных искусств, а потом отправился в Париж. Во Франции расцвел его талант.

Леон Бакст — псевдоним Лейба-Хаима Израилевича Розенберга, родившегося в Гродно. Это также черта оседлости. Но его дедушка поставлял сукно русской армии и приобрел право жить в столице. Он перевез внука в Санкт-Петербург, помог ему стать вольнослушателем Императорской Академии художеств. Бакст стал знаменитым портретистом. Петербургский журнал «Столица и усадьба» писал: «Сейчас Бакст — один из наиболее популярных художников, спрос на него громадный. Рассказывают, что с восьми часов утра к нему трезвонят беспрестанно по телефону поклонники, интервьюеры дежурят часами у его дверей». Но в 1909 году Леона Бакста выслали из Петербурга как еврея, не имеющего права жить в столице. На следующий год он отправился в Париж.

Судьбы у этих мастеров — соседей Эрнста Генри — разные. Одно их объединяет. Они появились на свет в старой России, где им не были рады. Пасынки империи, они покинули родные места и нашли приют в более благоустроенных краях. Поэтому в их распоряжении всегда были хорошие краски и хороший холст, и у них была возможность творить. Им не пришлось, как тем, кто остался в родных краях, в худшем случае рисовать начальника лагеря, а лучшем, сидя на собраниях, внимать малограмотным партийным секретарям.

Не только данный им от бога талант, но и нечто увиденное, впитанное и осознанное в детстве, проведенном в черте оседлости в Северо-Западном крае Российской империи, определило их невероятный успех.

«Здесь ваши могилы, — писал Марк Шагал. — Ваши надгробия. Заборы, мутная речка, утоленные молитвы — все перед глазами. Слова не нужны. Все во мне: то притаится, то зашевелится, то взметнется, как память о вас».

Прошлое не умирает. И Эрнст Генри всю жизнь будет искать в прошлом объяснения происходящему на его глазах.

Революция в России. И в Германии

Эрнст Генри вспоминал: «В 1914 году отец, уехавший по делам своего льняного дела в Гамбург, был с момента возникновения Первой мировой войны интернирован немцами. И с того времени навсегда застрял за границей. Мать, психически заболевшая еще в 1909 или 1910 году, так и осталась в психической лечебнице до своей смерти в Москве в 1924 году».

Какие печальные строки! Мальчик очень рано лишился матери. И надолго расстался с отцом. Конечно, в ту пору дети взрослели быстрее, но все равно тяжко остаться без родителей.

Первая мировая война вспыхнула как-то незаметно. Никто не верил, что она начнется, и Аркадий Хентов не успел вернуться из Германии в Россию. Как только 1 августа 1914 года началась война несколько тысяч подданных Российской империи, находившихся волею судеб на территории кайзеровской Германии оказались враждебными иностранцами, которых унижали при каждой возможности.

Оставшиеся без родителей дети прожили военные годы самостоятельно, привыкая принимать трудные решения. Они видели: по мере того как война затягивалась, в обществе накапливалось раздражение и недовольство. В начале 1917 года оно выплеснулось на тех, кто символизировал власть — на императора Николая II и императрицу Александру Федоровну. Император отрекся от престола, империя рухнула. Власть перешла к Временному правительству. Временное — потому, что оно собралось управлять страной лишь до созыва Учредительного собрания, которому предстояло определить государственное устройство России, принять законы и одобрить новое правительство.

Эрнст Генри: «Я остался на попечении старших сестер в крайне стесненных материальных условиях, так как коммерческое дело отца было ликвидировано, и оставленных денег едва хватало. После Февральской революции я с сестрами Полиной и Минной переехал в Москву и продолжал учиться в гимназии (тогда в Хлебном переулке).

Заинтересовался политикой будучи гимназистом. С апреля или мая 1917 года начал регулярно читать „Правду“ и московский „Социал-демократ“, ходил в помещение МК и Московского областного бюро в Капцовском училище за литературой».

От рождения Эрнст Генри тонко чувствовал и был неравнодушным к страданиям других людей. Это вовлекло его в революционную деятельность.

Заинтересовавший его «Социал-демократ» — ежедневная газета, издававшаяся московскими большевиками с марта 1917 года. Ровно через год, когда советское правительство и ЦК партии большевиков спешно переехали из Петрограда в Москву, «Социал-демократ» объединили с главным печатным органом — газетой «Правда». Редакция газеты, за которой ходил Эрнст Генри, как и Московский комитет большевиков, расположились в Леонтьевском переулке в здании городского мужского начального училища, основанного в 1892 году на пожертвования купца Александра Сергеевича Капцова.

Думаю, что я понимаю, почему юного Эрнста Генри так влекла к себе революция и почему он тянулся к большевикам. Мой дедушка, Владимир Михайлович Млечин, тоже родился в Витебске — на три года раньше Эрнста Генри. Он в шестнадцать лет (в те годы рано взрослели!) присоединился к большевикам и впервые взял в руки винтовку, в восемнадцать — вступил в Красную армию. Вот, как Владимир Млечин на склоне лет вспоминал себя тогдашнего: «Жил бесстрашно, верил в завтрашний день, в грядущий день. Что значили невзгоды перед лицом мировой революции, в атмосфере энтузиазма и непреклонной силы веры? Вот-вот начнется царство социализма на земле.

Величайшим пороком считалось лицемерие, иезуитство, макиавеллизм — грехами смертными. Чинопочитание, низкопоклонство, холуйство наказывалось общественным презрением. Не было различия между „эллином“ и „иудеем“. Мы верили, как первые христиане».

Февральская революция и по сей день считается всего лишь прелюдией Октября. Но именно Февраль избавил страну от архаичной системы управления. Временное правительство объявило амнистию по всем делам политическим и религиозным, свободу союзов, печати, слова, собраний и стачек. Отменило все сословные, вероисповедные и национальные ограничения. Начало подготовку к созыву на началах всеобщего, равного, прямого и тайного голосования Учредительного собрания.

Прекратилась дискриминация евреев. Полина, сестра Эрнста Генри, вступила в Московское отделение Еврейского общества поощрения художеств, занимавшегося просветительской деятельностью, и вместе с чудесным художником Эль Лисицким — в