Читать интересную книгу Невидимая грань пирамид - Александр Павлюков

Несомненно, таких разнонаправленных пропагандистских толчков было маловато, чтобы сформировать не то что мировоззрение, а хотя бы сколько-нибудь полноценную человеческую позицию. Признаться, и знакомство с классиками марксизма-ленинизма мало чем мне помогло, Владимир Ильич, судя по его публицистике, представал малоприятным грубияном, а сквозь дебри «Капитала» мог прорваться лишь человек, обладающий специальной подготовкой. Вспоминаю, как рубились на факультете фанатики, споря до хрипоты, является ли при социализме рабочая сила товаром. Одного нашего вполне симпатичного однокурсника углубленное изучение первоисточников довело до желтого дома, откуда он вернулся на удивление тихим и бесстрастным.

Мне приходилось читать в мемуарах людей постарше, что их, дескать, отвратила от советской действительности раскрепощенная атмосфера безумных дней Фестиваля молодежи, прошедшего, как известно, в 1957 году. Я его хорошо помню, тринадцать лет – это возраст неосознанных мечтаний о подвигах и судьбоносных встречах, но что-то меня всегда удерживало от несанкционированных и не предполагающих прямую выгоду контактов с иностранцами. Столкновение с другим миром, нет, планетой, произошло позднее – в 1959 году на американской выставке, где можно было на халяву заполнить пузо пепси-колой, потрогать настоящие американские автомобили, получить тепленькие из-под пресса пластиковые блюдечки для мороженого, запастись массой глянцевой печатной продукции. Все это – стаканчики из под пепси, блюдечки и каталоги авто 1959 года выпуска много лет потом хранились как священные реликвии.

Еще и поэтому командировка в Египет была рывком – пусть не в настоящую западную заграницу, но все-таки в страну, где холодная кока-кола продавалась на каждом углу и можно было спокойно зайти в магазин и отовариться джинсами фирмы «Рэнглер», хочешь синими, а хочешь – голубыми. Про изобилие продуктов, ресторанов и ночных клубов, возможно, поговорим позднее. Даже сейчас, сорок лет спустя, в уже заполненной импортными товарами и разнообразным общепитом Москве, слюнки текут.

Ладно, так мы рискуем надолго застрять на темах выпивки и закуски, нас же в конце концов убедительно просили не уподобляться некоторым генералам и офицерам.

Первая приобретенная в Каире книжка, кстати, оказалась замечательной и чрезвычайно полезной. В ней на двух языках – русском и английском паралеллельно – приводился текст знаменитого доклада Хрущева на ХХ съезде КПСС. Не книжка, а клад для переводчика! Да и текст был небезинтересен, он в то время для беспартийных считался секретным. Здорово, да? На каирском развале – пожалуйста, а среди родных осин только для избранных. Вот это то самое проклятое совковое прошлое и есть, причем в самом что ни на есть натуральном виде.

Я не стал скрывать книгу от сослуживцев, впрочем, точно так же, как и другие приглянувшиеся издания. Признаться, правда, Троцкого или «Майн Кампф» я не покупал, что-то удерживало. Но о некоторых других моих каирских приобретениях стоит упомянуть. По мозгам они били не то, что сильно, ошеломительно. Но перед этим еще одно отступление.

До поездки в Египет мне только дважды довелось держать в руках книги, тянувшие на статус антисоветских. Я ведь уже говорил, что никаким диссидентом я и близко не был, на самом деле типичный советский юноша, гомо советикус, разве что столичного разлива, и только. А Америка, ну что Америка, она тогда была невообразимым идеалом, объектом притяжения и отталкивания, почти как сейчас. С одной только существенной разницей, что сегодня юноше даже с пустыми карманами можно запросто туда смотаться на сезон уборки помидоров или еще зачем. Было бы желание!

Одна из этих книг – «Незнакомцы на мосту» Джеймса Донована. Она была переведена и издана, как тогда говорилось, «под номерами», то есть ограниченным тиражом и в торговую сеть, конечно, не поступала. Написал ее в 1964 году американский адвокат известного советского разведчика Абеля-Фишера, он описал в ней арест, судебный процесс и обмен Абеля на сбитого над Уралом и плененного летчика Пауэрса. Всем этим Доновану пришлось безвозмездно по решению адвокатского сообщества США и просьбе Президента Джона Кеннеди заниматься на протяжении ряда лет. История памятная, недаром Пауэрсу спустя полвека посмертно дали «Серебряную звезду». В новое время книгу издали и я уже свободно ее купил. Но много лет назад, еще в нежном возрасте, признаюсь честно, она меня перевернула. У нас все еще выходили из лагерей репрессированные, да и сама «социалистическая демократия» имела ярко выраженную карательную специфику, а там, за океаном, в разгар холодной войны взятого с поличным советского шпиона судили по всем правилам и нормам юриспруденции и по морде съездили всего-то один раз сгоряча при аресте. Ну и ну! Да что говорить, можно просто взять книжку в библиотеке и прочитать. Полагаю, она не потеряла актуальности и во времена «суверенной», равно как и «управляемой» демократии и при практически полном, как и сорок лет назад отсутствии в стране оправдательных приговоров, не говоря уже о стремлении «закрыть» кролика ушастого при первой возможности. Недавно, кстати, Голливуд вспомнил об этой истории. У нас же долго гундели о выдающихся достоинствах ленты «Мертвый сезон». Абелю-Фишеру даже позволили там выйти к народу в «прямом экране». Советую интересующимся поближе познакомиться с биографией этого, безусловно, много повидавшего в жизни человека.

Еще раньше, после первого курса в летние каникулы 1963 года мне на одну ночь дали итальянское русскоязычное издание «Доктора Живаго» Пастернака. За такое чтение, кстати, тогда могли запросто и посадить. Пастернака-поэта я обожал, читал и перечитывал, про себя и вслух, но проза показалась мне… просто хорошей прозой и оставила равнодушной. Может быть и потому, что такие книги нельзя читать наспех, под одеялом. И было совершенно непонятно, за что так травили с подачи Никиты-кукурузника человека, поэта, гения, хором обзывали по-всякому, исключали из Союза писателей, оставляли без возможности заработка – никакой антисоветчиной, как мне показалось, в книжке и не пахло, уж «Тихий Дон» Шолохова и тот посильнее будет. Только безграмотностью Никиты Сергеевича и тупостью его помощников-перестраховщиков и можно эту историю объяснить. Вообще я часто думаю, что в нашей стране правители традиционно обладают каким-то исключительным коллективным верхним чутьем, как у хорошо натасканных собак на то, что хоть мало-мальски выламывается из железобетонной конструкции государственного устройства и как голодный пес на мясо бросаются рвать зубами все теплое, живое, шевелящееся.

Так вот о каирских книжных радостях и удовольствиях. Конечно, я мог позволить себе только «пэйпербэки» издательства «Пингвин», самые недорогие, на дешевой желтоватой бумаге и, естественно, без иллюстраций. Но какая, скажите, разница, если у вас в руках «Суд» Кафки или «Скотный двор» Оруэлла. Где вы можете прочитать эти вещи в Советском Союзе? В каком спецхране? Уж на что знакомый библиофил, известный летчик-испытатель, Герой Советского Союза и состоятельный человек и то гордился разве что Барковым, да берлинскими изданиями Эренбурга и Пильняка двадцатых годов! Все это в свете каирских книжных богатств показалось и пошло и мелко. Право же, ради того, чтобы прочитать Оруэлла не в преклонном возрасте, когда уже нет своих зубов и все мысли о том, чтобы с утра не хватил какой-нибудь очередной кондратий, а в двадцать четыре, когда что-то внутри тебя трепещет в ответ на удачный авторский пассаж или реплику героя, стоило ехать в Каир. О риске для жизни в первые месяцы пребывания речи еще не шло. В зоне несудоходного после войны Суэцкого канала, разделявшего противников, было сравнительно тихо. Наших советников еще не было, и я пока мирно и необременительно трудился в учебном центре инженерных войск.

Множество раз после походов в книжный я вспоминал чью-то фразу о том, что как бы ни был хорош перевод, ему не дано сравниться с оригиналом. Конечно, есть гениальные поэтические переводы того же Бориса Леонидовича или, скажем, Маршака, но это поэзия. Здесь переводчик может позволить себе довольно-таки далеко уйти от оригинала. В прозе это просто невозможно. Уж на что хвалили Кашкина, известного переводчика Хемингуэя, а «Фиеста» в оригинале зазвучала совсем по-другому. И Стейнбек, я вновь и вновь перечитывал «Зиму тревоги нашей», «О людях и мышках», а «Консервный ряд» мы, хохоча во все горло, читали вслух и цитировали, наслаждаясь диалогами Мака и его ребяток, с еще одним любителем.

В итоге за годы службы в Египте составилась вполне приличная библиотека, часть которой, как можно было догадаться, подлежала безусловному изъятию доблестными таможенниками на границе Советского Союза. И при определенной их злобности вполне могла доставить мне неприятности – такие слова как «идеологическая диверсия» были вполне еще в ходу, применялись и соответствующие статьи Уголовного кодекса. Что делать? Может быть, рассовать по разным чемоданам между тряпьем и ботинками? Не получится, многовато набирается книжек, целый ящик. Забегая вперед, скажу, что упаковал я книги и вправду в отдельный ящик, а сверху положил несколько веселых журналов с картинками. Ими-то и удовольствовался таможенник на Шереметьевской таможне, да еще ручкой с обнажавшейся на глазах красоткой. К тому же и уболтал я его всякими байками, не меньше получаса старался. Встречавшие подумали, что меня уже ведут под белы руки обыскивать, выдергивая резинку из трусов. Спасибо вечной русской страсти хоть что-то получить с паршивой овцы, пронесло. Жаль только, забегая уж совсем вперед, признаться, что пришлось эту с любовью собранную библиотеку в непростое время продать. Ну что делать, история справедлива, только больно медленно мелят ее жернова, теперь в Москве можно свободно купить и Оруэлла, и Кафку и много чего еще! И никому за это ничего не будет.