– Мой бесценный, бесценный малецык… мальчик. Наша радость, самое великое чудо. Так рад тебя увидеть, прикоснуться. – Господь прервался совсем на чуть-чуть, абы чрез лобызания не выплеснуть на голову юноши свое волнение, и немного погодя вопросил, – так, что… Чья Мор супруга? – несомненно, с тем проявляя особое внимание к словам Ярушки.
Юноша уже давно перестал смеяться, и днесь уткнувшись лицом в плечо Бога, на малость замер от наступившей внутри него благости и тишины.
– Ты пахнешь, как Перший и Вежды, – едва слышно прошептал он, разворачивая голову и глядя в слегка скосую грань подбородка Господа. – Не думал, что Зиждители пахнут… А Богиня Мора супруга Господа Першего.
– Гу… гу… гу, – засмеялся гулко Велет и не просто всколыхал полотнища в своде своим дернувшимся в навершие венца черным алмазом, а закачал исторгнутым звуком все помещение, где зябью колыхание пошли сами зеркальные стены. – Супруга Першего… Отца… Эт, же надо как заплели.
– Ты ноне Велет своим гыгытанием разрушишь маковку, – весьма недовольно процедил в сторону Атефа Мор, так словно его все раздражало. Впрочем, несколько секунд спустя уже много нежнее вопросил у мальчика, – и как же я пахну Ярушка?
Юноша приткнул нос к сакхи Бога и резко втянул в себя его дух, да будто наслаждаясь теми ароматами, неспешно ответил:
– Как ночная свежесть… Когда солнечное летнее светило, дотоль разморившее землю, сокрылось за горизонтом. И степенно спала жара. Когда синь небосвода выбросила свет холодных звездных светил и тем их сиянием остудила жар почвы, смахнула с ветвей, листвы и травы пылкость дня. Легкое дуновение пробежало по спящей природе, не тормоша создания, а принося на себе прохладу. Так пахнет Перший… и ты… Мор… Я вас так люблю. Вас Димургов, точно знал всегда, – мальчик перестал говорить, и, протянув к лицу Господа руку, нежно провел кончиками перст по грани его подбородка.
– Да, – нарушил сие толкование Перший, ибо знал, что мальчик днесь может припомнить о возвращение на Землю и засмурить. – Не вельми верно, не правда малецык. Ну, еще полбеды, что в тебе Мор узрели лишь женскую ипостась… Худо, что объявили моей супругой.
– Что ж Отец, будем благодарны лесикам, что они, – тотчас откликнулся Мор и так как юноша попросился вниз, неспешно наклонившись, поставил его на пол. – Что они не назвали твоей супругой Вежды или милого малецыка Стыня, это было бы совсем неприятно. А так только я… Я носящий в печище Димургов величание брата.
Молвь Мора и зябь его смеха сейчас поддержал и Перший, а Велет уже прекративший свое гыгытание нежданно вздел вверх руки и выхватил из свода серый кусок облака. Он рывком скинул его вниз, и огромный лохмоток облака живописал широким полотном округлое покрывало, плотно окутавшее тело Бога. По их чагравой перьевитости в мгновение ока проскочил зелено-бурый крап, каковой точно испустил из себя тонкие, отростки растений, витиеватые корешки, перепутавшиеся меж собой, выдавивших из мест особых скоплений колеблющиеся листочки. Сие чудно перемешавшиеся ветвями, стеблями, корешками и листочками покрывало пульсирующе дрогнуло… раз… другой, а посем в доли секунд опало прозрачной россыпью песка вниз так, будто живые растения опаленные племенем превратились в пепел. Обильно своей уже черно-серой россыпью они укрыли гладь пола барханами рыхлого песка. А пред удивленным взором мальчика предстал Велет такого же роста, как и Димурги (может токмо на голову их выше), обряженный в серебристое сакхи, опоясанное на стане широким сыромятным поясом с платиновой застежкой и даже обутый в серебристые сандалии похожие на обувь Мора.
– Ух, ты! – восхищенно проронил Яробор Живко, ибо дотоль ни Перший, ни Вежды при нем не принимали иного роста. – Вот это, да!
Велет весьма довольный проявленным мальчиком восхищением, и жаждущий к нему подойти и прикоснуться, теплотой своего взора и сияющей, золотыми переливами, улыбкой обозрел его с ног до головы, и очень мягко отметил:
– Это самый малый рост, каковой мы сыны Асила можем принимать.
– Самый малый, – заинтересованно повторил за Богом Яроборка, также желающий к нему подойти и дотронуться до его перекатывающихся мышц и одновременно того все еще пугаясь.
– Да, самый малый, – вступил с пояснениями Перший, несильно подтолкнув в спину юношу, очевидно, ведая его мысли и тем движением поощряя не препятствовать собственным желаниям. – Велет, Усач и Стыря самый малый рост принимают этот… Все остальные Зиждители могут равняться ростом с человеком.
– Значит, – покоренный зримым, проронил Яробор Живко, и сделал робкий шаг навстречу Атефу. – Моя суть тоже став божеством будет менять свой рост.
– Да будет и сможет, – чуть слышно отозвался Перший, а Мор и Велет расстроено переглянулись.
– Почему так? – прозвучал встревоженный голос Мора, и лицо его исказилось видимой болью, точно ему доложили о болезни сродника.
– Скорее всего в малецыке заложены настройки быстрого роста, – с трудом выдавил из себя Перший прохаживаясь по зале взад… вперед, где в единственно стоящем кресле поместился Мор, а Велет уселся прямо на пол вытянув вперед свои мощные перетянутые кореньями ноги. – Крушецу были необходимы определенные условия роста… и долгие первые жизни. А так как они стали обрывочными, и наша бесценность болела, оказалось слишком мало накопленного материала для успешной постройки естества… И малецык, судя по всему, того даже не осознавая предпочел собственному росту формирование голосовых нитей.
Голос страшего Димурга за время пояснений постоянно дергался, а с последним словом и вовсе потух. Бог до сих пор не смог пережить известия об отклонении в росте у Крушеца.
– Кто об этом знает, Отец? – весьма участливо поспрашал Велет, с сочувствием следя взором за двигающимся по залу старшим Богом.
– Пока только Родитель, Небо, Вежды, Седми, Кали-Даруга, – ответил Перший, и, остановившись подле ног Атефа, с нежностью воззрился в его лицо. – Но должны узнать все Боги, абы быть готовыми поддержать нашего милого Крушеца.
– Ну, ничего… ничего, – вкрадчиво, успокоительным тоном произнес Велет, и, протянув в направлении стоящего старшего Димурга руку, с полюбовным трепетом прикоснулся указательным перстом к его губам. – Главное, что нет каких других изъянов, которые могли вызвать его тревоги. А рост… Рост Отец ты сможешь уладить.
Отец… и Велет, также как и иные Боги, почасту называл Першего – Отцом, вкладывая в данное величание много большее чем просто старший Зиждитель… что-то родное, значимое и доступное лишь их спаянным Родителем естествам.
Перший порывисто встряхнул головой, точно пробуждаясь от тягостных мыслей. И тотчас приоткрывшая очи змея, склонив вниз свою треугольную голову, уперлась почти в ухо Господа пастью и слышимо для него, что-то зашептала, пред тем, нежно облизав кончиком раздвоенного черного языка всю ушную раковину.
– Милый мой Ярушка, – мягко добавил старший Димург, вероятно, не в силах не то, чтобы говорить о росте, но и вообще о нем вспоминать. – Может, ты все же подойдешь к Велету. Он этого очень жаждет. Желает дотронуться до тебя, прижать, но не смеет попросить, чтобы не напугать.
Юноша поколь неуверенно ступающий в направлении Велета, сделал более скорый шаг. А когда Атеф присев на корточки протянул ему навстречу руки прибавил ходу, и вмале перейдя на бег, прямо-таки влетел в его объятия. Яробор Живко и сам того не осознавая был связан через Крушеца не только с Димургами, но и с остальными Богами, посему и сам нуждался в существенно близком контакте.
– Милый, милый наш мальчик, наша драгость, малецык, – на удивление голос Велета после превращения стал звучать многажды ниже и теперь превратился в певучий, объемный бас. – Так приятно быть подле тебя. Такая удача, что Родитель выбрал меня, а не кого иного.
Атеф ласково прижал мальчика к груди, облобызал не только его лоб, но и как Перший очи, да нежно втянул его дух в себя, прижавшись носом к волосам.
– Ты пахнешь как зеленая поросль травы, – погодя вставил он, и теперь уже поцеловал его в макушку. – Такой замечательный мальчик… самый лучший. Мы все… все сделаем, чтобы тебе было хорошо, и сейчас с Мором постараемся, чтобы ты любезный малецык не тосковал, и не грустил. Наша малость… наша малость, – это слово Велет, озвучил впервые. Обаче, оно прозвучало так полюбовно, словно Атеф сказывал о членах своей печищи, где значился самым старшим.
– Мне надобно вас оставить. Родитель желает со мной поговорить, и это впервые после обряда, потому вельми интересно и волнительно, – молвил Перший, останавливая взмахом руки толкования Велета и прислушиваясь к шипению змеи в венце, коя нависнув над его ухом, теперь вгоняла вглубь него свой язык.