Читать интересную книгу Поцелуй богов - Адриан Гилл

— Не пори чепухи! — возмутилась миссис Пейшнз. — Ты с них глаз не сводил, когда помогал подписывать книги. Я так и ждала, что нырнешь между ними. Должен был заметить все шрамы.

— Нет, правда, миссис Пи, я ничего не заметил.

— В любом случае в ее возрасте они не могут быть настоящими. — Хозяйка магазина эффектно открыла кассу. — Ни они, ни лицо, ни задница. Ли всего на пару лет моложе меня. Клив, ты когда-нибудь видел, чтобы я так виляла задницей?

Клив перехватил взгляд Джона и раздул щеки.

— Боже, сколько тут чеков!

— Да, вчера вечером мы продали вороха бумажных титек.

— Даже Ричард Брайерз купил. Я всегда считал, что у него вкус лучше.

Открылась дверь, и в магазин робко ступил покупатель. На его губах играла идиотская улыбка. Такую улыбку люди приберегают для приемной дантиста и книжных лавок. Разговор прервался. Миссис Пи не любила, чтобы продавцы разговаривали, когда в зал заносило клиента. Книжные магазины должны располагать к мыслительному процессу. Поэтому большую часть дня здесь хрипло перешептывались, нагнетая напряженную атмосферу.

— Клив, дорогой, пожалуйста, включи какую-нибудь музыку.

— Только не «Времена года», — быстро добавил Джон. Он опять обратился к облагораживающей классике и подумал, как бы заработать состояние, издав кассету с музыкой для книжных магазинов. «Зима» из «Времен года», «Славянский хор», песни Коула Портера в исполнении Эллы Фицджеральд, Дейв Брубек и Филипп Класс. Клив поставил Эллу, и утро сразу показалось ночью. Она рассказывала единственному покупателю о своем любимом, а тот разглядывал груди Ли.

Дверь хлопнула опять, и в магазине появились нагруженные холщовыми сумками и рюкзаками Дороти и Петра.

— Извините, миссис Пи, я опоздала! — закричала Дороти, не глядя на хозяйку. Она говорила это каждое утро, а миссис Пейшнз в ответ улыбалась и поднимала брови.

— Дочки!

Дороти и Петра пробежали в альков, отгороженный полками с кулинарными книгами. Джон следил за ними уголком глаза. Петра не поздоровалась — плохой знак. После минутного охорашивания и встряхивания головой она вышла в зал.

— Ну, так что? — Маленькие темные глазки сверкали из-под тяжелых бровей.

Мальчишеская внешность — наверное, так следовало описать Петру. Худенькая, плоскогрудая, с узкими бедрами, тонкокостная, с высокими скулами, тонкими губами, коротко остриженными черными колючими волосами и цветом лица, напоминавшим слабозаваренный чай, который под глазами переходил в лиловатые круги. У нее был нервный взгляд алжирца-сорванца. Петра прикусила губу, как всегда, не от волнения, а от злости. Джон отложил стопку томиков Бальзака и улыбнулся, пожалуй, слишком лучезарно.

— Привет, дорогая, — прошептал он. — Что, кошмары замучили прошлой ночью? — Черт! Не следовало упоминать о прошлой ночи. Прозвучало так, будто он испытывал чувство вины. — Это то самое джерси, которое я подарил? Здорово выглядит.

— Где ты был? — прошипела она.

— Нет, правда, тебе очень идет.

— Джон, где ты был?

— Когда, дорогая?

— Не лги мне, подонок.

— Я не лгал. Только сказал, что джерси…

— Но готов был солгать. Боже, я читаю тебя, как книгу.

Джон чуть не сказал, что работает продавцом в книжном магазине, но удержался. Игривость ему не поможет.

— Ты имеешь в виду прошлую ночь? Господи, я напился. Хотел…

— Мы ждали тебя битый час. Я заказала пиццу.

— Извини. Выставить всех отсюда оказалось труднее, чем я думал. А потом Берримен из «Литературного обозрения» пригласил с ним выпить. Сказал, что, возможно, предложит какие-то обзоры. — Ложь получалась подозрительно легко; он ничего не сочинял — все слетало с языка само. Он раздраженно изучал лицо Петры.

Она помолчала.

— Черт тебя побери, какой же ты идиот, Джон! У него нет никаких полномочий. Просто малахольный старый пидор охотится за твоей задницей.

— Ты так думаешь? Я действительно болван! — Она купилась. Первая успешная ложь из всех случаев, когда его загоняли в угол. Да. Час настал — и ложь созрела.

Раздался единственный телефонный звонок.

— И где же ты спал?

Черт, черт, черт! Где я спал? Где я спал?

— Джон, это тебя.

Извиняющаяся улыбка. Возможно, не слишком извиняющаяся. Спасен самой преисподней.

— Алло?

Телефонные вызовы в магазине общие; они относятся ко всем или к каждому, кто пожелает ответить.

— Привет, Джон.

— Да.

— Это Ли.

Он ощутил, как все его члены внутренне дернулись, чтобы забиться по ближайшим щелям. Несколько отвратительнейших мгновений внутри было так, словно в покойницкой объявили воздушную тревогу. На затылке пронзительный, испепеляющий взгляд Петры.

— Джон, ты слушаешь?

— Да, да, привет.

— Привет, это Ли. Помнишь прошлую ночь?

— Да.

— Вот и славно. Хочешь со мной пообедать?

— Что?

— Пообедать сегодня.

— О!

— Ну и как?

— А…

— Джон, ты помнишь, кто я такая?

— Да. Э-э-э… конечно… обе…

— Что обе?

— Не важно.

— Так ты хочешь пообедать или нет?

— Да, пожалуйста.

— Тогда где?

— Где?

— Ну да, есть какие-нибудь соображения?

— Нет.

— Правильно. Ты ведь здесь только живешь.

— Да.

— Может быть, у меня в отеле? Устроит?

— Да.

— В час?

— Да.

— Слушай, Джон, ты не под кайфом?

— Нет.

— Тогда сделай мне одолжение: прежде чем заявишься сюда, прочитай книгу или еще что-нибудь. Хотелось бы немного поговорить.

— Да, конечно. Пока.

Джон аккуратно положил трубку на рычаг. Обвел взглядом магазин и встретился с пятью парами пристальных глаз. Покупатель застыл с книгой Ли Монтаны в руках.

— Клиентка, — бросил Джон в сторону миссис Пи. — Думаю, иностранка. Нет, определенно иностранка. Похоже, японка, китаянка, малайзийка или индонезийка.

— И что все они хотят?

— Хотят? Ах да, она хотела узнать, имею ли я Ли Монтану.

Для людей с деньгами, людей, которые могут остановить такси, не порывшись предварительно в кармане, Лондон, как и гласит карта, — город в двух измерениях. Однако для людей, которые ради поездки на такси должны заложить обед, он гораздо больше. Он организован пластами. В Лондоне есть такие районы и такие места, куда они не ходят и которые страшат, если у людей нет денег. «Коннот»[5] как раз и является одним из таких мест. После изнуряющей до пота трусцы по Парк-лейн Джон наконец добрался до отеля.

В «Конноте» и ему подобных заведениях вас никто не остановит при входе, но если человек беден, ему от этого не легче. Осуществление дверной политики наподобие клубной определяет ваше место во всеобщем распорядке вещей. Швейцар в разукрашенной шинели выбирает: «Вы, вы и вы», — а остальным предлагает попробовать на следующей неделе. Люди свирепеют, но убираются восвояси. В «Конноте» все по-другому. Вы проходите внутрь, но спина покрывается мурашками от ожидания, что вас вот-вот похлопают по плечу и спросят: «Чем могу служить, сэр?» — или предостерегающе возьмут за локоть. Нет в своем городе более агрессивно-иностранного места, чем гранд-отель, если человек заходит в него во вчерашних носках и с семьюдесятью пятью пенсами в кармане.

Джон добрался до ресторана так, что на него ни разу не указали пальцем, и подошел к конторке, где, как Евангелие на аналое, хранилась книга предварительных заказов со списком избранных. Мэтр заученно не окинул его взглядом с ног до головы и, глядя прямо в глаза, не спросил тихим, по-европейски невыразительным тоном: «Чем могу служить, сэр?» Он не щелкнул пальцами, вызывая охрану, но все в его манере оскорбляло.

Как это удается — за льстивым, безукоризненно вежливым обращением сохранять безошибочно враждебное отношение?

— Мисс Монтана. Э-э… ждет меня к обеду.

— Хорошо, сэр. Назовите вашу фамилию. Не изволите ли немного подождать?

Он отправился на электророликах в обеденный зал и через минуту возвратился с улыбкой на лице, все той же, но одновременно неуловимо переменившейся, ставшей какой-то заговорщической. Более значительной. Менее значительной. Подобострастной и по-кошачьи манящей.

— Мисс Монтана ожидает вас, сэр. Только вот что, простите, вам требуется галстук. — Взглядом он дал понять, что извиняется: мол, конечно, мы-то с вами не придаем никакого значения мелким правилам, но другие от нас их ждут. И тот же взгляд показал, что войти в ресторан без галстука — это настоящий ребяческий бунт. Как по волшебству, в его наманикюренных пальцах появился изумительно чудовищный галстук. Достаточно обширный, чтобы послужить презервативом слону, и достаточно яркий, чтобы привлечь роящихся пчел. Он был произведен из некоего скользкого материала, который в жизни не ведал нивы и не имел касательства к звериной шкуре. Джон неумело закрутил его на мягком вороте спортивной рубашки так, что узкий конец свесился до самого паха. Мэтр по-отечески улыбнулся, будто провожал сына на первое свидание, но улыбнулся, не забывая, что он — лицо, у которого есть много дел поважнее. Каким образом этому человеку удается улыбаться на столько разных манер и при этом не двигать мускулами, удивился Джон.