Читать интересную книгу Итоги № 5 (2014) - Итоги Итоги

Мы стажировались в Наньянском университете. Настоящее конфуцианское царство — пуританское, зацикленное на заветах предков. Европеец в Наньяне воспринимался как нечто непонятное: лобо («редька») или хунфа («красноволосый»). Наш облик и манеры вызывали удивление и смех. В университете девушке считалось неприличным появляться на людях с парнем. Всякий раз, когда мы пытались просто поздороваться, они от нас в испуге шарахались. Политические же симпатии студентов были обращены к Китаю. Наньянцы тайком восторгались хунвейбинами и критиковали сингапурское правительство во главе с Ли Куан Ю за «насаждение капиталистических порядков, угнетение трудящихся, пресмыкательство перед Западом, рост налогов и высокую безработицу»... Вот вам и зарождение экономического чуда!

Студенты были не одиноки в таких взглядах. Ли Куан Ю пришел к власти в 1959 году с помощью радикальных профсоюзов. Но в правящей Партии народного действия возникли трения. Левые требовали немедленного разрыва с Лондоном, преобразований по образцу Китая. Ли Куан Ю и его окружение больше прельщал путь, выбранный социалистами Швеции, Австрии, Англии.

Следует отметить, что левацки настроенные низы Сингапура испытывали пиетет к революционному прошлому СССР. В чем мы и убедились во время фестиваля советских кинофильмов в марте 1970 года. Нам, стажерам, поручили распространять билеты. В первый же день сингапурцы расхватали все билеты на картины «Ленин в Октябре» и «Шестое июля». Кому мест не досталось, умоляли изыскать резервы. Некоторое время полиции удавалось жаждущих сдерживать, но толпа прорвала кордон и с гиком ринулась в зал. Каждое появление Ленина на экране вызывало просто бурю восторга!

При этом значительная часть сингапурских китайцев жила тяжело. На реке в джонках обитали рыбаки, перевозчики товаров, грузчики. К берегам были прилеплены крошечные забегаловки, где бедный люд кормился и развлекался до поздней ночи. Там светились фонарики, звучала заунывная музыка и доносились ароматы китайской кухни, перемешанные с вонью от нечистот. Движимый этнографическим интересом, я угощался в забегаловках у реки. Еда была вкусная, главное было не замечать, как моется посуда...

За рекой, к северо-востоку, начинался Чайна-таун. Там в полуразвалившихся хибарах, среди крыс и тараканов, обитали низшие слои общества. Мероприятия правительства Ли Куан Ю не находили и не могли найти там поддержки. Слишком далек от этих людей был и сам Ли Куан Ю с его блестящим знанием английского языка и буржуазного права, и те, кто за ним стоял: крупный и средний капитал, чиновничество, часть интеллигенции, иностранные компании... Ныне Сингапур совсем иной. Это одно из наиболее процветающих государств.

— То есть Китаю вы изменили с Сингапуром.

— Вначале я занимался Сингапуром, но вскоре был переведен в I дальневосточный отдел МИДа, курировавший отношения с КНР. Так что измены не произошло. В октябре 1969 года в Пекине начались переговоры по пограничным вопросам, но они сразу зашли в тупик. Неделя не проходила без того, чтобы китайская сторона не протестовала по какому-то поводу. Наш МИД в долгу не оставался.

— Про бесконечные «последние китайские предупреждения» Вашингтону многое известно. А у нас-то как это происходило?

— Церемония — иначе не назовешь — обмена протестами выглядела забавно. Например, советник посольства КНР Лю Шуцин является на беседу к заместителю заведующего I дальневосточного отдела Дубровскому. Знакомы Лю и Дубровский давно, еще с 1950-х годов. Разговор старых коллег начинается примерно так.

«Ну как дела, товарищ Лю Шуцин? Как жена, дети?» «Хорошо», — отвечает гость и в свою очередь интересуется: «А как твои? Здоровье в порядке? С женой все в норме?» После обмена любезностями дипломаты отхлебывают чай, грызут сушки и продолжают болтать о всякой всячине. Но вот наконец китаец замолкает, суровеет и переходит на декламацию с металлом в голосе: «Заместитель заведующего Дубровский! У меня имеется поручение МИД КНР выразить протест…» Далее на голову милейшего Андрея Денисовича обрушиваются обвинения. На сей раз китайская сторона была взбешена тем, что на проходящей в «Манеже» выставке экспонируются тайваньские марки, что «является кощунством и гнусной провокацией». Выслушав гневную речь, Дубровский дает ей отповедь. После чего дипломаты стихают и по-дружески прощаются, передавая приветы женам и детям. Через пару дней Лю Шуцин вновь просится на беседу к Андрею Денисовичу. Ритуал повторяется. Обмен любезностями, чай с сушками, очередной протест. Эндшпиль снова мирно-дружелюбный... Правда, когда повод для недовольства был посерьезнее, китайцы поднимали уровень протеста. Варьировалась и форма: от устного заявления до дипломатической ноты. Ноты мои начальники стремились не принимать: мол, отказываемся принимать заявление, содержащее клевету на СССР и политику советского руководства.

При этом обе стороны, наш МИД и китайское посольство, пробовали дружить. Получалось не всегда. Однажды китайский посол решил организовать для нас кинопросмотр революционной оперы «Взятие хитростью горы Вэйхушань». А тут, как назло, газета «Правда» разразилась фельетоном по поводу опер такого рода. Не исключаю, что товарищи из ЦК КПСС специально приурочили фельетон к кинопросмотру. Посольство КНР мероприятие отменило, выразив МИДу свое возмущение.

Потом многоопытный сотрудник нашего отдела, напившись на ужине в посольстве КНР, стал громко рассказывать, как в 1950-е годы на приеме хрустальная люстра чуть не рухнула на голову премьера Чжоу Эньлая. «Казалось, — вопил коллега, — товарищу Чжоу уже наступает п… Но он увернулся!» Последние слова мидовец произносил очень расстроенным тоном. Выводили рассказчика мы и китайцы совместными усилиями, а он все сокрушался промахом люстры... Мой шеф Михаил Степанович Капица еще долго переживал: «Что же это такое? Всякая попытка пообщаться выливается в скандал!»

Отдел тем временем продолжал трудиться. На одном из совещаний один наш молодой и амбициозный сотрудник выступил с предложением нанести превентивный удар по ядерным объектам в КНР. Пока, мол, не поздно, задушить ядерные усилия китайцев в зародыше. Коллеги встретили это с негодованием. Некоторое время спустя, однако, просочилась информация о том, что точно с таким призывом выступил на заседании Политбюро ЦК КПСС не кто иной, как министр обороны СССР маршал Гречко! Министр поддержки у коллег по Политбюро не нашел, но из ЦК КПСС в наш отдел на доработку попали проекты весьма любопытных документов. В одном предлагалось через близких Пекину политиков, в частности руководителя Румынии Чаушеску, запустить идею о возможности удара по китайским ядерным объектам. То есть припугнуть Мао Цзэдуна. В другом речь шла об обращении к Вашингтону и его партнерам объединить усилия по обузданию угрозы, исходящей от маоистского Китая. Оба предложения были реализованы и, безусловно, подстегнули Пекин и Вашингтон к взаимному сближению. Иначе говоря, произвели эффект, обратный ожидаемому.

— Поэтому вас перебросили на американское направление и отправили в Сан-Франциско?

— Примерно так. Москва и Пекин скатились в ту пору к полномасштабной конфронтации. Советское руководство приняло решение прикомандировать китаистов к диппредставительствам во многих странах. Само собой, и в США, которые начали сближаться с Китаем.

— 70-е годы, холодная война. Туго приходилось за океаном?

— Началось пребывание в Новом Свете с казуса. В аэропорту Нью-Йорка нас усадили в какой-то красивый салон. И вдруг он начал дрожать и двинулся вперед. Оказалось, что это был самолет! Мы попали в него через закрытый рукав, о существовании которого до этого и слыхом не слыхивали. В самом Сан-Франциско многое поражало, но больше всего, конечно, супермаркеты...

Американцы, буквально рвали нас на части, приглашали на выступления, в рестораны, домой на барбекю. Политики, олигархи и голливудские звезды стремились попасть в генконсульство на приемы. Наше здание входило в маршрут всех туристических экскурсий в Сан-Франциско. Страшный ажиотаж вызвал визит в Калифорнию Брежнева в 1973 году. Исполнитель ковбойских ролей Чак Коннорс так растрогался, что своими могучими лапищами поднял генсека над землей и воскликнул: «Неужели вы в самом деле настоящий коммунист, с партбилетом?» Фото обошло все газеты. Брежнев растрогался, пригласил Коннорса в Москву. Тот съездил, но, вернувшись в США, публично критиковал СССР за отсутствие миллионеров и проституток. Любопытно, что умер он в один день с Брежневым — 10 ноября — только на 10 лет позже.

Как-то мы с женой попали в округ Ориндж на юге Калифорнии, который слыл центром ультраправых. Президент тамошнего колледжа предложил выступить с лекциями. Нас тепло встретили, разместили в хорошем мотеле. А утром представитель колледжа заехал за нами и сообщил: «В России, я слышал, никто рано не встает, поэтому лекции мы запланировали на послеобеденное время». В ходе беседы выяснилось, что этот господин не знал, что в СССР разрешены семьи, думал, все живут коммуной, как хиппи. Был уверен, что в Советском Союзе нет кино и других развлечений, запрещены все иностранные книги. В тот день у нас было пять выступлений, и на каждом задавались вопросы о наличии в СССР семей, кино, книг. При этом наша страна воспринималась как враг. Вот так: в советско-американских отношениях вроде имела место разрядка, а в округе Ориндж готовились к войне...