Что ж, это хорошая идея: на месте посмотреть, чем же отличается моя первая квартира от вновь обретённой.
Мы снова бежали по пыльной улице, снова лезли через окно, снова забыв о нормальном пути через дверь. Впрочем, в сумасшедшем посёлке на двери лучше не рассчитывать: сами не открылись — никто не откроет.
Я заглянул в стол, придирчиво обошёл комнату, вышел в соседнюю, открыл дверь на кухню. Ганя молча следовал за мной, ожидая решения. Наконец я закончил осмотр, сел в кресло, сказал разочарованно:
— Может быть, я чего-то не замечаю, но, по-моему, это моя квартира. Руку на отсечение…
— Не надо, — перебил Ганя. — Поберегите руки. Нас пока не отпускают.
Он сидел на подоконнике и смотрел на улицу.
— Кто не отпускает? — не понял я.
— Хозяева. Квартира ваша, а пейзажик их.
— Посёлок, что ли?
— Если бы! — невесело усмехнулся Ганя. — Хотите полюбоваться?
Я уже устал сознавать, что оторопел или изумился. Все эти определения постоянно и неизбежно сопутствовали нашему маршруту. Посёлка за окном не было.
Прямо от балкона-веранды начинался лес. Тот же самый лес, который окружал с четырёх сторон каре особнячков: дубы или псевдодубы в четыре обхвата, выпуклая, рельефная кора, блестящие большие листья, будто вырезанные из зелёной глянцевой бумаги, из которой так здорово клеить под Новый год ёлочные гирлянды.
— Может быть, это избушка на курьих ножках? — поинтересовался Ганя. — К лесу задом, к нам передом…
Юмор был невесёлый, и я его не оценил. Пожалуй, у меня начинала складываться версия происходящего, вернее, не складываться, а только брезжить, слабо-слабо, еле заметно. Но я уже зацепил её, теперь потянуть за кончик и вытащить. Но для этого требовалась кое-какая проверка.
— Ну-ка, полезай из окна, — сказал я Гане.
Ганя послушно перелез через балкон, спрыгнул на землю и… пропал.
— Теперь обратно, — произнёс я, казалось бы, в никуда, в тёмный лес.
Ганя возник из-за балкона, как Петрушка из-за ширмы, сел верхом на барьер, оглянулся, присвистнул:
— Опять лес!..
— А было?
— Посёлок был. Прыгал вроде в лес, а очутился на улице. А теперь опять…
— Хочешь гипотезу? — спросил я. — Только всё равно не поверишь…
— Поверю, — сказал Ганя и вошёл в комнату, — я теперь всему поверю.
— Это один и тот же дом, одна и та же квартира, и можно считать, что мы из неё никуда не выходили, — выпалил я залпом.
— Неужто? — Ганя вложил в восклицание весь свой наличный запас сарказма. — А улица нам приснилась? И пыль, и дома, и лес? Так, что ли?
— Нет, конечно, всё было и всё осталось. Только, выйдя из дома, мы шли к нему же. Что-то вроде ленты Мёбиуса, только посложнее. Может быть, какой-нибудь пространственный её вариант; я не математик, не знаю. На такой ленте, если ты помнишь, — тут уж и я не пожалел сарказма, — можно двигаться от одной точки по внешней стороне ленты, а вернуться к той же точке, но уже с другой стороны — с внутренней. Так сказать, к изнанке точки.
— У ленты Мёбиуса есть только одна сторона — в этом-то весь секрет. — Физик не преминул поправить зарвавшегося журналиста. — И потом, как бы мы тогда могли видеть одновременно два торцовых дома, если он всего один?
Тут уж я возмутился ненаблюдательности студента.
— Ты видел два дома? Лично я — нет. Из первого окна я заметил только дома по сторонам: четыре справа и четыре слева. А второй торцовый особнячок появился, лишь когда мы прошли пол-улицы. Не веришь — сбегай проверь.
Ганя не поленился: перелез через окно, исчез, а через несколько минут возник снова, запыхавшись, плюхнулся в кресло.
— Всё точно. Там есть место, где из поля зрения сразу пропадает половина улицы. Сделаешь шаг — и только лес и небо. Шагнёшь назад — и снова дома появляются. С другой стороны — то же самое. Как будто улица сначала в гору идёт, да ещё как круто, а потом — резко вниз.
— А на самом деле ни подъёмов, ни спусков, так?
— Ровней не придумаешь, — согласился Ганя. — Вы объясняйте дальше, у вас здорово получается. Например, почему из того окна посёлок виден, а из этого — лес?
Здесь в моей гипотезе было слабое место. Но раз уж у меня «здорово получается», главное — не молчать.
— Видимо, мы вышли с «лицевой» стороны дома, а пришли к «тыльной». Та же лента Мёбиуса, помнишь: «изнанка точки…»
— Так что ж, выходит, здесь и заблудиться нельзя?
— Выходит, нельзя, — вздохнул я.
— А если в лес пойти? — не сдавался Ганя, почему-то возжелавший непременно заблудиться в этом мире.
— Думаю, опять в посёлок выйдешь.
— Куда же мы попали?
Куда мы попали, я не знал. Пока не знал. Но зато как устроено это «куда», я мог растолковать.
— Это — мешок, Ганя. Мешок в пространстве. Пузырь на воздушном шарике. Пространство почему-то прорвалось, и мы попали в этот аппендикс. Как по нему ни броди, всё равно выйдешь назад, в мою квартиру, а значит, в наше пространство. Может быть, разрыв противоестествен и нам стоит поторопиться, а то зарастёт дырка, и останемся мы навеки в этом мешке-посёлке.
— Я пошутил, но мгновенно сообразил, что в шутке крылась немалая доля правды: разрыв мог «срастись». А мне ещё хотелось опознать хозяев мешка.
— Да погодите вы! Рано паниковать, — отмахнулся Ганя. Он уже загорелся и тоже начал фантазировать. — С мешком мне понятно: тут масса вариантов. Вот вы сказали: аппендикс. А вдруг таких мешков много? Они — как болезнь пространства, аппендиксы в организме Вселенной. И время от времени какой-то из них прорывается. Скажем, люди у нас пропадают, корабли, самолёты. Вон в «Технике-молодёжи» раздел есть: «Антология таинственных случаев». Ищут какого-нибудь «Чёрного принца», а он преспокойно в мешке болтается, а?
А я ещё упрекал его в рационализме и сухости!
— Не заносись, — успокоил я его. — В конце концов, кто из нас учёный? Давай-ка лучше поторопимся. Времени, может быть, действительно мало. Кто знает? А я хочу ещё по домам походить.
— Они же закрыты, — напомнил Ганя.
— Это же моя квартира. А в моей квартире есть и топор, и дрель, и ещё масса полезных слесарных инструментов.
Я принёс из кухни ящик с инструментами и вооружился топором и ломиком. Интеллигент Ганя взял стамеску и клещи. Уже привычно мы вылезли из окна в лес, очутились на улице (всё как в моей гипотезе!), дошли до ближайшего особнячка и разложили своё хозяйство на веранде. Начать решили с двери. Взломщик из меня неважный, и я охотно доверил работу Гане, привыкшему в институте ко всякому техническому рукомеслу. Ганя долго возился, елозил по полу, тыкался носом в щели и, наконец, сообщил:
— Дверь не открывается.
— Слабо? — спросил я.
— На «слабо» дураков ловят, — обиделся Ганя. — Это же камуфляж: можете проверить.
Ганя не ошибся: дверь и вправду оказалась камуфлированной. Как будто кто-то неизвестно зачем вырезал аккуратные желобки щели в ровной и толстой стене, навесил петли и ручки: вот вам и дверь — для чужого глаза. Взламывайте, пытайтесь, крушите стену!
Но ещё оставались ставни. Я подцепил одну из них ломиком, напрягся… Что-то хрустнуло в ней, и она легко распахнулась, закачалась на петлях, едва меня не задев.
— Учись, — сказал я Гане. — Здесь не через двери ходят; разве ты не заметил?
— Заметил, — согласился он. — Только куда ходят, не объясните?
Я было зарёкся не удивляться, но тут прямо оторопел. В чёрном стекле где-то далеко внизу — будто мы смотрели не в дом, а из дома, да ещё с высоты птичьего полёта — я увидел знакомый двор, двенадцатиэтажную башню с двумя подъездами, кирпичные коробочки гаражей, недостроенное здание поодаль. Видно было плохо: как будто дымка за ним повисла, — как будто в телевизоре с отрегулированной резкостью. Внезапно эта странная картинка закачалась, расплылась, а серая дымка медленно густела, превращаясь в уже привычный туман, который час назад вот так же плыл мимо окна моей квартиры настоящей, московской, а не этой — из пространственного мешка.
И вдруг что-то меня толкнуло: может быть, внутренний голос, как некогда писали в старых душещипательных романах. Я бросил ломик, крикнул Гане:
— Бежим! — и рванулся по пыльной улице к особнячку с открытым окном, за которым — я всё-таки надеялся на это! — была моя комната.
Мы успели. Перелезли через окно: я первый, Ганя за мной. Он только спросил сердито:
— Что за спешка?
Вместо ответа я указал на окно: смотри, мол, сам. А за окном качался серо-сизый туман, и снова, как и час назад, что-то в нём переливалось, искрилось, а потом туман загустел, застыл уже знакомой плотной «занавеской», и я торжествующе сказал Гане:
— Слушать старших надо, студент. Промедли мы ещё, пришлось бы вековать в мешке невесть сколько. Хороша перспектива?
— С чего вы взяли? — Ганя всё ещё злился: не сознавал миновавшей опасности, что ли?