Читать интересную книгу В скрипучем ключе - Леонид Сергеевич Ленч

машину, я сойду.

Заскрежетали тормоза. Машина остановилась возле тротуара. Васильков вышел из «Волги», наклонился к удивленному водителю:

— Сколько с меня?

— Два рубля. А куда же вашего приятеля доставить?

— Куда хотите! — сказал Васильков. — Хоть на свалку!

Все в нем было оскорблено, лучшие его чувства замарал, забрызгал грязью этот жалкий пьяница.

В СКРИПУЧЕМ КЛЮЧЕ

Сколько раз приходилось читать (да и самому писать) об удивительных встречах людей, благополучно прошедших через пекло минувшей мировой войны и вдруг столкнувшихся целехонькими и невредимыми — носом к носу, и каждый раз не устаю я поражаться играм Всемогущего Властелина человеческих судеб — его величества Случая!

И вот еще одна такая встреча.

Участвуют в ней бывший боец народного ополчения, столичный студент, собиравшийся стать философом, а ставший крупным государственным деятелем, — Федор Константинович Молев и бывший старшина роты Маврикий Харитонов, по прозвищу Страшный Мавр. Так прозвали этого бывалого солдата, изобретательного ругателя-ворчуна, но мужика в общем-то добродушного, заботливого и в высшей степени хозяйственного, интеллигенты, служившие в ополченской роте.

У Страшного Мавра были две страстишки, два увлечения. Первое — музыка, которую он любил страстно и самозабвенно, и второе — солдатское умение обуваться так, чтобы избежать потертостей йог в походах. На марше, во время привалов, в редкие минуты военного отдыха старшина Харитонов сам играл на баяне мелодии любимых своих песен, играл робко, неумело, но с большим чувством.

Ему говорили — с подначкой, само собой разумеется:

— Вам, Маврикий Степанович, нотной грамотой надо овладеть — вот тогда под вашу музыку запляшут «Лес и горы»!

Страшный Мавр только вздыхал в ответ.

— Пробовал, братцы, не получается у меня. Не могу в этих крючках проклятых разобраться. Да еще ключи какие-то повыдумывали: скрипучий, басистый…

— Не басистый, а басовый и не скрипучий, а скрипичный, Маврикий Степанович!

— Один дьявол! Главное, по моему, для музыки — это ухо надо хорошее иметь. Я мальчонкой в деревне пастухом был. Соберу, бывало, стадо у пруда и даю коровкам концерты на жалейке — дудочка такая самодельная. Так можете себе представить — кончу играть, а они мычат, требуют: еще, мол, давай.

— А как они вам хлопали.

Страшный Мавр мгновенно взрывался:

— Хвостами, конечно.

И, прибавив соленое словцо, отложив в сторону баян, грозным командирским рыком командовал:

— Отставить разговорчики! Всем разуться! Будет произведен осмотр ног! Та-а-ак!.. И что это за интеллигенция ко мне в роту попала, туды ее и сюды, сколько ни учи, сколько ни долби — не могут как следует портяночки навернуть!.. Главное тут — что?.. Главное — попрошу запомнить навеки! — это чтобы никаких складов и складочек. Складка — это палач солдатской ноги. А что это такое солдатская нога? Ну, и рука, конечно! Такое же оружие, как винтовка и автомат. Береги, солдат, руки ноги, как свое оружие, — не пропадешь! Попрошу это запомнить навеки!

— А что значит для солдата голова, Маврикий Степанович?

— Голова для солдата тоже, конечно, имеет свое значение, но я так думаю, что голова особенно необходима высшему, среднему и младшему командному составу! (Упор делался на слове «младший».)

Тут поднимался общий хохот, и громче всех смеялся сам Страшный Мавр.

Федору Константиновичу Молеву особенно доставалось от старшины Харитонова.

— Собираетесь после войны, если, конечно, уцелеете, головой работать, а свою собственную ногу — и ту! — не можете уважить. Делаю вам замечание, боец Молев, с последним предупреждением.

В боях под Вязьмой в 1941 году Федор Константинович был ранен, из госпиталя после лечения его направили в другую часть, но о судьбе Страшного Мавра он ничего не знал до того дня, уже в наше время, когда по депутатским делам заехал в один волжский городок.

Однажды ему доложили, что на прием пришел некто Маврикий Степанович Харитонов, по какому делу пришел — не говорит.

«Неужели Страшный Мавр?!» — подумал Федор Константинович с теплым чувством, естественным для людей, знающих, что такое фронт и прекрасное слово «однополчанин».

Да, это оказался он, Страшный Мавр, собственной своей персоной, только белоголовый и не такой пышноусый, как прежде, с клюшкой на «резиновом ходу» в руке, этим почетным оружием ветеранов.

Обнялись, расцеловались, выяснили все, что хотели узнать и выяснить друг про друга.

— По какому делу пожаловали, Маврикий Степанович? — спросил наконец бывший однополченец Молев бывшего старшину Харитонова.

— Дело вот какое, Федор Константинович, избиратели вас просят, и я тоже, конечно: помогите школу для музыкально одаренных ребят открыть в нашем городе. Конфликт у меня… у нас получился с местными начальниками, помещение есть для такой школы, и преподаватели найдутся, а уж о ребятах и говорить нечего.

Да возьмите моего внучонка — дочкиного сына Васютку. Парню шесть годков, а он турецкий марш Вольфганга Амадеевича Моцарта двумя ручонками шпарит на рояле. Еще немного, глядишь, и самого Иоганна Себастьяновича Баха бабахнет.

— Ого! — сказал Федор Константинович с невольным ответным смешком. — Да вы, оказывается, за это время стали в серьезной музыке разбираться, Маврикий Степанович?!

И опять Страшный Мавр, как прежде, лишь вздохнул в ответ:

— Да нет, Федор Константинович, где уж там, с ярмарки ведь еду. Правда, когда мы в Вене стояли, наш лейтенант играл на рояле для бойцов — очень чудно играл — вальсы Иоганна Штрауса, и на могилу его нас водил, и много рассказывал о музыке, о композиторах разных… Кое что запало в голову…

— Но все-таки сами-то на баяне играете?

— Иногда… возьму трофейный баян, сохранил его, и сыграю для себя «Землянку», «В лесу прифронтовом», «Васю Василька»… А так… больше внучонка слушаю.

— А в чем конфликт-то у вас с местным руководством?

— Они хотят помещение, о котором я вам говорил, под что-то другое занять. Помогите, Федор Константинович, избиратели вас покорнейше просят.

— Хорошо, Маврикий Степанович, разберемся!

Они попрощались, и Страшный Мавр пошел к выходу, приподняв плечи повыше и стараясь не слишком опираться на свою клюшку.

Из цикла «РАССКАЗЫ НА ХОДУ»

1. КАК ПОКАЧНУЛСЯ МОИ ОПТИМИЗМ

Некоторые критики попрекают меня тем, что я, дескать, «завзятый оптимист».

Я действительно оптимист, я люблю, когда и в жизни и в литературе все кончается благополучно. Что в этом дурного?

Но недавно мой оптимизм сел на мель, покачнулся и дал течь, да такую, что я чуть было не превратился