Но герцог был рад, что пропустил его. Его не интересовала такого рода помпа.
Дворец, куда стремился герцог, находился совсем недалеко. Это оказалась величественная резиденция. Слуги, которые помогли ему выйти из гондолы, носили затейливые ливреи, расшитые золотой тесьмой.
Направляясь по коридорам к гостиной, герцог отметил, что все здесь так же великолепно, как и в других дворцах Венеции.
Дзанетта Тамьяццо считалась первой куртизанкой в Венеции. Она была изысканно красива, показаться в ее обществе уже почиталось за честь, и ее так восхваляли, и так перед ней заискивали, будто она из королевской семьи.
Когда объявили о приходе герцога, Дзанетта стояла в громадной гостиной на втором этаже своего дворца, беседуя с полудюжиной кавалеров — все известных фамилий.
Увидев входящего герцога, куртизанка подбежала к нему, протягивая руки.
— Mon cher[2], — воскликнула она по-французски, так как в Венеции французский язык считался шиком, — я слышала, что вы приехали, и я с таким нетерпением ждала вас!
Герцог одну за другой поднес ее белые руки к своим губам.
— Мне следовало прийти к вам раньше, — сказал он, — но меня как назло задержали.
— Но теперь вы здесь, — улыбнулась Дзанетта, — и что может быть прекраснее?
Она представила герцога остальным джентльменам, и те смерили его оценивающими взглядами, спрашивая себя, насколько серьезный соперник этот новый гость.
Герцог познакомился с Дзанеттой в Париже и увез ее с собой в Лондон. Какое-то время венецианка принимала его покровительство, пока снедавшая ее страсть к путешествиям не заставила Дзанетту покинуть Лондон и вернуться на родину.
— Вы выглядите еще красивее и элегантнее, чем раньше, — сказала она герцогу, глядя снизу вверх на его лицо с четкими, почти классическими чертами в обрамлении темных, ненапудренных по последней моде волос, завязанных сзади черным бантом.
— Вы мне льстите. И позвольте напомнить вам, Дзанетта, что это я должен говорить комплименты.
— Англичане не понимают таких тонкостей, — вмешался один из джентльменов.
— Вот тут вы ошибаетесь, — ответил герцог. — Мы не говорим комплиментов, если они неискренни, но когда говорим, мы говорим от чистого сердца, и потому я могу сказать совершенно чистосердечно, Дзанетта, что Вы самая красивая женщина в Венеции, если не во всей Европе.
Дзанетта захлопала в ладоши от удовольствия, а окружающие ее джентльмены явно скисли. Потом она сказала герцогу:
— Я должна поболтать с вами, я должна столько услышать, ведь прошло уже больше трех лет, как мы не виделись. У вас найдется для меня немножко времени?
— Для вас у меня целая вечность, — ответил герцог.
Дзанетта засмеялась и, повернувшись к остальным своим гостям, по очереди протянула им руку.
— Вы должны идти, друзья мои. Герцог — это тот человек, который занимает особое место в моем сердце. Если не ошибаюсь, он не задержится в Венеции, и, как вы сами понимаете, раз мне представилась возможность похитить у него часок-другой, мне не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.
Молодые люди посмотрели на герцога с неприкрытой ревностью, но делать нечего, пришлось им откланяться.
Когда они ушли, Дзанетта велела слугам подать вино и говорить всем, что ее нет дома.
Потом она взяла герцога за руку и усадила рядом с собой на удобный диван.
— Что привело вас сюда? — спросила куртизанка.
— Удовольствие, — ответил англичанин, — и, конечно, желание увидеть вас!
— Я приму такое объяснение, хотя уверена, что это неправда! — усмехнулась Дзанетта. — Когда я услышала о вашем прибытии, я узнала, что вы не один.
Герцог промолчал, и она спросила:
— Вы женились?
— Нет, нет! — воскликнул герцог. — Я уже говорил вам, Дзанетта, что никогда не женюсь. Брачные узы не по мне, я предпочитаю свободу — это куда веселее.
— Значит, ваша спутница…
— Просто ошибка. Мы все совершаем их!
— Верно, — согласилась Дзанетта и с этой минуты больше не вспоминала об Одетте.
Они еще долго разговаривали, а когда подошло время ужина, перешли в маленький, уютный будуар, где был накрыт стол на двоих, и свечи отбрасывали мягкий свет на красивые и очень выразительные глаза Дзанетты.
Эта венецианка отличалась умом и к тому же обладала сочувствием и пониманием, перед которыми мало кто из мужчин мог устоять.
Также не было сомнений, что она использует все свои женские хитрости и чары, чтобы привлечь мужчину.
Они не спеша поужинали, а когда наконец встали, герцог привлек к себе Дзанетту.
Она обольстительно улыбнулась ему, ее влекущие губы явно жаждали его губ.
— Ты очень красива, — глухо сказал герцог.
— А ты абсурдно хорош, — ответила куртизанка.
Дальнейшие слова были не нужны. Губы герцога слились с ее губами. Твердые и страстные, они встретили пылкий ответ, и англичанин понял, что Дзанетта по-прежнему способна пробуждать в нем желание, как никакая другая женщина.
Но когда ее губы жадно раскрылись под его губами, герцог вдруг вспомнил мягкость и невинность губ Катерины.
«Готов поклясться, что я первый мужчина, поцеловавший ее», — подумал он.
Тут Дзанетта обхватила руками его шею, соблазнительно прижалась к нему всем телом, и опьяняющая страсть поглотила их обоих.
Глава 2
— Доброе утро, Катерина, ты мне нужна.
Катерина сделала книксен, здороваясь с дедом, и прошла по роскошному ковру салона к столику у окна, за которым завтракал дож.
Людовико Манин прекрасно выглядел для своих лет, и улыбка, которой он наградил внучку, показала, что в молодости он был неотразимо обаятелен.
Несмотря на свое высокое положение, ибо как глава Республики он был монархом, Людовико Манин по-прежнему обращал внимание на хорошеньких женщин.
Он с удовольствием посмотрел на Катерину, отмечая, что бледно-зеленое платье выгодно оттеняет рыжее золото ее волос, типично венецианских. Однако в противоречии с остальным в ее внешности были голубые глаза, создающие поразительный контраст с волосами, и эти голубые глаза ни на минуту не позволяли родственникам девушки забыть о ее английской крови.
— Я должен кое-что сказать тебе, Катерина, — начал дож, но только девушка приготовилась внимательно слушать, как их прервали.
Франческо Манин вошел в комнату, и при виде дяди у Катерины как обычно сжалось сердце — так он был похож на ее отца.
— Доброе утро, папа, доброе утро, Катерина, — сказал Франческо. — Превосходный день для карнавала, но в это время года все дни превосходны.
Поцеловав Катерину в щеку, он уселся за стол рядом с отцом.