Читать интересную книгу Игра воображения - Эмиль Брагинский

Антошин. Придираешься. Она выглядит скромно.

Женя. Да на ней пробы ставить негде. В таких вопросах я разбираюсь лучше тебя!

Входит Лариса.

Лариса. Я поставила мясо сначала на большой огонь, чтобы образовалась корочка, а потом на маленький, так немного дольше, но зато вкуснее.

Антошин. Ножи и вилки в буфете.

Женя. Пойду руки вымою! (Выходит из комнаты.)

Лариса накрывает на стол.

Антошин. После надо будет пропылесосить квартиру, только не забудьте залезть под диван… (Продолжает почти мечтательно.) На кухне – пол вымыть и кафель на стене, потом мокрой тряпкой… – тряпка в ванной, внизу, – протереть в обеих комнатах все плинтусы, аккуратно, тщательно, тут приходится мебель отодвигать. (И смолкает, перехватив странный взгляд Ларисы). Что вы на меня уставились?

Лариса. Смотрю в упор! Как вы вдохновенно вспоминали про плинтусы. Рита, должно быть, ловко со всем управлялась?

Антошин (чуть улыбнулся.) Ловко…

Лариса. И при этом еще преподает в техникуме – гениальная Рита, но… каждый – кузнец своего несчастья!

Антошин. Говорят – кузнец своего счастья!

Лариса. Чаще несчастья – кузнец или слесарь. Как эта дуреха Рита могла вас оставить, когда вы ее вместе с плинтусами сто лет подряд любите?

Антошин (вздохнул). Я вообще однолюб.

Лариса. Вам надо уехать, переменить обстановку, а то вы здесь совсем прогоркнете!

Антошин (вдруг разговорился). На работу ходить невозможно – все сочувствуют, от чистого сердца, я понимаю. Один говорит: пить начни, теперь все пьют; другой: заведи молоденькую, теперь все заводят; управляющий премию выписал – сто рублей, ни за что ни про что.

Лариса. Мог бы расщедриться и на более крупную сумму. У его сотрудников жены не каждый день исчезают.

Антошин. Мой лучший друг Бараш – мы с ним десять лет за одной партой сидели – теперь под любым предлогом заходит или без предлога. А другой мой лучший друг, Николай Овчинников, он в Антарктиде зимует, на Беллинсгаузене, прислал радиограмму: «Не горячись, все продумай и поступай как мужчина».

Лариса. Прекрасная радиограмма, а как там он узнал, во льдах?

Антошин. Маргарита сообщила, всех оповещает. Характер общительный.

Лариса. А как поступают мужчины?

Антошин. В понедельник я уезжаю во Владимир, в командировку.

Лариса. Слишком близко. Вам самому отлично бы подошла Антарктида.

Антошин. Терпеть не могу людей, которые дают советы.

Лариса. А кто их любит?

Появляется Женя с дымящейся сковородкой.

Женя. По-моему, уже готово…

Лариса. Позвольте, я разложу! (Берет у Жени сковородку и раскладывает мясо по тарелкам.)

Женя (пробует). Ничего, есть можно.

Антошин тоже принимается за еду.

Лариса (задумчиво). Никогда не была во Владимире, не видела Золотых ворот, Дмитриевского собора и судоходной Клязьмы, по которой Андрей Боголюбский водил свой славный флот. Мы это по истории проходили.

Женя. Я чую подвох!

Лариса. Не приехать ли мне во Владимир? В понедельник не смогу… во вторник, как бы экспромтом?

Антошин (с негодованием). А вам не кажется, что вы приставучая?

Лариса. Да, кажется. Но поздно, я уже закусила удила. Я буду стоять у Золотых ворот до поздней ночи. Вы меня легко узнаете. Я надену синее пальто, синий берет и как пароль – пестрый шарф. Он будет шустро развеваться на вольном владимирском ветру! (Быстро уходит, не забыв захватить портфель.)

Антошин (откладывает вилку). Она решительно с приветом, с большим приветом, аж от Москвы до Владимира!

Женя. Ты мягкий, ты пластилиновый, а она пройдоха, она – не клади ей в рот палец! Ты окажешься во Владимире без моей защиты, и она тебя там заарканит!

Антошин. Но зачем я ей?

Женя. Позже выяснится. У женщин вообще ничего нельзя понять.

Антошин. Я спрячусь и ни разу не подойду к Золотым воротам!

Женя. Подойдешь к Воротам как миленький!

Антошин. Сказал – нет! (Переходит на обычную родительскую интонацию.) А тебе нужно не трещать языком, а заниматься, в институт готовиться. (Сердито.) Массажистка при бассейне…

Женя. А вызовы?

Антошин. Частные, по четыре рубля штука!

Женя. Личные вызовы! Я прихожу к людям, я им помогаю, они мне за это платят. В поликлинике они бы на массаж часами сидели. Зачем мне получать верхнее образование, выучиваться на доктора и зарабатывать меньше, чем я зарабатываю сейчас? У нас в стране все профессии в почете, ты забыл? Открой любую газету, там про это написано.

Звонок в дверь.

Антошин. Кого еще принесло?

Женя идет отворять. Антошин с аппетитом ест. В сопровождении Жени в комнате возникает Лампасов. Он улыбается, зная, что улыбка ему идет, что он выглядит сейчас добродушным, сердечным, компанейским. Он водружает на стол бельевую корзину, до краев наполненную огурцами и помидорами.

Женя (ей почему-то смешно). Папа, это знаешь кто? Это Лампасов!

Лампасов. Общий поклон и… повинную голову меч не сечет… Я пришел к вам с миром и с огурцами!

Антошин (в бешенстве). Забирайте вашу зелень и несите ее знаете куда? На рынок!

Лампасов. Ну зачем же так, мы ведь не в средних веках. Но даже тогда, прежде чем человека убить, ему давали возможность высказаться!

Антошин. Я вас не желаю слушать!

Лампасов. Женя, возьмите огурчик, они только что с грядки, с пупырышками, похрумкайте!

Женя. Огурчик я возьму, но это еще ничего не значит!

Лампасов. Абсолютно ничего! Павел Алексеевич… любовь и щенки рождаются слепыми – шведская поговорка… Ну, так получилось, в жизни все бывает, и в этом ее богатство.

Антошин. Короче!

Лампасов. Да, я отбил у вас жену, она мне сразу понравилась, на эскалаторе.

Антошин. Я не желаю слушать про эскалатор!

Лампасов. Извините, я не знал, что у вас аллергия к движущимся лестницам!

Женя (снова лезет в корзину). Как вы добыли эти продовольственные товары?

Лампасов. Только за счет обаяния. Приду, улыбнусь… Главное – знать, куда пойти и кому улыбнуться.

Антошин. Короче!

Лампасов (переменил тон. Теперь разговаривает сухо). Рита извелась, здесь – ее дочь, вы ей тоже небезразличны… неужели нельзя, чтобы мы все… как цивилизованные граждане тысяча девятьсот семьдесят девятого года… чтоб вы приходили к нам пить чай (позволил себе улыбнуться) с огурцами. Мы к вам…

Антошин (непримиримо). Даже в восьмидесятом, олимпийском году – нельзя!

Лампасов (огорченно помотал головой). Ладно, только Рите не рассказывайте, пожалуйста, что я заходил. Не надо наносить ей лишние травмы.

Антошин. Заберите корзину!

Лампасов. Враг с ней, с корзиной. (Рисуется.) Трачу жизнь на то, чтобы все люди жили в согласии, миролюбиво, других поучаю, а у самого… Ничего, мы еще подружимся, ребята! (Шагнул к выходу.) Не провожайте меня! (Ушел.)

Антошин (растерялся). Что мы теперь будем делать с этими овощами?

Женя. Съедим!

Антошин. Но каков наглец – дружить!

Женя. Надо отдать ему должное – обходительный, представительный и завлекательный наглец! Ну и враг с ним!

Картина третья

Та же квартира Антошина еще неделю спустя. Дома Женя и Юрий.

Юрий. Садись на пол!

Женя. Негигиенично. Я все-таки медик. (Осторожно усаживается на пол.)

Юрий. Прислонись к стене и вытяни ноги. Сейчас я подберу пластинку.

Женя прислоняется к стене и вытягивает ноги.

(Читает надпись на обложке.) «Моцарт. Фантазия ре минор». Ре минор – это то, что нам нужно. (Ставит пластинку, затем подходит и садится рядом с Женей, тоже прислонившись к стене и тоже вытянув ноги.) Ты напряженно сидишь, расслабься!

Женя. Будто мне массаж делают?

Юрий. Главное – ни о чем не думай!

Женя. Мысли, они сами лезут!

Юрий. А ты их не пускай! Покой! Самоотсутствие! Музыка! Кейф! Сладкое ничегонеделание! По-итальянски – дольче фарньенте. Будем так сидеть три часа!