Ельдигино до жеребьёвки принадлежало Александру Евгеньевичу. Там и прошли молодые годы Инессы Фёдоровны. Потом они переселились в другое имение — Алёшино, что в четырёх верстах от Ельдигино.
«Белый дворник» (лакей) — Иван, отставной солдат, оставшийся в Ельдигино после смены владельца, рассказывал моим тёткам:
— Очень добрая барыня была Инесса Фёдоровна. Только одного барина — Александра Евгеньевича мучить любила. Это уж за кротость его. Такой крест, знать, его был. Она очень уж нервенная была, как закричит, как затопочет на него. Потом сорвётся и бежать из дому-то, иной раз прямо в ночь и раздетая. Александр Евгеньевич враз собирает всех людей, раздаёт фонари — её искать! А сам весь дрожит. Знать, очень уж её любил и боялся, как бы она руки на себя не наложила. Бывало, всю ночь ищем. Парк, лес, каждое дерево обыщем. Кричим, зовём, в колодцы лазаем. А как рассветёт, она выходит — во дворе, в ближнем стогу сидела. Ну и карахтер был — кремень! Ведь всю ночь сидит, слышит, какой переполох в имении, и не пикнет. Чтобы, значит, барина наказать, как следовает. А он перед ней на коленях стоит, ноги ей целует, чтобы, значит, простила!
Как известно, Инесса Фёдоровна, в 1903 году, покинув своего мужа, сошлась с его братом Володей, который, будучи туберкулёзным, добровольно последовал с ней в мезенскую ссылку.
По преданию, Володя характером был вроде Алёши из «Братьев Карамазовых» или из «Идиота» — князя Мышкина. Однако же убеждённый революционер и социал-демократ:
— Чудные господа были! Бывало, сядут втроём на кушетке, она, конечно, посерёдке. И ну все трое реветь! Это тоись никак поделить её не могут, ну и ей-то их жалко! Поверите ли, аж у нас, у прислуги, слезу прошибало! Хорошие были господа!
Чтобы не возвращаться к этой теме, скажу несколько строк об их дальнейшей жизни.
После бегства из ссылки в 1909 году Инесса Фёдоровна поехала в Швейцарию, где её уже дожидался Владимир. Через две недели после её приезда он умер от заражения крови при вскрытии нарыва. Инесса Фёдоровна умерла в 1920 году, заразившись холерой во время пребывания в санатории на Кавказе.
Удивительной была судьба Александра Евгеньевича. Он мужественно перенёс уход жены (формально они не разводились). Он сам растил пятерых детей, всю жизнь оставался другом Инессы Фёдоровны, в трудные минуты неизменно приходил ей на помощь.
Он уехал в Бельгию, где по примеру своего дяди — моего дедушки, окончил институт на инженера-химика, чтобы управлять фабрикой отца. После коллективизации — в 1930 году он, бывший гласный Московской городской думы, обратился в Алёшинский колхоз, где находилось его же именье, с просьбой принять его в члены. Крестьяне очень удивились, посмущались, но… приняли. Он стал у них работать кузнецом и дожил до 1943 года. Когда он умер, колхозники очень его жалели и себя тоже, говоря:
— Такого другого кузнеца, как наш бывший барин, не бывало и не найти. Хороший был барин!
Предки Тумповские
Теперь надо рассказать о предках моей матери. Их история коротка: до меня дошли сведения только о четырёх поколениях — вместо шести со стороны отца.
Мой прадед — Лейб-Мейер-Борух-Давид Тумповский (которому я обязан происхождением моего имени) родился в черте оседлости в Сувалках у самой германской границы. Он учился в еврейской религиозной школе и, окончив её, сам стал учителем в хедере. Он отлично знал талмуд и всем своим поведением и внешностью больше походил на раввина, чем на учителя. Человек необычайной доброты, бессеребренник, он раздавал деньги и вещи всем, кто у него просил, и сам вечно сидел без копейки. Он постоянно спорил с женой:
— Ну и что ты печёшься о завтрашнем дне? Как ты всё-таки мало веришь в бога!
Но если б его необычайно трудолюбивая жена не шила и не стирала на людей целыми днями и не зарабатывала всеми возможными способами, они не смогли бы жить и растить своего единственного сына — моего дедушку Марьяна.
Давид рано овдовел. Он женился ещё раз и нажил трёх детей. Детей он особенно любил и своих и чужих. Учить их было для него величайшей радостью жизни. Он был настоящим энтузиастом просвещения. За это и дети его любили.
Дети от второго брака постепенно рассеялись по свету. Старший рано умер, средний уехал в Америку, про него ничего не известно; про младшего мы знаем только то, что он был врачом на фронте во время войны с Японией. Позже след его затерялся.
Вторая жена Давида намного пережила его. Я помню её, она ещё приезжала к нам в Париж, когда мне было пять лет. Я очень удивлялся и гордился тем, что у меня есть живая прабабушка, чего не наблюдалось ни у кого из моих товарищей. Впрочем она показалась мне страшной; теперь я понимаю, что она просто была очень стара, а старость часто кажется детям или страшной или смешной.
Дедушка Марьян Давыдович курс начальной школы проходил в хедере, под руководством своего отца. Но, хотя отец его очень любил и старался передать ему свои знания, хедер не удовлетворял молодого человека. Его тянуло к светскому образованию. Едва подросши, он ушёл из семьи и поступил в гимназию, одновременно зарабатывая на жизнь уроками. Он перебивался с хлеба на воду, но успешно закончил среднее образование и поступил в Варшавский университет на медицинский факультет. Он был рационалистом и атеистом, но унаследовал от отца большую доброту, хотя и был вспыльчив.
Дедушка поселился в Петербурге. Высшее образование дало ему право жительства там. Он посвятил себя педиатрии, а в качестве района работы избрал себе Выборгскую сторону, населённую беднотой. Как и его отец, он рассматривал свою работу как служение людям, а не как заработок. Хотя он занимался частной практикой, но за лечение детей рабочих брал копейки или не брал ничего, более того, видя, что родители глядят с сокрушением на выписанный им рецепт, он говорил:
— Ну, ладно. Приходите завтра, я постараюсь вам достать лекарство.
И просто шёл в аптеку покупать то, что нужно для пациента, на свои деньги. При такой тактике вскоре у него от больных не было отбоя, но его семье денег на жизнь не хватало. Пациенты и их родственники относились к нему с великим уважением и называли его «Наш доктор», чем он очень гордился.
Когда дедушка женился и пошли дети, он вынужден был взять работу заведующего отделением в детской больнице, чтобы иметь определённый минимум заработной платы. Совмещая службу с частной практикой, он был занят целыми днями. Он выезжал к больным и в праздники и ночью. Он говорил, что врач не имеет права располагать собой, что это право он передаёт своим пациентам.
Со временем дедушке пришлось набрать себе некоторое количество богатых пациентов. Он лечил их также добросовестно, но за лечение брал с них некоторую плату, сравнительно небольшую. И эти пациенты его очень ценили:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});