– Мамма! Мамма! Кошани! – всполошились испуганные мышата.
– О, мама миа! – вскричал отец. – Проклято кошано! О!
Он бросился к выходу, но наткнулся на Пипиту. Долгое время они, молча, разглядывали друг друга. Дети бросили еду. Робкие прижались к матери, а те, кто посмелее, повскакали со своих мест и, перешептываясь, стали с любопытством рассматривать нежданную гостью.
– Пиколло…, мышано…, сериньо…, – ловила она обрывки фраз.
– Синьорина? – наконец недоуменно спросил хозяин.
Пипита молчала. Она сама невольно засмотрелась на хозяев: их темные шкуры отливали синевой, глаза были огромны как маслины, уши, точно китайские веера, поражали своей прозрачностью и округлостью. Даже в испуганных детях уже виделись грация и благородство.
– Синьорина? – вновь повторил сеньор мышь, – ке? Ке случито?
– Я заблудито, – в тон ему ответила Пипита, и сама удивилась, что так легко понимает чужой мышиный язык. Многие слова были похожи, отличаясь только окончаниями.
– О, мио мадре! – занервничал отец семейства, – проходире, проходире. Нон боязиньо, – попытался успокоить он свою семью.
Когда мышка вошла, один из самых смелых отпрысков подбежал к ней и пребольно дернул за хвост. «Пиетро! – нахмурилась мать, – седире, седире, сеньорина, – хозяйка старалась улыбаться, но в ее глазах по-прежнему была тревога. Пипита аккуратно присела вдалеке. От приветствия Пиетро хвост заныл.
– Близито, близито, – хозяин подвинулся, чтобы пропустить ее.
– Нон, нон близито, – попыталась возразить хозяйка, – синьорина болиньо?
– Чесира! – сердито шепнул муж.
– Нон болиньо, – не растерялась Пипита, – я – руссо, руссо мышано. Мы просто серые и маленькие, – закончила она про себя.
На новом месте Пипита долго не могла заснуть. Пол здесь был жестковат, и разные мысли бродили в ее беспокойной голове: «Странные они какие-то: ростом с крысу, глаза гораздо больше моих… Я маленькая, серая, драная и совсем не похожа на них». Раздалось шуршание и испуганный писк – это среднему, Пиколлино, привиделась во сне кошачья лапа. Ему часто снились кошмары.
– Все-таки хорошо, что я их понимаю, – довольно потянулась мышка, начала зевать и не заметила, как уснула.
Прогулка
Утром Пипита проснулась позже остальных, заспалась. Шестеро маленьких итальянских шустриков догрызали зерна, хозяин читал «Утренний писк Италии» – местную газету.
– Быстрино, быстрино, – суетилась синьора – мышь. – Дети опаздывали в ближайшую квартиру ученого-биолога. Там пушистый старый профессор Джордано учил их правильно грызть книги. Сеньора Чесира встретила заспанную гостью измученной улыбкой:
– Комме спато, синьорина? – выдохнула она.
Когда Чесира поставила перед Пипитой миску с жареным ячменем, серая синьорина смогла поблагодарить ее уже по-итальянски: «Грацие, синьора Чесира». Чесира улыбнулась, но тут же снова стала дергать своего последнего сыночка: «Быстрино, быстрино, Пиколлино».
Наконец, когда маленькие зерноеды ушли, синьора – мышь предложила Пипите:
– Синьорина желатто посмотрето ла городино? Андриано, покажито ла Венецио ностра гостито, – обратилась она к мужу, который давно уже прочитал газету и сидел без всякого дела.
– О, синьорина! – хозяин встрепенулся, отбросил газету и подошел к Пипите, – желатто увидето ностро городино? – И, прежде чем Пипита успела сообразить, что ей хотят показать, они с отцом семейства уже быстро шли по подполью, почти летели. Но вот мыши выбрались на поверхность и, лавируя между ногами прохожих, добежали до большой площади. Точно что-то громадное, гремящее, поющее обрушилось на нашу странницу и придавило ее своей необъятной массой. Впереди был дом, нет, скорее дворец, сразу напомнивший мышке о своей первой любви, ибо он был столь же наряден и торжественен как слон на цирковом параде. Купол его до пронзительного писка был похож на шапочку Туту с бубенчиками. Узоры, окаймлявшие окна, были точно праздничный рисунок на попоне, и казалось, что вот-вот этот каменный великан затрубит и пойдет по городу.
– Красивино? – гордо спросил Адриано.
– Ага, – восхищенно прошептала Пипита, – красивино.
– О, сеньорина! Соборо грандиозо, – почти запел ее спутник, – сердцевина ностро городино!
Пипита и синьор Адриано поспешили дальше. Из сбивчивого, но очень эмоционального рассказа папы Адриано, прерывавшегося многочисленными восклицаниями: «О! Ах! Мама миа!», – Пипита узнала, что находится в городе, который называется Венецией. Этот город стоит на воде, а вместо улиц здесь каналы, поэтому люди ездят не на машинах, а на лодках, которые называются гондолы. Пипита посмотрела по сторонам и, действительно, увидела, как по каналам плывут черные, будто лакированные большие лодки с загнутыми как у туфель восточных фокусников носами. В каждой лодке сидели веселые люди, они смеялись, некоторые пели, а управляли этими лодками красивые, высокие юноши с одним веслом в руке. Еще узнала Пипита, что площадь, на которой они стоят, называется Сан Марко, а собор, который так заворожил мышку – собором Святого Петра. Все, что видела теперь Пипита, напомнило ей родной цирк с его весельем, красками, музыкой и чудесами. Папа Адриано схватил свою гостью за лапу и вместе с ней юркнул на причалившую гондолу.
Мыши спрятались под ярко-красными креслами и стали ждать отправления гондолы. «Опять качает как на горбах Хасана, когда он волнуется перед выступлением», – подумала Пипита. Она поежилась, ветер забирался под влажную шкуру. Впереди открывался вид на канал, и мышка засмотрелась на него в предвкушении прогулки. Вдруг гондола накренилась, раздался смех, и вид на канал сменился парой ног в красных босоножках. «О, мама миа, ке досадино», – простонал Адриано – перед ним были мужские ноги в кроссовках. Сверху доносилась пустяковая болтовня. «Все загородили!» – рассердилась Пипита. Пометавшись несколько минут, мыши устроились в ногах парня, лодка тронулась и… под красивую песню, напеваемую гондольером, все поплыло. Пита видела каналы, впадающие друг в друга. Мимо проплывали дома со стрельчатыми окнами, похожие на большие таинственные сундуки. «Как будто веселый клоун взял меня с собой в свою игру», – думала мышка.
Конец ознакомительного фрагмента.