Читать интересную книгу Красный циркуляр - Билл Браудер

Политические преследования и убеждения деда тяжким бременем легли на всех членов семьи. Моя бабушка, интеллигентная русская еврейка, не хотела, чтобы сыновья «запятнали» себя политикой. С ее точки зрения, гораздо лучше было заниматься научной работой, особенно естествознанием и математикой. Феликс, мой отец, не только оправдал, но и превзошел ожидания матери, поступив в шестнадцать лет в Массачусетский технологический институт. Всего за два года он стал бакалавром и был принят в аспирантуру Принстонского университета, а к двадцати годам уже получил ученую степень доктора математических наук.

Выдающийся юный математик, тем не менее, был сыном Эрла Браудера. Когда после Второй мировой войны президент Трумэн ввел призыв в армию, а Феликс попросил об отсрочке, его начальство в принстонском Институте перспективных исследований отказало ему в этом. Ни один из руководителей не осмелился открыто поддержать сына знаменитого коммуниста. Из-за отсутствия в его деле подписанного прошения об отсрочке уже в 1953 году Феликса призвали на воинскую службу.

После завершения курса начальной боевой подготовки моего отца определили в подразделение военной разведки, расположенное в Форт-Монмуте в штате Нью-Джерси. Но не прошло и нескольких недель, как командир подразделения обратил внимание на его фамилию. Дальнейшее развитие событий не заставило себя ждать: поздней ночью его без предупреждения затолкали в военный транспорт и отправили в Форт-Брэгг в Северной Каролине — три последующих года службы он заливал бензин на автозаправке на окраине военной части.

Отслужив в армии, Феликс в 1955 году подал заявление на первую попавшуюся научную вакансию — должность доцента в университете Брандейса. Преподаватели университета, увидев заявление одного из ведущих молодых математиков Принстона, не могли поверить своей удаче. Но большинство попечительского совета университета побоялось утвердить кандидатуру сына бывшего лидера коммунистической партии Америки. В то время должность председателя попечительского совета занимала бывшая первая леди страны Элеонора Рузвельт. Надо сказать, что, несмотря на причастность ее мужа к аресту моего деда, сама она заявила, что «лишать выдающегося ученого возможности заниматься профессиональной деятельностью на том основании, что он сын своего отца, — не по-американски».

Мой дед, Эрл Браудер, в окружении одаренных сыновей. Слева — мой отец Феликс, который стал деканом математического факультета Чикагского университета и получил в 1999 году Национальную медаль в области науки, и его младшие братья Эндрю и Билл, оба тоже талантливые математики. Билл был президентом Американского математического общества и деканом математического факультета в Принстоне, а Эндрю — деканом математического факультета в Университете Брауна (© Lotte Jacobi)

В результате Феликс получил место. Благодаря этому отец впоследствии смог продолжить научную деятельность в Йельском, Принстонском, а затем и в Чикагском университете (со временем он стал там деканом математического факультета). В 1999 году президент Клинтон отметил долгую и успешную работу отца, вручив ему Национальную медаль в области науки за вклад в развитие математики.

История моей матери не менее примечательна. Ива родилась в Вене в 1929 году. Ее мама, еврейка, растила ребенка одна. К 1938 году планы нацистов в отношении евреев приобрели жуткие очертания, и все, кто мог, старались оказаться как можно дальше от фашистской Европы. Беженцев образовалось так много, что получить американскую визу стало практически невозможно. Мать Ивы в отчаянии решилась отдать дочь в другую семью, чтобы дать девочке шанс выжить.

Девятилетняя Ива в одиночку пересекла всю Европу на поезде, села на пароход и отправилась в Америку навстречу новой жизни. Интеллигентная еврейская семья Аппельбаумов приняла ее как родную. Приехав к ним в Белмонт (штат Массачусетс) девочка оказалась в совершенно ином, заповедном мире — полная противоположность пылавшей войной Европе. Следующие несколько лет она жила в уютном доме, у нее была своя комната, кокер-спаниель, аккуратно подстриженные лужайки вокруг дома и ни единого намека на оставшийся где-то там далеко геноцид.

Пока Ива осваивалась на новом месте, моей бабушке Эрне удалось-таки покинуть Австрию и даже добраться до Англии. Разлука с дочерью была невыносимой. В течение трех лет она день за днем пыталась получить американскую визу, чтобы вернуть свою малышку. Наконец, путь был открыт, и Эрна, попав из Англии в Массачусетс, появилась на пороге дома Аппельбаумов в Белмонте, ожидая радостное воссоединение с дочерью. Но встретила ее малознакомая американская девчушка. Ива успела к тому времени так привыкнуть к новой семье и комфорту дома Аппельбаумов, что не захотела их покидать. Последовавшее противостояние тяжело отразилось на всех. Разумеется, Эрна настояла на своем и увезла дочь в Бруклайн, там же в Массачусетсе, где сняла однокомнатную квартиру. Чтобы содержать семью, Эрна была вынуждена работать швеей по восемьдесят часов в неделю. Они были так бедны, что самой великой роскошью считали обед в местной закусочной — раз в неделю порция картофельного пюре и ростбифа на двоих. После жизни в нужде и лишениях обрести комфорт и уют домашнего очага, а затем снова всего лишиться оказалось столь тяжким испытанием для ребенка, что и по сей день моя мать собирает пакетики с сахаром и прячет в сумку хлеб из корзинок в кафе. Несмотря на тяготы детских лет, моя мама так хорошо училась в школе, что ей присудили стипендию, и она смогла оплатить дальнейшее обучение в Массачусетском технологическом институте. Там в сорок восьмом году она и встретила Феликса. Через несколько месяцев они поженились.

С отцом Феликсом и братом Томом дома в Нью-Джерси на Рождество 1988 года (Архив семьи Браудеров)

И вот в 1964 году в этой странной семье ученых с левыми взглядами родился я. За обеденным столом дома обычно обсуждали математические теоремы и то, куда катится мир по вине алчных бизнесменов. Мой старший брат Томас пошел по стопам отца и уже в пятнадцать лет учился в Чикагском университете. Он с отличием окончил университет по специальности физика, и в возрасте девятнадцати лет его тут же приняли в аспирантуру. Сегодня он один из ведущих в мире специалистов в области физики элементарных частиц.

Мои же интересы были бесконечно далеки от научных споров и теорий. Когда мне исполнилось двенадцать лет, родители объявили, что собираются в научную поездку на год, и предложили мне выбор: присоединиться к ним или провести год в школе-пансионе. Я выбрал второй вариант.

Чувствуя себя отчасти виноватой, мать позволила мне самостоятельно выбрать любую школу. Учебные дисциплины меня интересовали куда меньше, чем катание на лыжах, и я присмотрел небольшую школу Уайтмен, расположенную вблизи лыжной базы в местечке Стимбоут Спрингс в штате Колорадо.

Родители были настолько заняты в своем академическом мире, что не удосужились навести справки о моей будущей школе. Им не было известно, что эта общедоступная школа принимала немало трудных подростков, исключенных из других учебных заведений и имевших нелады с законом.

Со старшим братом Томом дома в южном Чикаго, около 1970 года. Я с гитарой (Архив семьи Браудеров)

Чтобы попасть в школу-пансион, мне пришлось пропустить восьмой класс и пойти сразу в девятый, так что по прибытии в школу Уайтмен я в свои тринадцать лет оказался меньше всех учеников в классе по возрасту и телосложению. Другие подростки, обратив внимание на щуплого паренька в обвисшем пиджаке, сразу учуяли потенциальную жертву. В первую же ночь в пансионе в мою комнату зашла группа ребят и принялась рыться в моих вещах в поисках наживы. Они расшвыривали мои вещи и забирали всё, что им понравилось. Я попытался протестовать, но они навалились на меня с воплями: «А вот щас поиграем, крошка Билли! А вот щас поиграем, крошка Билли!»

Этот кошмар продолжался каждую ночь в течение нескольких недель. Задолго до того, как в спальнях гасили свет, меня, избитого и униженного, бросало в дрожь при мысли о том, что еще они придумают в этот раз.

В начале октября ко мне на выходные приехала мать. Гордость не позволила мне сразу признаться ей в происходящем. Все было ужасно, но я убеждал себя, что выдюжу.

Но как только мы сели в машину, чтобы вместе поехать куда-нибудь пообедать, меня прорвало, и я разрыдался.

Мама встревожилась и спросила, что со мной.

«Ненавижу эту школу! — кричал я, глотая слезы. — Ненавижу!»

Я умолчал о побоях и издевательствах, хотя, наверное, она и так догадалась, потому что сказала: «Билли, если тебе здесь плохо, только скажи, и я заберу тебя с собой в Европу».

Я обдумывал мамины слова и не сразу дал ответ. Когда мы подъезжали к ресторану, я решил, что, несмотря на искус вернуться в родной дом к маме, перспектива унизительного отступления меня не радует.