— Как видишь, уйти ему не дали. Поэтому попрошу тебя никого не впускать пока в комнату убитого и приготовить список похищенного. Там и поговорим поподробнее. А пока, думаю, нам нечем больше занимать внимание высокого Дивана.
Поклонившись, генуэзец вышел. Наиб вышел за ним и стоял рядом, пока тот садился на лошадь. Будто спросить чего хотел. Бонифаций несколько раз нервно оглядывался на него, но Злат молчал. Только внимательно и довольно невежливо рассматривал в упор. Уже доехав до края площади, франк резко обернулся — наиб не сводил с него взгляд.
— Ну что, пойдём заберём пенал, — новоявленный помощник Злата почтительно ожидал рядом. И, вослед уехавшим, — Не нравится мне этот павлин.
Не успели дойти до дворцовых ворот, как появился тот самый стражник, что уехал с женой Сулеймана. К седлу его был приторочен холщовый мешок.
— Видать не соврал жирный ишак? Ого! Да тут не нога, а чуть не полкабана!
Из мешка был извлечён великолепный свиной окорок, солёный и крепко завяленный. Злат осторожно колупнул его пальцем. Понюхал.
— Хорошая штука. С какими-то травами солили. И вялили не день-два. Да и весом… — приподнял мешок, — полпуда, не меньше. Ладно, оставим пока у меня. До окончания разбирательства.
Понюхал с наслаждением.
— Хорошо посолили. Не испортится.
Взвалив мешок на плечо Злат пошёл с молодым шакирдом в небольшое здание сбоку от дворца, где была резиденция эмира. Бережно подвесив к потолочной балке в своей небольшой каморке добычу, скомандовал:
— Ну, брат Илгизар, бери чернильницу и пиши. Начнём собирать камни, как говорится. Первым камнем во главе нашего угла и будет эта нога. Хотя, правильнее было бы назвать её задницей. Но, мы напишем — нога.
Юноша проворно занял место за столиком и пододвинул лист бумаги из стопки на краю.
— 12-й день убывающей луны пятого месяца года Петуха. 27-й день месяца Рамадан 733 года. — Злат на минуту задумался, — А у нашего генуэзца сегодня 19 июня 1333 года. Видишь как бывает. Три раза записали по разному, а всё одно и то же.
Только продолжить им не пришлось. Грозный окрик во дворе: «Наиба Злата к эмиру!», вмиг оставил юношу одного. В каморке было тесно и уютно. Столик для письма, сундучок для бумаг, две скамейки и затёртый коврик на полу. Запах свиной ноги, казалось занявшей полкомнаты, заставил Илгизара сглотнуть слюну. Хорошо хоть сегодня не спал всю ночь с товарищами, поэтому поел перед рассветом.
Наиб прибежал обратно, что есть духу и сразу было понятно, что с писаниной придётся повременить.
— Вот такие дела, брат Илгизар, — объявил он, едва ворвавшись в каморку, — Придётся тайне появления этого свиного зада в Богохранимом Сарае подождать своего часа. Словно стая шайтанов прошлась ночью по нашему городу. Убита жена ханского сокольничего, дочь пропала.
IV. Убийство в доме сокольничего
Злат сел на скамью и стал проворно разуваться.
— Обувь надо поберечь. Негоже сафьян по закоулкам трепать.
Скинул и свой добротный коричневый халат с шёлковым поясом. В один миг мягкий, как рисовальная кисточка, наиб обратился в обычного базарного завсегдатая, что слоняются вдоль торговых рядов в поисках заработка или поживы. Некрашеная холщовая рубаха, подпоясанная крепким кожаным ремешком, старые сапоги.
— Ты, брат Илгизар, тоже собирайся. Вон в ту сумку бумаги сложи с пеналом. Поедем с тобой глядеть как большие вельможи живут. В кои-то веки за такой высокий забор пустят. Да, ты не думай, Бадр-ад Дин там тоже будет. Ещё и похвалит тебя, что приехал. Эту сумку мне по особому заказу шили, — прибавил с гордостью, — Видишь, как крепко прошиты края — бумага не мнётся. Она, может, и не понадобится, но, на всякий случай. Дощечки с писалом не забудь.
Бумага была дорога и её берегли. Черновые записи делали на дощечках, покрытых воском. Или того проще: коптили сажей и натирали бараньим жиром. Когда водишь писалом получаются чёрные буквы. Совсем как на бумаге.
Во дворе уже было многолюдство и суматоха. Ворота открыты настежь, целый отряд стражников на конях. У крыльца эмирский скакун.
— Наделают теперь переполоха, — не одобрил Злат, — И разговоров ненужных.
К ним уже спешил конюх, ведя в поводу пару старых, но ещё крепких меринов. Вослед им тоскливо глядели печальные водовозы, сидевшие на земле в дальнем углу двора под надзором двух стражников.
Усадьба Урук-Тимура была на самой окраине Сарая. Как и говорил Злат, за высоченным забором. Крепкие ворота с калиткой, мощёный кирпичом двор. За домом и сбоку от него целая куча разных построек. Был и сад, уходящий под склон, в котором виднелись опечаленные ивы. Кивнув на них, наиб заметил:
— Там, видно пруд или арык.
Он ещё по дороге расписывал своему спутнику, какой большой человек этот ханский сокольничий. На пиру сидит не то третьим, не то четвёртым от самого Узбека. Вроде как и сам золотого Чингизова рода, только не от Джучи, а какого-то другого сына. Потому, хоть и прав на престол в нашем улусе не имеет, но почёт ему немалый. Кроме начальника ханской охоты, имеет звание эмира и темника, а на шапке носит три пера.
А ещё, старый хрыч, взял недавно ещё одну молодую жену и она, слышно, переругалась со старыми. И самим мужем вертит, как хочет. Не удивительно, если её и убили. Одно непонятно. Урук-Тимур сейчас со всей семьёй, чады и домочадцы, прохлаждается в кубанской степи. Почему жена и дочь здесь?
Молодой шакирд в роскошном дворе совсем оробел. Полно всадников, ярких дорогих халатов, на порог ступить страшно — лежит ковёр в табун лошадей ценой. Однако, как выяснилось, в дом не входят — ждут Злата. Приказ самого эмира.
Даже, когда тот со своим спутником молча вошёл в дом, никто не тронулся с места.
Бедный Илгизар только порадовался, что ничего не ел. Зрелище было не для развлечения. Молодая женщина в луже крови с перерезанным горлом. Разбросанные вещи.
— Умелые люди работали — сразу в горло ударили, чтобы не закричала. Не удивительно, что никто ничего не слышал.
Седобородый старик, бывший у убитой в ключниках, бесстрастным голосом рассказывал:
— Госпожа вчера поужинала рано, пост она не держала. Спать легла до захода солнца. Утром мы её не беспокоим, ждём, когда проснётся — она часто долго спит. Потом уже странным это стало казаться, вчера, вроде рано легла. А когда уже переполох начался, выяснилось, что и молодая госпожа пропала.
— Ценности у хозяйки были?
— Муж её любил очень, дарил украшения. Она их хранила вон в той шкатулке. Все деньги тоже держала при себе, мне выдавала на расходы.
— Много денег?
— Мне про то не ведомо. Выданным я веду строгий учёт и в книгу записываю. А сколько там в хозяйском сундуке… Это знает только управляющий. А он сейчас с хозяином.
Илгизар боязливо озирался. Чувствуется убитая денег не считала. Шёлк свисал сверху занавесками, покрывал скамьи и стены коврами. Какие-то роскошные шитые золотом одеяния лежали на лавке у стены. Сверху красовалась шапочка с перьями и самоцветом на лбу. Наиб наклонился к ней.
— Про драгоценности тоже ничего не знаешь?
— Полный список, конечно, составить не смогу, но, можно опросить служанок. Женщины в таких делах бывают очень наблюдательными.
Наиб ещё раз прошёлся по комнате. Неведомый злодей действовал очень уверенно. Не наследил, не наделал лишнего беспорядка. Просто и деловито: зарезал спящую женщину, забрал содержимое шкатулки и ушёл. Всё это в полной темноте, на небе только звёзды. Ничего не искал, на мелочь не разменивался — не тронул дорогие одежды. Даже не заметил шапочку ценой поди в тысячи даньг.
Злат поднёс шапочку к свету. Камень во лбу засверкал на солнце, как огромная звезда. Похоже рубин — огнём так и брызжет. С лесной орех. Такая вещь и не под замком. Перед слугами что ли хозяйка красовалась?
— Когда в последний раз видели дочь хозяина?
— Перед ужином. Ей не здоровилось и она не вышла к ужину. Служанка ходила к ней спросить не принести ли в комнату, но она уже спала.
— А утром исчезла? У вас ворота тараном не вышибешь, как она могла незаметно уйти?
Старик замялся:
— Уснул привратник. Я его сам и застал поутру спящим у ворот.
— Часто за ним такое водится?
— Бывает… Сейчас тихо. В нашем краю лишний народ не шатается. Да и в доме ещё шесть слуг, кто к нам полезет? Бывает, что и задремлет.
Пошли в комнату дочери. Порядок, чистота, ни малейших признаков спешки.
— Вещи проверяли?
— Ничего не пропало. Только одежда, которая была на госпоже.
— Никто ничего не видел, никто ничего не слышал, никто из усадьбы не выходил, в усадьбу не заходил?
Ключник виновато, словно извиняясь развёл руками:
— К нам сейчас вообще мало, кто ходит. Да и мы тоже. Припасов своих хватает. Госпожа, иногда ездит на базар. Ну, а я потом деньги отвожу..