— То, что думают обо мне другие, интересует меня куда меньше, чем ваше мнение, леди Кэррэдин, — сказал Северьянов. Любезности и комплименты привычно слетали с его языка. Леди Кэррэдин была очень хороша собой, а он вырос в среде, где с дамами обращались с особой галантностью.
— Прошлой ночью вы были восхитительны, — шепнула она. Князь чуть заметно поклонился.
— Так же, как и вы. — Этот ответ ни к чему не обязывал. Вообще-то Северьянов почти не помнил подробностей их свиданий ни прошлой ночью, ни позапрошлой… Он напряженно размышлял о невероятном упрямстве лорда Каслеро и о необходимости преодолеть его. Рано или поздно ему это удастся, и он, выполнив свою миссию, вернется к себе в армию. Но время поджимало. Два дня назад французы взяли Вильно. Александр, не послушав своих советников, принял на себя командование всеми действующими армиями и приказал войскам отступать. Вильно практически сдали без боя.
— Могу ли я надеяться, что вы придете ко мне и сегодня? — промурлыкала леди Кэррэдин.
Северьянов помедлил в нерешительности и хотел было ответить отказом, но тут поверх голов собравшихся гостей заметил на верхней площадке лестницы, ведущей в бальный зал, только что прибывших даму и кавалера. Те на мгновение остановились, прежде чем спуститься. Северьянов застыл в напряжении, напрочь забыв о леди Кэррэдин.
Она проследила за его взглядом. Может, это появился принц-регент, решив наконец осчастливить собравшихся своим присутствием? Но когда леди Кэррэдин разглядела тех, чье появление так поразило князя, оживленная улыбка сразу же исчезла с ее миловидного лица.
Взгляд Северьянова был прикован к черноволосой красавице, стоявшей на верхней площадке пологой лестницы. Сердце у него учащенно забилось. Он не верил своим глазам. На ней было серебристое платье с таким глубоким декольте, что оно, в сущности, выставляло на всеобщее обозрение все ее прелести. С тем же успехом она могла появиться голой. Хотя она была стройна и изящна, ее округлившийся животик сразу бросался в глаза. Северьянов застыл от изумления. Только этого не хватало!
— Вижу, вы потрясены, — сдержанно заметила леди Кэррэдин, — и понимаю почему. Она необычайно красива.
Князь, кажется, даже не услышал ее слов. О Господи, она беременна! Эта женщина дерзко пренебрегла его требованием, а кроме того, последовала за ним в Лондон! Он не знал, что более поразило его.
Но от леди Кэррэдин было не так-то просто отделаться.
— Вы знаете эту даму, ваше сиятельство? — спросила она с натянутой улыбкой. — Я ее никогда прежде не видела, а уж мне-то все здесь знакомы. Она, очевидно, из провинции или приехала из-за границы. — Ненатурально рассмеявшись, леди Кэррэдин украдкой взглянула на князя. — Нет, пожалуй, на деревенскую мышку она не похожа.
Князь почувствовал, что лицо у него одеревенело так, словно на нем плотная маска из папье-маше.
— Это моя жена.
Леди Кэррэдин вздрогнула.
— Я, конечно, подозревала, что вы женаты, как и все прочие. Но не предполагала, что она приехала с вами в Лондон. Северьянов тоже не предполагал этого.
— Извините. — Поклонившись, он стал пробираться сквозь толпу.
Она заметила князя и, подняв узкую ручку в перчатке, помахала ему. Потом оперлась на руку своего кавалера, Михаила Федоровского, стройного молодого человека, тотчас залившегося краской.
Князь ждал, когда они спустятся по лестнице, чувствуя, что становится объектом всеобщего внимания. Он и без того возбуждал любопытство окружающих и замечал, что люди разглядывают его и перешептываются. Подобная неучтивость раздражала Северьянова, но он привык к этому. Князь подумал, что не пройдет и четверти часа, как Мари-Элен узнают и языки сплетников заработают с бешеной скоростью. Он заранее знал, о чем они подумают и что скажут. Мари-Элен считали одной из самых удивительных красавиц в Европе, и Северьянов не раз слышал, что их называют прекрасной супружеской парой. Князю вдруг вспомнилась их дочь Катя, и, как всегда, при мысли о ней ему стало очень грустно.
— Ники, я очень рада видеть тебя, дорогой! — воскликнула Мари-Элен. Она чмокнула мужа в щеку, прижавшись на мгновение к его рукаву обнаженной грудью. Глаза у нее были такие же черные, как волосы, и это оттеняло безупречно чистую и светлую кожу. Головку Мари-Элен украшала бриллиантовая тиара, а запястья — браслеты с рубинами и бриллиантами.
— Мы только что прибыли, — сказала она. Ее кавалер счел за лучшее ретироваться, чтобы позволить супругам поговорить наедине.
Князь пристально взглянул на нее.
— Разве я не оставил тебя в Санкт-Петербурге? Разве я недостаточно понятно объяснил тебе, что еду за границу по делу государственной важности, а не ради развлечений?
— Не сердись. — Мари-Элен взяла его за руку. — Я понимаю, почему ты решил не брать меня с собой в Лондон. Но Катя места себе не находила с тех пор, как ты уехал!
— О чем ты? — встревожился князь.
— Когда ты уехал, она проплакала всю ночь, и никому, даже Лизе, не удавалось ее успокоить. Лиза была старой, полуслепой нянюшкой. Я объяснила, что ты отправился не в армию, но Катя, кажется, не поверила. Ты же знаешь, какая она упрямая, Ники. Девочка перестала есть. Я очень испугалась, — щебетала Мари-Элен, глядя на него правдивым взглядом.
На самом деле едва ли что-нибудь могло испугать Мари-Элен. И князь это знал. Знал он и то, что дочь — его самое уязвимое место, так сказать, ахиллесова пята. Видит Бог, Северьянов мог справиться с любой, даже самой сложной ситуацией, но совершенно терялся, если страдала Катя. Княжне это тоже было хорошо известно.
— Как ты попала сюда? — спросил он. Жена одарила его ослепительной улыбкой.
— Александр отправил нас на своем корабле.
«Следовало бы самому догадаться», — подумал он. Александр благоволил к Мари-Элен, как и к нему, а они с ним дружили с самой юности. Царь с присущим ему энтузиазмом сам устроил его женитьбу, руководствуясь и романтическими идеалами, заслуживающими лучшего применения, и суровым политическим расчетом. Мари-Элен была не только немецкой принцессой, но и кузиной царицы.
— Письмо Александра к тебе я оставила на столе в библиотеке, — сказала Мари-Элен. — Не сердись на меня, Ники. Надеюсь, я чем-нибудь помогу тебе здесь.
— Возможно.
Князь скользнул взглядом по толпе гостей. Он отлично сознавал, что его жена, эгоистичная и избалованная, всеми правдами и не правдами привыкла добиваться того, чего хотела. Ей так хотелось отправиться с ним в Лондон, словно эта поездка была развлечением, вроде воскресного пикника. Князя крайне раздражало, когда Мари-Элен для достижения своих целей пользовалась его отношением к Кате. Но сейчас он и сам ужасно скучал по дочери, не зная, сколько еще продлятся эти проклятые переговоры. Хотя Северьянов поставил условие, чтобы его немедленно отозвали из Лондона после подписания договора, все могло затянуться на несколько месяцев.