— Ранение.
Я спросил:
— Больно было?
Он ответил:
— Не очень.
И все. Откуда мне было знать про тот осколок?
VIЯ долго не мог уснуть. И все мерещился мне тот осколок. Тетка потом рассматривала последний рентгеновский снимок папиного сердца. И показала снимок мне — я попросил ее показать. Кончиком мизинца тетка тронула что-то черное, маленькое, угловатое и сказала:
— Он.
Он был совсем рядом с сердцем. Тетка смотрела на него сосредоточенно, не мигая, как смотрела в центр фотографии. Мама с тревогой следила за теткой. Одно, что мама безоговорочно признавала теткиным плюсом, — ее хирургический опыт. Но на тети-Дашином лице не было написано ничего. Просто серьезное лицо. Лицо врача, разглядывающего рентгеновский снимок.
Без единого слова она отдала снимок папе. Зачем им слова? Они и без слов понимали друг друга. Пусть «конский», но папа тоже доктор.
И вот я лежал в постели, а осколок все стоял у меня перед глазами. Маленький, черный, угловатый. «Притаившаяся смерть» — тетка никогда не бросалась такими словами.
Мне виделось, как по утрам, в часы «пик», папу жмут и давят в метро. И осколок начинает давить, жать на ту узенькую перемычку, что отделяет его от сердца. А ведь папа мог бы не ездить. Выходить утром из дома и прямо идти на свои фермы. Но он ездит. Каждый день. Его жмут и давят...
...Тетка сказала: «Я ногтями, чуть не зубами осколок рвала. А он крыл меня матом: быстрей, быстрей! Осколок мешал ему стрелять. Такой бой шел — каждый автомат на счету».
Вот тебе и «конский» доктор!
...Ночь. Московская ночь без темноты. Мне никогда не мешал свет от фонарей, пробивающийся сквозь шторы. Теперь мешал.
Наверно, он мешал и маме с папой. Они ворочались. И вдруг мама шепотом сказала:
— Вот бешеная. Приедет, намутит и уедет. Ей хоть бы что. Своих-то учит — шутка ли, на третий курс перешли. А нашему... «И шел бы на доброе здоровье!» — очень сердито передразнила она тетку. — Вот и сорвется после таких-то слов. Теперь у него лишний козырь: тетка поддержала. Вот уж действительно бешеная!
Папа ничего не ответил. Только кашлянул. И кашель, конечно, надавил на осколок. И мне стало страшно.
Тетка в столовой заворочалась на раскладушке. Тоже кашлянула. И сказала громко, не боясь никого разбудить:
— Коля, может, удалить, а? При теперешнем уровне хирургии не скажу, что пустяк, но уже можно. Без особого риска. Может, удалить? Ну его к черту, а, Коля?..
г. Рига.