Читать интересную книгу Признания Мегрэ - Жорж Сименон

Возможно, это происходило от свойственной им обоим честности не только по отношению к другим, но и к самим себе? Их дружба была искренней, они никогда не хитрили и называли вещи своими именами.

И если в этот вечер Мегрэ вдруг заговорил, то не столько для того, чтобы отвлечь своего друга от тягостных мыслей, сколько потому, что телефонный звонок разбудил в нем те же чувства, которые волновали доктора.

Дело здесь было не в комплексе виновности, да, впрочем, Мегрэ терпеть не мог этого выражения. Не было здесь и угрызений совести. И тот и другой, просто в силу избранных ими самими профессий, часто вынуждены были принимать решение, от которого зависела судьба другого человека, а у Пардона даже решался вопрос жизни или смерти.

Ничего романтического в их настроении не было. Не было также ни подавленности, ни возмущения. Только какая-то меланхолическая задумчивость.

Молодой Брюар не решался подсесть к ним. Мужу Алисы интересно было послушать, о чем они говорили вполголоса, но, понимая, что он еще слишком молод, зять Пардонов снова уселся возле женщин.

— Нас было трое в кабинете, — рассказывал Мегрэ. — Юный Лапуэнт стенографировал допрос, по временам поглядывая на меня, Адриен Жоссе то вставал, то снова усаживался на стул, а я большую часть времени стоял, повернувшись спиной к открытому окну.

Я понимал, как измучен Жоссе. Он провел бессонную ночь. Накануне вечером он много выпил, потом среди ночи добавил еще. Я чувствовал, что на него словно накатывались волны усталости, что порой у него начинается настоящее головокружение. В какие-то мгновения взгляд его мутных глаз устремлялся в одну точку, и он, словно чувствуя, что погружается в оцепенение, силился вновь всплыть на поверхность.

Может показаться жестоким, что я тем не менее довел до конца этот допрос, который продолжался свыше трех часов.

Однако я настаивал на этом столько же из чувства долга, сколько желая добра Жоссе. С одной стороны, я должен был использовать всякую возможность, чтобы добиться от него признания. С другой стороны, при таком нервном напряжении его мог успокоить только укол или снотворное.

Он испытывал непреодолимое желание говорить, говорить тут же, не откладывая, и если бы я отправил его в камеру предварительного заключения, он и там, без сомнения, продолжал бы разговаривать сам с собой.

Из коридора доносились голоса и смех дожидавшихся репортеров.

В этот час обычно выходят дневные газеты, и я не сомневался, что в них появится сообщение об убийстве в Отейе и первые страницы запестрят снимками Адриена Жоссе, сделанными утром на улице Лопер.

С минуты на минуту мог позвонить судебный следователь Комелио, которому всегда не терпится вынести решение по порученному ему делу. — «Жоссе у вас?» — «Да.» — «Он сознается?» — Человек смотрел на меня, догадываясь, что речь идет о нем. — «Я как раз этим усиленно занимаюсь», — ответил я, не уточняя. — «Он отрицает?» — «Не знаю». — «Объясните ему, что в его же интересах». — «Попытаюсь».

Комелио не злой человек. Его как-то назвали моим личным врагом потому, что у нас с ним иногда бывали стычки. Но, в сущности, он тут не виноват. Виной всему его представление о своих служебных обязанностях и своем долге. Комелио считает, что, получая жалованье за то, что он защищает общество, он должен быть неумолим в любом случае, если что-либо угрожает нарушению установленного порядка. Не думаю, чтобы его когда-нибудь терзали сомнения. Он невозмутимо разделяет всех людей на хороших и плохих и не способен даже представить себе, что есть и такие, которые находятся где-то, между этими двумя лагерями. Если бы я признался ему, что до сих пор не пришел к какому-либо определенному мнению, он бы мне не поверил или обвинил бы меня в том, что я отношусь спустя рукава к возложенным на меня обязанностям.

Тем не менее через час, даже через два часа после начала допроса я был не способен ответить на вопрос, который время от времени задавал мне Жоссе, глядя на меня умоляющими глазами:

«Скажите, вы мне верите?»

Еще вчера я его совсем не знал, даже ничего о нем не слышал. Если его имя было мне смутно знакомо, то только потому, что я покупал лекарства, на которых значились имена Жоссе и Вирьё.

Любопытно, что мне никогда не приходилось бывать на улице Лопер, которую я, к некоторому своему удивлению, обнаружил только сегодня утром. В квартале, расположенном вокруг Отейской церкви, преступления случаются редко. А улица Лопер, которая никуда не ведет, вернее, даже не улица, а дорога, окаймленная двумя десятками частных домов, скорее могла бы сойти за провинциальный бульвар. Находишься в двух шагах от улицы Шардон-Лагаш, а чувствуешь себя совсем вдали от парижского шума. Названия соседних улиц не напоминают о великих людях республики, а названы в честь писателей: улица Буало, Теофила Готье, Леконт де Лиля… Мне захотелось вернуться в этот дом, не похожий на остальные дома на этой улице — здание неправильной формы, почти целиком из стекла, построенное в эпоху конструктивизма в двадцатые годы. Все в доме было для меня чужим: и отделка, и окраска, и мебель, и расположение комнат, и мне трудно было представить себе, какой образ жизни вели его обитатели.

А все-таки человек, сидевший предо мной, преодолевая усталость и желание выпить еще, спрашивал меня:

«Скажите, вы мне верите?»

И в его взгляде сквозило тоскливое ожидание и покорность. Инспектор в комиссариате Отейя ему не поверил и, видимо, не очень-то с ним церемонился.

Тем временем репортеры подняли в коридоре такой шум, что мне пришлось открыть дверь, чтобы их урезонить.

Жоссе во второй или в третий раз отказывался от предложенных ему бутербродов. Видимо, чувствуя, что с минуты на минуту его могут оставить силы, он торопился любой ценой выговориться до конца.

И, наверное, не только потому, что перед ним сидел комиссар Уголовной полиции, от которого, возможно, зависела его судьба.

Просто он испытывал необходимость убедить в своей правоте, убедить безразлично кого, любого человека.

— Вы были счастливы с женой?

Что бы мог ответить на этот вопрос сам Мегрэ или доктор Пардон? Жоссе колебался.

— Мне кажется, что какое-то время мы были очень счастливы… Особенно, когда оставались одни… Особенно ночью… Вы понимаете, что я хочу сказать?.. И если бы мы могли чаще оставаться вдвоем…

Ему так хотелось быть точным!

— Не знаю, знакома ли вам эта среда… Я совсем не знал ее до тех пор, пока сам к ней не приобщился… А Кристина вращалась в ней с самого детства… Жить без нее не могла… У нее было много друзей… Она создавала себе кучу обязательств… Стоило ей на минуту остаться одной, она сразу снимала телефонную трубку… Все время устраивались какие-то завтраки, коктейли, обеды, надо было ходить на генеральные репетиции и на ужины в кабаре… Сотни людей мы называли по имени и всегда встречались с ними в одних и тех же местах… Она меня раньше любила, я в этом уверен… Уверен также, что в известном смысле любила меня и до сих пор…

— А вы? — спросил Мегрэ.

— Я тоже. Этому трудно поверить. Даже друзья, которые знали нашу жизнь, будут утверждать обратное. И все-таки чувство, которое нас связывало, было, вероятно, сильнее того, что обычно называют любовью… Ведь в последнее время мы очень редко бывали близки…

— С каких пор?

— Вот уже несколько лет… Четыре или пять… Точнее сказать затрудняюсь… Я вряд ли смог бы даже сказать, как мы пришли к этому.

— Вы ссорились?

— И да и нет. Смотря как понимать это слово. Мы слишком хорошо знали друг друга. Больше никаких иллюзий быть не могло, тем более никаких уловок… Кончилось тем, что мы стали безжалостны…

— Безжалостны к чему?

— К мельчайшим недостаткам, к малейшим слабостям, которые свойственны всем. Первое время их не замечают, а если и обнаруживают, то стараются видеть в таком свете, что они кажутся даже привлекательными.

— Их превращают в достоинства?

— Допустим, один из супругов из-за них становится более человечным, более уязвимым, так, что хочется его защищать, окружить нежностью… Видите ли, основная причина в том, что я не был подготовлен к такому стилю жизни… Вам знакомо наше предприятие на улице Марсо? У нас есть еще лаборатории в Сен-Мандэ, и в Бельгии, и в Швейцарии… Это составляло и составляет до сих пор часть моей жизни, часть наиболее существенную… Вы сейчас спрашивали, был ли я счастлив… Я руководил предприятием, которое день ото дня становилось все более значительным, и это заполняло мою жизнь… И вот, в разгаре работы, неожиданно раздается звонок… Кристина назначает мне свидание…

— Вы чувствовали себя зависимым от Кристины из-за ее богатства?

— Пожалуй, нет. Правда, многие считали и считают, что я женился на деньгах.

— А это не так? Деньги здесь роли не играли?