сказал Мокшин. — Считайте, неделю выиграли!..
А через неделю, во время пробного пуска станков, Бурцева вызвали в дирекцию: звонили из министерства.
Директор, Алексей Петрович Дубовик, грузно поднялся и протянул пухлую руку с рыжеватыми волосиками на пальцах.
— Ну, поздравляю, Дмитрий Сергеевич, — сказал он с грустной улыбкой. — Все ругался со мной, а теперь вот сам узнаешь — каков он на вкус, директорский хлеб.
Бурцев взглянул на его одутловатое лицо, выдававшее болезнь сердца, на усталые, покрасневшие глаза в рыжеватых ресницах — и почувствовал, что к горлу подкатил комок. Ему вдруг стало жаль этого большого усталого человека, с которым в течение шести лет он делил радости и неудачи, с которым, случалось, и ругался и которому многим был обязан. Бурцев шагнул к нему и неловко, по-мужски, обняв, поцеловал.
— Спасибо, Алексей Петрович, — хрипло произнес он. — За все — спасибо...
— Ну, чего там... — сказал Дубовик, отводя повлажневшие глаза. — Не прощаемся же еще... А вообще — не забывай...
Он опустился в кресло и подвинул Бурцеву портсигар.
— Садись, закуривай, — сказал он и, помолчав, добавил: — Хорошо, что автоматику успеешь пустить...
— Да, хорошо... — сказал Бурцев, подумав, что числа десятого мая он будет уже в пути.
Дома, на столе, он нашел записку. Разбрызгав чернила и прорвав в одном месте бумагу, Ольга писала: «Димчик, не сердись! Выезжаю недалеко на съемки. Будет возможность — напишу. Целую, твоя О. Тороплюсь очень...»
— Гм, Димчик... — Бурцев озадаченно перечел записку. — И не пишет — куда выехала, на сколько... Где ее теперь искать? Тьфу пропасть!..
Оставалось ждать писем. Но дни проходили, а вестей от Ольги не было...
Приступив к заполнению анкеты и дойдя до графы «семейное положение», Бурцев задумался. Что же нанисать? «Семейная жизнь на грани фантастики», — невесело пошутил над собой Бурцев и, задержав на мгновенье перо, вывел — «женат»...
Работа автоматической линии постепенно начинала налаживаться, однако Бурцев уже чувствовал себя отрешенным от заводских дел, и его не покидало какое-то душевное беспокойство, что-то похожее на неприкаянность. Нет, пожалуй, для деятельного человека более тягостного состояния, чем ожидание. А тут — и Ольги нет, и приказ о назначении еще не получен... Незаметно подошли майские торжества, Ольга не возвращалась. Весь день Бурцев провалялся на диване, перелистывая томик Багрицкого, а когда в комнате стало темнеть, оделся и вышел на улицу. Дневное оживление на иллюминованных улицах стало спадать — люди торопились к праздничным столам. Бурцеву некуда было торопиться, и, еще не решив, куда идти, он остановился на мосту возле кинотеатра «Ударник» и закурил. От воды поднимался влажный весенний запах, чем-то напоминающий аромат ландышей. Приближался ярко освещенный изнутри речной трамвай. Вот он уже внизу, а вот — и исчез, будто проглоченный полукруглой аркой моста.
Бурцев бросил в воду недокуренную сигарету и откинулся от перил моста. С утра он ничего не ел. «Где бы лучше поужинать?» — раздумывал он. И тут мелькнула мысль, показавшаяся ему забавной: «Что ж, отпраздную, а заодно начну знакомство с краем, в который надлежит ехать. Хотя бы и через кухню...» Бурцев вышел на обочину панели и оглянулся по сторонам. Вскоре заметил зеленый огонек такси. Он поднял руку и, плюхнувшись рядом с шофером, сказал:
— На Трубную площадь... К ресторану «Узбекистан»...
Ресторан, как и положено в праздничный день, был переполнен. Но Бурцеву посчастливилось попасть за столик на летней веранде, крытой полотняным тентом. По весеннему времени здесь было, пожалуй, слишком свежо, зато веранда выходила в небольшой зеленый сад, откуда, смешавшись с горечью молодой листвы, доносился запах шашлыка. И от всего этого — тента, сада, вкусного мясного запаха — невольно создавалась иллюзия, что сидишь где-то там, на юге.
Бурцев с неожиданным для себя интересом приступил к изучению меню. «Манты», «Лагман», «Дульма-тухум», — читал он незнакомые названия блюд. «Вот она — начинается экзотика», — усмехнулся он про себя. Но, не зная, что скрывают за собой заманчивые слова, не рискнул заказать. Остановился на более знакомом — плов и шашлык. Попросив еще и коньяку, Бурцев осмотрелся. За соседним столиком сидели узбеки. И что-то знакомое почудилось в них Бурцеву. Он даже знал, как называются эти черные квадратные тюбетейки с белым узором, наподобие загнутых стручков перца, — чустские. На Сталинградском тракторном, в их бригаде зуборезов, был семитысячник-узбек. Где-то он сейчас — Муслим Сагатов? Муся, как звали его в бригаде... Но как давно это было! Как давно... Целых четверть столетия назад. И посредине — четыре года войны, — водоворот... Жив ли, нет ли остался человек — незримая песчинка, затянутая в крутоверть сурового и небывало величавого времени?.. Летит оно — время. Летит... Стоял завод — живой, огромный, многолюдный... Был искрошен в щебень... И вот опять, возродившись из пепла, не первый год выпускает трактора... А кажется — вчера приходил до смены к своему «Глиссону», организовывал набеги «печенегов» на кузнечный цех, когда не хватало поковок; переселял с бузулукскими ребятами — двадцать гармошек на тридцать человек — Муслима Сагатова, когда к тому приехала жена с трехлетним Ильясом, Ильюшкой; переселял из длинного, неуютного барака №873 в отдельную комнату, отвоеванную в каменном доме №564... Кажется, вчера, подхватив барахтающегося смуглого Ильюшку и осторожно переступая по мокрому песку, который продавливался под ногами, входил в ослепляющую ртуть воды и оглашал Волгу криком и визгом вместе с трехлетним малышом... Сколько же было ему самому? Когда пришел в школу ФЗУ — неполных четырнадцать... Пришлось соврать, что пятнадцать... Муслиму же было что-то около девятнадцати. Рано женился — «у нас обычай такой», — а теоремы Пифагора не знал...
— Вот, пожалуйста, — сказала официантка, ставя перед Бурцевым касу с пловом, приготовленный по-узбекски шашлык и графинчик с коньяком. — Лепешек — одну, две?
Бурцев очнулся. В уши хлынул шум оживленных голосов, звуки джаза, играющего что-то восточное.
— Одну хватит, — не задумываясь ответил он и, глядя на узбеков за соседним столом, стал рвать руками пышную лепешку с продавленной серединкой.
Он налил в рюмку коньяк и взглянул на соседей по столу — молодую парочку, занятую негромким разговором. Четвертая сторона столика упиралась в барьер веранды.
— С праздником вас, — сказал Бурцев и, подняв рюмку, кивнул головой.
— Спасибо, вас также, — ответили те, одновременно взглянув