Читать интересную книгу Ахилл Татий "Левкиппа и Клитофонт". Лонг "Дафнис и Хлоя". Петроний "Сатирикон". Апулей "Метамофозы, или Золотой осел" - Апулей Луций

Самый выбор жанра комического романа нравов в значительной мере обусловил внимание Петрония к теневым, отрицательным сторонам жизни; для античного автора понятия комического и низменно-грубого совпадали. Но при этом его книга не укладывается в рамки, привычные для такого рода проблематики: в ней нет ни моральной дидактики, ни порицающего отношения к изображаемому. Хотя Петроний дает достаточно красноречивые свидетельства падения человеческой личности, хотя он заглядывает в грязные притоны, сомнительные гостиницы, прибежища тайных культов или на кишащий жуликами рынок, он говорит обо всем как сторонний, незаинтересованный наблюдатель. Следствием этой позиции наблюдателя, бесстрастно регистрирующего то, что он видит, являются в романе многочисленные сцены противоестественных любовных связей и безудержной чувственности; для развращенного и безнравственного общества того времени они были типичны.

Но ничто не вызывает у Петрония отрицательного отношения. Он в такой мере не показывает неприязни к героям, запятнанным всевозможными пороками и преступлениями, что ученые согласны видеть во многих из них (особенно охотно в Эвмолпе, Энколпии и Агамемноне) выразителей личных взглядов и симпатий автора.

Здесь мы подходим к сложному вопросу интерпретации романа. Его понимание чрезвычайно затрудняется отсутствием положительных персонажей, в чьих словах можно было бы услышать голос автора; форма повествования почти лишает Петрония возможности и повода говорить от своего лица (ведь роман — это личный рассказ Энколпия); помехой является также невозможность определить место дошедших до нас частей в контексте целого.

Правда, в виде исключения вставные стихи, сопровождающие повествование, комментируют действие от автора, обнаруживая взгляды самого Петрония. Они характерны для периода общественного разложения I века нашей эры: Петроний ни во что не верит и на все смотрит мрачно (за деньги можно купить и судью и друга); добрые чувства — только комедия, которую разыгрывают, пока это выгодно; искусство переживает упадок и т. п.

Большое место отведено в романе эстетическим вопросам, затронуты область живописи, риторики, эпической поэзии. Но и здесь было бы неосторожно всегда отождествлять рассуждающих на эти темы героев с автором. Так, Эвмолп в своей поэме «О гражданской войне» вводит в действие богов, то есть пользуется традиционным мифологическим аппаратом, от которого отказался современник Петрония эпический поэт Лукан. Однако мы не можем сказать с уверенностью, полемизирует ли Петроний с Луканом или только высмеивает авторов распространенного в то время классицистского эпоса, пародией на который являются стихи Эвмолпа.

Столь же затруднено и суждение относительно философских симпатий Петрония. В романе больше всего свидетельств интереса к Эпикуру: встречаются реминисценции из Эпикура, из философов его направления и лестные отзывы о нем, но все они обычно произносятся действующими лицами романа. Только однажды Петроний, защищая свою книгу от нападок моралистов (как он выражается, Катонов), оправдывает ее вольное содержание царящим в мире законом любви и кончает ссылкой на Эпикура (CXXXII):

Правды отец, Эпикур, и сам повелел нам, премудрый, Вечно любить, говоря: цель этой жизни — любовь.

Но эта ссылка скорее иронического характера, тем более что эпикуреизм, вульгарно понятый как жизнь ради наслаждения, не утверждается повествованием, а служит лишь объектом изображения.

Несомненно только, что Петронию была близка позиция Эпикура по отношению к богам; Эпикур отводил им скромную роль: согласно его учению, боги существовали, но не правили миром. Петроний был, очевидно, решительнее. Полные иронии замечания о богах тоже принадлежат героям повествования, но самый характер этих замечаний позволяет думать, что автор согласен с ними, — в противном случае, он едва ли позволил бы себе подобный тон, хотя представление о религиозном пиетете и имело в древности очень подвижные границы.

Сравнительно с греческим романом, у Петрония появляются, кроме характерных черт его эпохи (сюда, в первую очередь, относятся картина нравов, свидетельства развития в Риме восточных культов, изображение поднявшегося сословия вольноотпущенников), социально типизированные образы. Фигуры вольноотпущенников — нуворишей, хвастливых, необразованных, лишенных вкуса, — представляют собой высокую ступень обобщения, а описание пира Трималхиона поражает мастерством деталей, складывающихся в социально-психологическую картину большого размаха.

К новшествам, введенным автором, относится и дифференцированный язык действующих лиц.

Люди нового времени привыкли к тому, что каждый персонаж литературного произведения говорит в соответствии со своим социальным и психологическим обликом, и потому сейчас трудно в полной мере оценить эту заслугу Петрония. Между тем в греческой и римской литературе представители различных культурных слоев обычно лишены речевой характеристики.

Особенно это бросается в глаза, когда нужно бывает определить говорящее лицо в каком-нибудь фрагменте. Точки зрения ученых обычно расходятся, и кандидатами на ту или иную реплику оказываются боги и кормилицы, рабы и мифологические герои…

Иное дело у Петрония. При сравнении речи Трималхиона и других вольноотпущенников с манерой выражаться ритора Агамемнона или Эвмолпа ощутимо резкое различие: речь первых изобилует народными элементами, пословицами, поговорками, избегает придаточных предложений, пестрит грубыми словами, ошибками и провинциализмами, а Эвмолп и Агамемнон говорят корректным и изящным языком образованных людей.

Скептико-ироническая позиция автора послужила причиной смещения масштабов и уравняла между собой высокое и низменное, смешное и серьезное. Поэтому в романе комические сцены неожиданно сменяются философскими и литературными рассуждениями, площадная брань соседствует с поэзией, а юридический документ — с вольной шуткой. Пестроту создают и многочисленные вставные новеллы, фантастические, иронические и бытовые, из которых наибольшую популярность приобрела в новое время новелла об эфесской матроне.

* * *

«Метаморфозы» Апулея — рассказ о превращенном в осла человеке — еще в древности получили название «Золотой осел», где эпитет означал высшую форму оценки, совпадая по смыслу со словами «замечательный», «прекраснейший». Такое отношение к роману, который был одновременно развлекательным и серьезным, понятно — он отвечал самым разнообразным потребностям и интересам: при желании можно было найти удовлетворение в его занимательности, а более вдумчивые читатели получали ответ на вопросы нравственные и религиозные.

В наши дни эта сторона «Метаморфоз», конечно, сохраняет лишь культурно-исторический интерес. Но художественное воздействие романа не утратило своей силы, а удаленность времени создания сообщила ему дополнительную привлекательность — возможность проникнуть в прославленный и малознакомый мир чужой культуры. Так что и мы называем «Метаморфозы» «Золотым ослом» не только по традиции.

Апулей использовал распространенный фольклорный сюжет превращений. Повествования о злоключениях человека, силой колдовских чар принявшего облик осла, были известны и до Апулея; это — не дошедшая до нас греческая повесть Лукия Патрского и сохранившаяся — тоже греческая — повесть «Лукий, или Осел», ошибочно приписывавшаяся Лукиану (II в. н. э.), с которой «Метаморфозы» имеют много точек соприкосновения. Предполагают, что оба они, Апулей и псевдо-Лукиан, перерабатывали, каждый по-своему, повесть Лукия Патрского. В отличие от конспективного изложения событий, характеризующего «Лукия» псевдо-Лукиана, Апулей дает подробный рассказ, перемежающийся большим количеством вставных новелл, а своей новой концовкой сообщает философское значение сюжету, пародийно-сатирически поданному псевдо-Лукианом.

Странствия Луция-осла кончаются неожиданным финалом: помощь богини Исиды возвращает ему человеческий облик, и отныне, пережив духовное перерождение, он становится адептом ее религии. В «Лукии» же развязка только подчеркивала комическое понимание автором своего материала; героя, вновь ставшего человеком, встречает оскорбительное разочарование возлюбленной, которой он нравился, когда был ослом, и его с позором прогоняют.