Таксист оказался на редкость словоохотливым. Он расспрашивал меня, не переставая, и зачем я еду туда одна, и где меня будет ждать муж. Я отделывалась короткими репликами, и в конце концов таксист обиженно замолчал.
Высадив меня возле ресторана, он развернулся и, подхватив только что вышедшую парочку, умчался. А я осталась одна.
Не зная, с чего начать, я подошла к дверям, но тут же отпрянула. Мне было не по себе. Одна, вечером, в незнакомом месте, заглядываю в большие освещенные окна. Все равно ничего не видно – тяжелые драпри были задернуты наглухо. Из здания доносилась веселая музыка, резкий голос певицы, усиленный микрофоном, был слышен даже сквозь толстое стекло. Слов разобрать было невозможно.
Так я промаялась около четверти часа, уговаривая себя войти: ведь бакинская девушка из приличного дома никогда не войдет одна вечером в ресторан. Место было немноголюдным, на меня никто не обращал внимания. Я уже совсем растеряла весь пыл и решила, что с первым попавшимся такси уеду домой. А там видно будет.
Вдруг к ресторану подкатила машина и оттуда вышла пара усатых мужиков. Один из них что-то сказал шоферу и взмахом руки отпустил его. Второй в это время пристально наблюдал за мной. Мне стало не по себе, но я с независимым видом отвернулась, сняла очки и стала их протирать. Они подошли ко мне.
– Ай, какая красивая девушка, – покачал головой один из них, – совсем одна стоит, нехорошо…
– Голодная, наверное, – заметил второй, окидывая мрачным взглядом мою тщедушную фигуру.
Первый кивнул, соглашаясь.
Я молчала, не зная, как выбраться из этой ситуации.
– Пойдем с нами, – решительно заявил второй, – рыбу будем кушать.
И, потащив меня с собой, они вошли в массивные двери.
Практически все столики были заняты. В зале стоял равномерный гул. Певица только что закончила песню и стояла на эстраде, картинно обмахиваясь огромным веером. Услужливый официант, пятясь и кланяясь, посадил нас за боковой столик у двери. Я села так, чтобы мне был виден зал и, нацепив, наконец, протертые до блеска очки, принялась рассматривать жующую публику. Рустама меж ними не было.
Тогда я обратила внимание на своих кавалеров, решив быть с ними полюбезнее. Они назвались оптовыми торговцами, привозящими грузовики разной снеди на рынки города. Одного из них звали Джахнун, а другого – Мурад. У одного пальцы были украшены массивными перстнями с печатками, а у другого из ворота рубашки выглядывала золотая цепь. «Ничего себе», – подумала я про себя и вежливо ответила им, что меня зовут Марина. Сменить имя не хватило ума.
Принесли осетрину. Нежно-золотистые кусочки, нанизанные на длинные шампуры, сочились янтарным соком. Кроме огромного блюда с рыбой, два официанта торжественно поставили на стол большую овальную тарелку, на которой был уложены тонкие зеленые перья молодого лука, изящные листики кресс-салата и душистой киндзы. По краям тарелки шел ровный ряд малиновых крепких редисочек.
Стол быстро заставлялся яствами. Чего только не заказала пара оптовых торговцев. Там была фасоль, протертая с орехами в винном соусе, жареные баклажаны, заправленные толченым чесноком, черная икра в плошке со льдом, украшенная ломтиком лимона, и многое другое. Все это великолепно смотрелось, чудно пахло и стоило, наверняка, не одну мою зарплату.
Сновавшие туда сюда официанты поставили, наконец, на стол плетенку с только что испеченным чуреком, несколько бутылок вина и исчезли.
Джахнун схватил толстыми пальцами пучок зелени, энергично сложил зеленый лук пополам, окунул в соль и громко захрустел. Мурад, прежде чем сделать то же самое, поднес киндзу к носу и, закатывая глаза, промычал:
– Мм…, какой аромат! Кушай, дэвушка, рыба стынет.
Они принялись разговаривать между собой на каком-то странном диалекте, видимо, тех мест, откуда они приехали. Я не прислушивалась, тем более, что отдохнувшая певица вновь схватилась за микрофон и стала что-то кричать в него под раздирающий уши аккомпанемент ударных.
Время шло. Я ковыряла вилкой рыбу, не переставая оглядывать зал. Рустам не показывался. Становилось все жарче и накуреннее. Один из торговцев расстегнул рубашку и, почесав заросшую грудь, спросил меня:
– Танцевать хочешь?
Испуганно помотав головой, я уткнулась в тарелку.
Торговец что-то недовольно сказал своему напарнику. Тот возразил, и они принялись спорить, не обращая на меня никакого внимания. Я украдкой рассматривала их, соображая, как бы отсюда незаметно слинять. На груди второго, которого звали Мурад, висел медальон. На нем в профиль был изображен портрет женщины с крупным носом и вторым подбородком. Медальон был выполнен из старой бронзы с патиной, позеленевшей от времени. Недоумевая, зачем вешать кусок медяшки на золотую цепь, я перевела взгляд на Джахнуна, и оказалось, что у него на перстне с печаткой тоже портрет той же женщины. «Они родственники, подумала я, – а эти портреты какой– нибудь основательницы рода».
– Какой у вас интересный медальон! – сказала я, только чтобы не молчать и не казаться букой. А то все ем и ем, как будто за этим сюда пришла. – Это, наверное, ваша бабушка. Вот и на перстне она.
И я ткнула пальцем в печатку.
Лучше бы я этого не говорила. Кажется, сморозила какую-то глупость. Усачи переглянулись, Мурад застегнул рубашку, а Джахнун, криво улыбаясь, произнес:
– Да, это наша прабабушка. А эти вещи она нам в наследство оставила. Ты кушай, кушай.
– И вино пей, – хмуро сказал второй, протягивая мне бокал вина.
Он, не глядя на меня, бросил несколько слов на незнакомом языке своему напарнику. Тот кивнул, и они снова ожесточенно заспорили.
Нет, они точно не братья. Может быть, дальние родственники, потому что кроме усов, ничего общего у них не было. Джахнун был толстяком с вывороченными, как у негра, губами, а у Мурада брови домиком и крючковатый нос придавали ему вид кавказского Дуремара.
Вскоре, поняв, что время позднее, а мне надо как-то отсюда выбираться, все равно уже не дождусь своего неверного мужа, я встала, улыбнулась усачам и направилась в туалет. Помыв руки, я тихонько отворила дверь и бочком пробралась мимо зала к входу на кухню. Там я решила выскочить через черный ход.
Но не тут-то было… Мои спутники, оказалось, сторожили меня у выхода из туалета, и, поняв, что я не разделяю их желание провести с ними остаток вечера до утра, бросились мне наперерез.
Лавируя между тяжелыми кастрюлями, я слышала за собой грохот и пыхтение грузных преследователей. Запах рыбы, казалось, пропитал все закоулки этого заведения. Шатаясь и зажав нос, я искала выход. И, наконец, обнаружив за грязной марлевой занавеской дверь, бросилась вон из разгромленной кухни, и оказалась в кромешной темноте – дверь выходила на служебный двор ресторана.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});