В конце концов Потемкин по своей живой натуре, лелея разные планы, примирился со своим недостатком, который, по отзывам современников, был почти незаметен и очень немного портил его замечательную красоту. С повязанным глазом Потемкин стал мало-помалу появляться в обществе и, наконец, снова по желанию Екатерины, попал во дворец.
Тот факт, что Потемкин был вызван из своего уединения самой императрицей, указывает, что последняя его помнила и интересовалась его судьбой. И весьма правдоподобны рассказы о том, что Орловы не желали появления его во дворце, иначе он еще раньше попал бы в придворные сферы, в которых имел такой успех.
Как бы то ни было, но в один прекрасный день к отшельнику явились Алексей и Григорий Орловы.
– Тезка, – сказал Григорий, – государыня приказала мне глаз твой посмотреть!
Но Потемкин не хотел сначала исполнить этого требования; тогда Орловы силой сняли повязку с глаза и убедились, что их соперник окривел.
– Ну, тезка, – проговорил тогда Григорий Орлов, – а мне сказывали, что ты проказничаешь... Одевайся: государыня приказала привести тебя к себе!
Таким образом состоялось вторичное появление Потемкина при дворе.
Мы не будем передавать всех рассказов, относящихся к жизни Потемкина в это время: события ее не представляются интересными, и, кроме того, имеется мало документальных данных об этом периоде. Блестящие дни временщика, изумившего Европу своим великолепием и могуществом, были еще впереди. Одно только можно сказать, что он нередко за описываемое время бывал во дворце, забавлял государыню своими выходками и давал ей возможность знакомиться со своим выдающимся умом и дарованиями. Не было, вероятно, недостатка со стороны Орловых и их сильной партии в желании дискредитировать Потемкина, так настойчиво становившегося им поперек дороги. Ничего нет необычайного и в том, что они старались под тем или другим предлогом удалить его от двора и дали ему, между прочим, очень неавантажную командировку в Швецию, которая, впрочем, по другим источникам относится к более раннему периоду службы Потемкина. Весьма возможно также, что бывали дни, когда сама императрица, настроенная Орловым, менее дружелюбно относилась к будущему временщику.
Во всяком случае на Потемкина за эти 7 – 8 лет не пролилось особенных милостей и его служебное положение шло довольно обыкновенными шагами. Нам нет надобности делать скучное перечисление его наград и производств; скажем только, что он в 1768 году был пожалован в камергеры.
Мы не можем обойти молчанием то обстоятельство, что будущему могущественному человеку, простершему свою длань над обширной Россией, приходилось за это время часто занимать неподходящие должности и делать почти опереточные скачки от одного дела к другому. То он “занимает казначейскую должность” и надзирает за шитьем казенных мундиров; то заседает за обер-прокурорским столом в Святейшем Синоде, “дабы слушанием, читанием и собственным сочинением текущих резолюций навыкал быть способным и искусным к сему месту”, – как сказано в указе Синоду. Может быть, знание богословских книг и церковных обрядностей Потемкиным оправдывало в достаточной степени его присутствие в упомянутом учреждении; но довольно странно, что в 1767 году с двумя ротами своего полка он был командирован в Москву, где тогда собралась известная “Большая комиссия” для составления “Уложения”. В ней Потемкин участвовал в качестве опекуна депутатов от татар и других иноверцев, выбравших его опекуном “по той причине, что они не довольно знают русский язык”, а также был членом “комиссии духовно-гражданской”. О деятельности его в этом знаменитом собрании не сохранилось данных, так что неизвестно, как он “опекал” вверивших ему свои интересы иноверцев.
Итак, мы видим, что Потемкин прошел за время с 1761 по 1769 годы целый винегрет должностей: он “надзирал за мундирами”, был камер-юнкером, сидел за обер-прокурорским столом Синода, числился опекуном татар и состоял вместе с тем на действительной военной службе.
Но все эти ранги были слишком мелки для души, жаждавшей громких подвигов, богатства, власти и славы. А такой была, несомненно, душа Потемкина. И скоро мы его увидим в блеске недосягаемой власти – фигурой, способной приковать к себе глубокое внимание и историков, и психологов, и поэтов. Незримо созревали семена, зароненные Потемкиным в душу государыни, и наступало время, когда повелительница Севера, славившаяся своим умением выбирать людей, должна была опереться на могучую руку Потемкина.
Глава II. Возвышение Потемкина
Отъезд в армию.– Письмо к императрице. – Знаменитые эпизоды первой турецкой войны.– Участие в них Потемкина.– Аттестация его князем Голицыным.– “Обширные и дальновидные замечания”.– Чума и Григорий Орлов.– Возрастание интереса у государыни к Потемкину. – Васильчиков.– Письмо Екатерины.– Приезд Потемкина в Петербург. – Его “случай”.– Письмо императрицы к Гримму.– Интерес в придворной сфере и у посланников к новому любимцу.– Встреча с Орловым. – Потемкин – генерал-адъютант.– Письма жены Сиверса и посланников.– Власть и значение Потемкина.– Поклонение и лесть окружающих.– Награды и милости.– Потемкин – граф и князь.– Воспевание его поэтами.– Первые шаги в сфере государственных действий. – Зачатки обширных планов.– Уничтожение Запорожской сечи.– Мимолетная немилость и власть снова
В заседании “Большой комиссии” 2 января 1769 года маршал собрания Бибиков объявил, что “господин опекун от иноверцев и член комиссии духовно-гражданской Григорий Потемкин, по Высочайшему Ее Императорского Величества соизволению, отправляется в армию волонтером”.
Потемкин захотел искать свою “фортуну”, довольно еще туго дававшуюся ему в апартаментах дворца, где кишели всевозможные интриги и было слишком много конкурентов, привлекавших внимание государыни, – на полях битв. Но Потемкин сделал это не просто, а с великолепием и помпезностью, которые так характерны для него; в этом случае ему хотелось произвести побольше впечатления на государыню. Он обратился к ней, прося дозволения ехать в армию, воевавшую с турками, с очень интересным письмом, из которого мы приведем небольшие выдержки:
“Беспримерные Вашего Величества попечения о пользе общей, – писал Потемкин, – учинили отечество наше для нас любезным. Долг подданнической обязанности требовал от каждого соответствования намерениям Вашим... Я Ваши милости видел с признанием, вникал в премудрые указания Ваши и старался быть добрым гражданином. Но высочайшая милость, которою я особенно взыскан, наполняет меня отменным к персоне Вашего Величества усердием. Я обязан служить государыне и моей благодетельнице, и так благодарность моя тогда только изъявится во всей своей силе, когда мне для славы Вашего Величества удастся кровь пролить... Вы изволите увидеть, что усердие мое к службе Вашей наградит недостатки моих способностей, и Вы не будете иметь раскаяния в выборе Вашем...”
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});