неопрятный. И страшный… Яна зябко поёжилась, подняла воротник светлого пальто и поправила на шее кокетливый пестрый шарфик.
С утра её не оставляло дурное предчувствие – звенело в мозгу тревожным колокольчиком. И не напрасно! Кравцов, завкафедрой маркетинга, выпер Яну из коммерческого договора. Сказал, что заказчик недоволен работой, что её исследования – это никчёмная беллетристика. Обидно… Но, если уж по-честному, Янка схалявила. В сентябре у неё закрутился роман с Сашкой Савинским. Любовь – морковь. Тут уж не до глубоких исследований рынка! Чёрт, значит, лишних денег на косметику и тряпки не будет. Да ещё эта глупая ссора с Сашкой. Мог бы не наезжать, а посочувствовать, урод! Короче, провожать Яну до дома он не поехал.
Утоптанная тропинка нырнула под деревья. Запахло умирающей природой: прелой листвой, гниющей древесиной. В туманном сумраке дорога была почти неразличима: видимость на три шага вперед, на три – назад. Слева и справа едва проступали мокрые стволы старых лип и голые ветви с пожухлыми сердечками последних листьев. А за ними всё тонуло в волокнистом сумраке. Но Яна отчётливо слышала дыхание невидимой жизни старого парка: шебаршение живых тварей, тихий перестук падающих капель….
Яна старалась идти быстро. Но туфли скользили по глинистой почве, каблуки цеплялись за вспухшие больными венами древесные корни. Это было как в кошмарном сне – бежишь, а ноги вязнут. И тратишь на каждый шаг нереальные усилия: задыхаешься, обливаешься потом. А преследователи уже настигают… Говорят, года четыре назад в этом парке женщину убили. Не здесь, ближе к центральному входу. Но всё равно страшно.
Впереди что-то тяжело хрустнуло. И тут же ладони стали мокрыми, а по телу прокатилась волна противной дрожи. Яна остановилась и испуганно прислушалась. Обострившийся слух уловил далекий гул моторов на шоссе. И взмахи крыльев невидимой птицы. Но хруст не повторился. Да мало ли что может хрустнуть в парке…
Ещё через несколько шагов Яна поскользнулась и одной ногой наступила в лужу. Чёрт! Туфля черпанула грязную жижу. Ноге стало мокро и холодно. Что за кошмарный день!
Рядом с лужей отпечатался свежий след мужского ботинка на рифлёной подошве. «В таких грязеступах не промокнешь! – завистливо подумала Яна. – Давно пора сменить туфли на ботинки. А лучше на сапоги. Ладно, до дома совсем недалеко. Приду и сразу же полезу греться в горячую ванну!».
Тишину парка рассёк резкий звук. Яна невольно вздрогнула. Ох, чёрт! Это же телефон. Мама.
– Да, мам, уже иду. Нет, одна. Дома расскажу. Потерпи пять минут, ладно? Скоро буду.
Яна ткнула пальцем в значок отбоя. И подняла глаза. Впереди туман сгустился во что-то тёмное и плотное. Человеческая фигура. Мужчина. Он стоял на тропе, молчаливый и неподвижный. В чёрной кожаной куртке с поднятым воротником, в чёрных джинсах. В чёрных ботинках на толстой рифлёной подошве. Чёрный человек. Он ждал.
Яна остановилась, словно налетев на препятствие. Что делать? Идти вперед? Бежать назад? Кричать? Но кто здесь услышит? Страх обездвижил тело. И только Янино сердце отчаянно отбивало ритм паники. Предчувствия сегодняшнего дня материализовались в страшной чёрной фигуре.
Чёрный человек криво усмехнулся и медленно, издевательски медленно, двинулся навстречу. Расширенными от ужаса зрачками Яна следила за его приближением. Лицо незнакомца можно было бы назвать привлекательным, если б не страшное, хищное выражение. Его ноздри раздувались, принюхивались. Рот подёргивался в зловещей ухмылке. Но самими страшными были белёсые глаза. Дурные глаза. В которых не было ничего человеческого. Глаза хищника, настигшего свою жертву.
Яна выкинула вперед руку в останавливающем жесте и просипела пересохшим ртом:
– Что вам от меня надо?
– Ты же сама всё поняла, правда? – голос звучал обманчиво-мягко. Так, наверное, мурлыкает кот над полузадушенной мышью.
Чёрный человек подошел близко, очень близко. Он протянул руку и сгрёб в кулак цветной шарфик. Яна отшатнулась. Набрала полную грудь воздуха. Но крикнуть не успела. Шершавая ладонь зажала ей рот. Яна отчаянно замотала головой и замычала. Она чувствовала, как вторая рука лихорадочно рвёт полы пальто. Отскочившая пуговица больно ударила по ноге. Рука насильника ухватила подол юбки. Нет! Яна крутанулась на месте и резко ткнула локтем назад. Попала.
– Ах ты, сука!
Ладонь, закрывавшая рот, больно хлестнула по лицу. Яна закричала. Но туман впитал и заглушил голос. Насильник схватил за горло. Жёсткие пальцы сжали гортань. Рот Яны открылся в конвульсивных попытках хлебнуть воздуха. Напрасно. Перед глазами замелькали и поплыли красные точки. Яна ещё сопротивлялась, толкалась, лягалась… Но силы оставляли её…
Она собралась и яростно вонзила ногти в сжимавшую горло руку. Царапнула, разодрала кожу. Глубоко, до крови. Насильник взвыл. Он дёрнулся и сделал короткое резкое движение. Удар. И тут же Яна почувствовала, как в животе стало горячо. И что-то густое и липкое потекло по телу. Больно не было. Почти не было. Только вместе с этой жаркой влагой из Яны вытекала жизнь.
Она обмякла и стала медленно оседать. Теперь жёсткие руки держали её, не давая упасть на землю. Чёрный человек подхватил Яну подмышки и поволок вглубь парка. Каблуки туфель прочертили поперёк тропы две параллельные линии…
Затухающим сознанием Яна поняла, что это конец. На дорожке остался лежать потерянный пёстрый шарфик.
***
– Стоп, снято! Всем спасибо. Перерыв полчаса. Следующей снимаем сцену со случайным свидетелем.
Валерий Грисевич, киношный маньяк, протянул Жене руку и помог ей подняться с земли.
– Вставай, убиенная! Я тебя не слишком помял?
– Тебя самого убить надо, Грисевич! – выплеснула раздражение Женька. – Какого хрена ты меня за грудь лапал?
– А что ты хотела? Я же маньяк, дорогуша. Насильник и убивец.
– Маньяк, это точно. Используешь любой повод! – Женя брезгливо поморщилась.
– Между прочим, ты меня тоже локтем чувствительно приласкала, – заныл Грисевич. – Синячина будет. Что я Светке скажу?
– Так не засос же. Скажешь, производственная травма.
– Ладно, отбрехаюсь… Холод собачий. Замёрз. Пошли кофейку хлебнём?
Ещё чего! Тратить время на выслушивание давно заезженных баек этого самовлюбленного осла? Терпеть его якобы случайные прикосновения и поглаживания? Нет!
– Ты иди, Валер, а мне надо переодеться. Ты меня так эффектно по грязи проволок! Вон, вся спина в глине. И ноги тоже.
– Искусство требует жертв, дорогуша. У тебя на сегодня всё?
– Всё. Поеду домой реанимироваться. Не люблю умирать! Как-то мне после этого… хреновато…
Грисевич рванул на поляну, где были припаркованы фургоны киногруппы. В буфет побежал. До чего же он мерзкий! Недаром играет убийц и маньяков. И всегда лезет к партнершам целоваться. С языком. Фу, гадость!
Киношная братия разбрелась по площадке. Светики начали передвигать оборудование, готовить освещение для следующей сцены. Рядом с ногой прошуршал толстый