Читать интересную книгу Осень в Сокольниках - Эдуард Хруцкий

Коридор третьего этажа был их коридором. Здесь жил угрозыск. Орлов привычно шел мимо дверей, вот начался его отдел.

Дверь распахнулась, и два милиционера из конвойного дивизиона вывели Нугзара Тохадзе. Он шел навстречу Орлову, стараясь удобнее приспособить руки, скованные наручниками.

Где-то под сердцем у Орлова заскребла злость. Он ненавидел этого человека. Вернее, даже человеком не считал того, кто носит имя Нугзар Тохадзе. Шесть грабежей квартир. Два трупа. Женщина шестидесяти лет и человек, отвоевавший всю войну. Тохадзе они брали в ресторане «Архангельское». У выхода. Он даже не успел вынуть пистолет из внутреннего кармана кожаной куртки.

Работал с ним Минаев, Тохадзе «кололся» неохотно, но улики были настолько неопровержимы, что он поневоле брал эпизод за эпизодом.

Теперь он шел по коридору, обтянутый джинсами и кожей куртки, шевеля скованными руками.

— Начальник! — гортанно выкрикнул он и шагнул к Орлову.

— Стоять! — конвоир схватил его за плечо.

— Начальник, претензия у меня.

— Слушаю.

— Пусть домой позвонят, в Сухуми. Передача мне нужна. Я вашу бурду есть не могу. Я человек, а не свинья.

— Молчать! — Орлов шагнул к нему. — Без истерик.

Может, мне в «Арагви» съездить? Я бы тебя и этим не кормил. Такие, как ты, даже тюремной пайки не стоят.

По мне, ты вообще зря на земле живешь.

— Это суду решать!

— Не ори. Закон для всех одинаков. Не первый раз сидишь. Ведите его.

Орлов посторонился.

Отойдя несколько шагов, Тохадзе повернулся и крикнул что-то по-грузински.

В приемной начальника Управления секретарь Анна Сергеевна вскинула на Орлова глаза и сказала:

— Ждет.

— Один?

— Да.

Генерал переодевался. Он был в брюках с лампасами и в темно-синей рубашке с чуть более светлым однотонным галстуком.

— Заходи, заходи, Вадим Николаевич, извини, я сейчас.

Через несколько минут он сидел за столом в прекрасно сшитом генеральском кителе, на котором переливалась эмаль почетных знаков и муар колодок. Орлов давно знал генерала. Правда, в день их первой встречи Кафтанов был старшим лейтенантом и являлся его непосредственным начальником.

Давно это было. В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом. Именно Кафтанов учил Вадима азам оперативной практики. Потом он ушел в райотдел, потом в управление.

Многое случилось потом. Вадим не очень любил вспоминать прошлое. Воспоминания становились ловушкой, они расслабляли. В них жила личная неустроенность, не очень быстрая служебная карьера. В прошлом жили его обиды и ошибки.

Генерал достал из стола пачку «Мальборо», протянул Вадиму.

— Кури.

Он щелкнул плоской, золотистой зажигалкой. Маленький язычок пламени послушно выскочил и сразу же погас. Вадим ждал. Он понимал, что шеф вызвал его не для того, чтобы угостить этой прекрасной сладковато-ароматной сигаретой.

— Значит, так, — сказал генерал, — сейчас придет человек. — Он посмотрел на часы и уточнил:— Ровно через пятнадцать минут.

Вадим молчал.

— Он член-корреспондент Академии художеств, лауреат Государственных премий, крупнейший специалист по реставрации.

Генерал посмотрел на Орлова. Вадим молчал.

Генерал встал, зашагал по кабинету.

— В Зачатьевском ограблен особняк, который начали реставрировать.

Орлов погасил сигарету.

— Что унесли? Крышу? Стены?

— Разделяю твой юмор, — генерал дважды чуть слышно хлопнул в ладоши. — Ты, как всегда, ироничен.

Но на этот раз мне не до шуток.

— Я все понимаю, Андрей Петрович, но мой отдел занимается несколько иным. Тохадзе, Витя Слон еще где-то красиво отдыхает.

— Особняк обчистили два дня назад, сумма оценки пропавших вещей с большими нулями. Но это не главное. Умер сторож, выпивший бутылку водки, в которой было снотворное. Он умер сегодня, в тринадцать. Судя по всему, там работали ребятишки ушлые. Ты лично поведешь это дело.

— А группа Зарипова?

— Ее пусть кончает Минаев. Ты лично, понял, лично поведешь это дело. Я создаю специальную оперативную группу.

— Не понимаю, товарищ генерал, — Вадим достал сигарету.

— Финские? — спросил генерал.

— Да.

— Наши лучше, крепче. А понимать ты должен одно: дело темное. А мне из-за него звонили знаешь откуда? — Генерал покосился на красный, с гербом СССР телефон и ткнул пальцем в потолок.

— Сроки?

— Вчера.

— Прокуратура приняла дело?

— Лично Малюков.

— Прямо парад. Почему такая, мягко говоря, нервозность?

— Сейчас узнаешь.

На столе ожил селектор.

— Андрей Петрович, к вам товарищ Забродин.

— Просите.

Член-корреспондент вошел и остановился на пороге, давая рассмотреть свой элегантный костюм, три отливающие золотом медали и широкую, в пять рядов, планку орденских колодок.

Он был худощав, поджар; седые волосы намертво разделил косой пробор, он был больше похож на чемпиона по теннису, чем на ученого.

— Здравствуйте, — Забродин поклонился.

— Прошу вас, прошу вас, Владимир Федорович.

Генерал вышел из-за стола навстречу Забродину.

— Садитесь, Владимир Федорович, кофе, чай?

— Пожалуй, кофе, — Забродин с интересом посмотрел на Вадима.

— Простите, — улыбнулся Кафтанов. Генерал знал, что улыбка идет ему, делает его по-мужски интересное, но жесткое лицо мягким и обаятельным, — прошу знакомиться. Подполковник Орлов Вадим Николаевич, он руководит у нас весьма серьезным подразделением. Руководство решило поручить ему это дело.

— Весьма рад, — Забродин, приподнявшись, поклонился Вадиму, сразу же оценивающе осмотрел его фланелевый югославский костюм, однотонный галстук и модную, с маленьким воротничком сорочку.

Видимо, внешний вид подполковника устроил его, и он посмотрел на Вадима с некоторой симпатией.

Кофе пили, перебрасываясь незначительными фразами: о погоде, сигаретах, ценах на бензин,

Наконец, Забродин поставил свою чашку и расстегнул «молнию» на щеголеватой кожаной папке.

— У нас, работников искусств, принято говорить туманно, долго и не всегда конкретно. В вашем же доме любят факты. Я пришел с ними.

Забродин достал иностранный журнал в яркой обложке, раскрыл его.

— Вот здесь напечатана маленькая статейка об аукционе в Амстердаме в прошлом году. Вот что пишет некто Макс Линд, искусствовед и посредник при продаже антиквариата:

«…Вторая по стоимости и интересу работа принадлежит малоизвестному художнику из России Лимареву, его миниатюра, безусловно, представила огромный интерес и оценена в десятки тысяч долларов, что почти уникально для вещи такого размера. Интерес к работам Лимарева необыкновенно велик, жаль, что произведения этого даровитого мастера так тяжело привозить из России».

А вот каталог некоторых работ Лимарева, он переснят с цветных гравюрных листов из журнала «Столица и усадьба» 1910 года.

Забродин положил на стол перед Кафтановым красочно выполненный альбом.

— Да, — генерал раскрыл его, — бумага у них…

— Блестящая полиграфическая база, вступительная статья моя, они ее перепечатали из журнала «Искусство».

Вадим встал, подошел к столу генерала.

На каждой странице во весь лист были напечатаны овалы медальонов. Даже на фотографиях эмаль как бы светилась изнутри.

— Он сам варил эмаль, по своему рецепту, — сказал художник, — пожалуй, никому не удавалось добиться такого прозрачного, как бы мерцающего колорита. Его эмаль словно живая. Поэтому и работы его необычайно интересны.

— Вы уж нас простите, Владимир Федорович, — Кафтанов захлопнул альбом, — но не довелось нам слышать о Лимареве.

— Вполне естественно, вполне естественно, — художник вскочил, нервно заходил по кабинету. — Искусство, как и география, имеет свои открытия. Кто раньше ценил примитивизм Нико Пиросмани. Он дарил свой щедрый талант духанам, хинкальным, третьеразрядным кабакам. Он писал вывески и рисовал на старых кабацких клеенках. А сколько талантов погибло в так называемой «ляпинке».

— Вы имеете в виду общежитие для студентов купцов Ляпиных, на Большой Дмитровке? — спросил Вадим.

— Именно, Вадим Николаевич, именно, и я бесконечно рад, что вам это знакомо. В «ляпинке» погибли десятки талантов. Они спились, погибли от нужды. Там же жил и мещанин из Ростова Великого Лимарев. Он учился в Училище Живописи, надежды подавал огромные, но чтобы не умереть с голоду, пошел в живописную мастерскую их выпускника Грибкова. Реставрировал церкви, потом увлекся эмалью. Водка погубила его редкий талант. Работ у Лимарева не очень много. Часть их погибла во время обстрела Ленинграда. Кое-что мы нашли в Москве, Туле, Тамбове. И вот такая находка — сухотинский дом, и надо же… -

— Владимир Федорович, скажите, — спросил Вадим, — а точно, что в особняке Сухотина находились работы Лимарева?

Забродин посмотрел на подполковника так, как смотрят обычно учителя на школьника, не понимающего, почему дважды два четыре. Он достал из папки бумаги и положил перед Орловым.