Читать интересную книгу Островский в Берендеевке - Виктор Бочков

Но, конечно, главным назначением флигеля было устройство гостей. Число их в Щелыкове стало увеличиваться уже с 1872 года. «Как здоровье Васильева (Павла Васильева – известного петербургского актера. – В. Б.)? – запрашивал Александр Николаевич в марте 1872 года Бурдина. – Не полезнее ли ему будет для поправки приехать ко мне на лето». Таких приглашений в первую же весну после возведения флигеля драматург разослал не одно. В это лето в Щелыково приехала погостить даже не бывавшая здесь с 1867 года прежняя владелица усадьбы Эмилия Андреевна Островская. А Островский, зазывая позднее к себе актера Николая Игнатьевича Музиля, отмечал: «К Вашим услугам будет целый дом, нарочно выстроенный для гостей».

Дом-музей А. Н. Островского. Южная терраса

Со временем благоустраивается и территория вокруг флигеля. Рядом с ним зацвели кусты сирени и жасмина, спереди, у самого здания, посадили клен, который лет через тридцать превратился в могучее дерево. С северной стороны флигеля устроили крокетную площадку, где играли дети драматурга и приезжавшие к ним друзья. В ложбинке же за «гостевым домом» притулилась очень маленькая банька, топившаяся «по-белому».

При жизни драматурга его брат Михаил Николаевич, совладелец Щелыкова, занимал помещение в «старом доме» – северную гостиную и смежную с ней узкую комнату. Однако в конце 1880-х годов, не ладя с вдовой брата, он перебрался во флигель, где и жил, приезжая в усадьбу на лето. Михаил Николаевич расширил домик, пристроив к нему с восточной и северной сторон ряд комнат, второе крыльцо и застекленную веранду вверху. Именно таким изобразил флигель петербургский акварелист Андрей Иосифович Садкевич, отдыхавший в Щелыкове после болезни у своей приятельницы и тоже художницы Марии Александровны Шателен в конце прошлого столетия.

Задуманный драматургом как подсобное помещение, флигель через два десятилетия все больше превращался в центр самостоятельной усадьбы, расположенной в восточной части обширного щелыковского парка и отгородившейся от «старого дома» штакетным забором. Долголетний министр государственных имуществ, влиятельный член Государственного совета, привыкший во всем действовать «с размахом», Михаил Николаевич и в своих щелыковских владениях устраивается солидно и фундаментально. Желая вести отдельное хозяйство, рядом с флигелем он построил здание для кухни, а у оврага – помещение для конюшни и каретного сарая. Широкая дорожка, обсаженная с обеих сторон елями и соединенная с проселком, обеспечивала обособленный выезд. Михаил Николаевич мечтал даже о собственном парке – он сам засадил молодыми липками целую площадку вокруг дома.

Но М. Н. Островский искренне любил и берег Щелыково, с благоговением относился к памяти брата и не мог с прискорбием не сознавать, что неприязнь к Марии Васильевне завела его слишком далеко. Поэтому он завещал принадлежащую ему половину Щелыкова не дочерям рано умершего брата Сергея Николаевича, которых он опекал и воспитывал, а старшей дочери брата-драматурга Марии Александровне Шателен, не слишком ладившей с матерью, взяв с нее обещание, что она построится заново за парком, на лугу вблизи деревни Лодыгино.

Скончался Михаил Николаевич в 1901 году. Его наследница, как и обещала, вскоре снесла все постройки, разобрала флигель и использовала доски и бревна для строительства так называемого «Голубого дома» в западной части Щелыкова, но тоже над крутым спуском к Куекше. В этом здании в 1928 году и был открыт дом отдыха Малого театра.

Щелыковские дали

Мельница Тарасиха

Своенравна, ох, как капризна и своенравна красивая щелыковская речка Куекша. И невелика-то она – вся течет по территории одного Островского района: начинается среди бочагов в сосняке за деревней Афериха, потом расширяется в ручей, под Минином образует даже плесы, а уже у Долгова, невдали от самого Щелыкова, приобретает вид реки. И узка – два-три метра в ширину. И немноговодна – повсюду почти дно просвечивает. А вот постоянно меняет свое русло, разрушая рыхлый левый берег и намывая правый. И мемориальная заповеданность Щелыкова ее, увы, не смущает. Не так и давно, в 1930-х годах, проточила Куекша берег чуть повыше места, где реку пересекает дорога в усадьбу, ринулась влево по проделанному новому руслу и… вскоре исчезли самые следы мельницы, столь памятной и дорогой всем почитателям Александра Николаевича Островского.

Старинная была мельница, еще с кутузовских времен, и по документам вплоть до середины прошлого века именовалась «Тарасиха» – по имени первого мельника. Когда драматург впервые тут появился, место было совсем обжитое, обстроенное. Между проселочной дорогой и рекой стояла на левом берегу небольшая кузница с станком для ковки лошадей. Ближе к воде располагалась избушка под соломой – в рабочую пору жили в ней мельники. Возле, тоже под соломенной крышей, – двор, где ставились лошади и телеги. Поблизости находился крытый тесом амбар.

Мельницу построили прямо в реке, на сваях. Она была двухэтажная, рубленая, под тесовой крышей. Наверху крутились два жернова для помола зерна, внизу, у самых почти колес, работала «толкуша», на которой перетирали овес и ячмень. С трех сторон обрамляла мельницу узкая крытая галерея; с правым, довольно высоким берегом здание соединялось мостками, ведущими поэтому прямо на второй этаж. Мельничная плотина была без затей, но широкая и крепкая, с несколькими затворами и бревенчатым водосливом. У левого берега виднелось два деревянных лотка. По одному шла вода к колесам мельницы, по другому, что подлиньше, – к стоявшей рядом с нею, и тоже на сваях, маслобойке. Здесь выжималось льняное масло.

Река Куекша у въезда в усадьбу Щелыково

Маслобойка была памятником строительного рвения самого Александра Николаевича, да и мельница за двадцать лет хозяйствования в Щелыкове перестраивалась им неоднократно. «Я был вчера на мельнице, – с гордостью сообщал он в 1877 году, – постройка отличная, но кругом навалено старого лесу». Впрочем, Островские непосредственно мельницей не занимались, предпочитая сдавать ее в аренду. С мельником Евгением Ивановичем Луковкиным, мужиком еще молодым, но степенным, развитым и обязательным, к тому же и песенником, Александр Николаевич подружился. Он бывал у Луковкина в деревне Василево, где тот жил, любил беседовать с ним, иногда чем-то и помогал, в частности, лесом. И тронутый ласковым вниманием мельник относился к щелыковскому хозяину с почтением и симпатией, старался посильно отблагодарить его. «Сегодня, – писал в 1877 году драматург, – мельник привел в подарок теленка, которого он поил для нас восемь недель».

Подарок был искренний, сделанный без всякого подобострастия. Сошлемся для подтверждения на один лишь факт. Василево было расположено между Щелыковом и Ивановским лесом, богатым ягодами и грибами, куда Островский часто ездил с семьей и гостями. В июле 1870 года его навестил Н. А. Дубровский. Друзья решили сходить по ягоды в Ивановский лес. Но «едва мы углубились в лес, – вспоминал Дубровский, – как услышали дальние раскаты грома и поспешили возвратиться в деревню и скрылись от дождя в избе мельника. Войдя в избу, меня порадовала ее опрятность, а также простота и радушие ее хозяев и всей семьи их… Часам к девяти гроза стихла, и дождь перестал… и мы вскоре выехали из деревни, провожаемые кучкою людей, которые вывели нас за деревню и пожелали доброго пути. Надо заметить, что хозяйка, ее дети и работник во время нашего у них пребывания сидели вместе с нами и вели с нами разговор; в этих людях не было видно никаких признаков отжившего рабства – они были незастенчивы и совершенно свободны в обращении с нами. Благо бы было бы для земли русской, если бы все крестьянские семьи походили на семью мельника, в которой совершенно неожиданно привелось мне провесть несколько часов».

И все-таки чаще Островский навещал Луковкина не в Василеве, а на самой Тарасихе. Его привлекали не только чистоплотность и гостеприимство мельника. Дело в том, что мельничная плотина и омут были для драматурга излюбленным местом рыбной ловли. Александр Николаевич обследовал все водоемы окрест Щелыкова и пришел к выводу, что лучшего местечка, где так клюет рыба, как на мельничном омуте, нет. А Островский был завзятым, страстным рыболовом! Этой страстью он заразился еще в 1840-е годы на Царицынских прудах под Москвой, а обосновавшись в костромской усадьбе, уже не мыслил свою летнюю жизнь без рыбной ловли. Иногда драматург приезжал на отдых в Щелыково слишком рано, когда вода у мельницы была спущена. Тогда приходилось терпеть, ждать и скучать. «На омуте еще ловить нельзя, только запрудили», – сетовал Александр Николаевич в письме от 16 мая 1869 года. Зато когда в омуте начинала гулко плескаться рыба, он блаженствовал. Он не ленился подниматься на утренней заре, когда рыба брала лучше и, человек мнительный, выбирался на омут даже в пасмурную погоду и будучи нездоров: «Утром я хожу ловить рыбу, – извещал он, – хотя это и недалеко, но очень велика гора». Подниматься от мельницы назад в гору Островскому было, действительно, очень трудно – при болезни ног его еще мучила одышка.