После короткой задержки, чтобы успокоить всех, кто в этом нуждался, я собрал всю семью и пулей помчался в больницу. Там нас проводили в маленькую белую комнату, где специалисты сняли бинты и осмотрели обрубок.
«Выглядит достаточно аккуратно, — сказала врач. — Я уверена, что мы сможем его пришить».
Отлично.
Она повернулась ко мне: «Могу я увидеть остальную часть пальца?»
Я нахмурился: «Остальную часть?»
«Да, маленький кусочек, который был отрезан».
Твою же…!
«Я э-э-э… Я выбросил его в мусорное ведро», — сказал я, понимая, что премия «Отец года» мне уже не светит.
Она посмотрела на меня как на идиота, что было вполне справедливо: «Вы сможете его достать?»
Я сказал, что смогу, и вышел.
Я вел машину как маньяк, пытаясь придумать, что сказать копам, если меня остановят. Меня не остановили. Ситуация в доме была гораздо менее ясной, чем я думал. Оказалось, что в мусорной корзине полно того, что напоминает срезанную подушечку пальца маленького мальчика. Я сузил «круг подозреваемых» до двух крошечных кусочков, больше всего похожих на то, что я искал, и снова поехал в больницу.
Повторив свою безбашенную поездку, я подумал, что мы впервые вышли куда-то с сыном, оставив дома его часть. Я прошмыгнул в дверь и понесся по коридору, как каталка «скорой помощи». Изрядно запыхавшись, я отдал медсестре два кусочка. Она сказала, что один из них — палец, а другой, скорее всего, апельсин. У меня промелькнула мысль: что, если вместо пальца пришить кусочек апельсина? Но я решил, что это будет непрактично.
Через полчаса мы шагали по коридору вместе с нашим бедным малышом. Его везли на каталке. Мы были напряжены и расстроены и волновались. То, что с ним произошло, казалось нам одной из худших вещей в мире.
В другом конце коридора появилась женщина с инвалидной коляской, в которой сидела девочка лет одиннадцати, завернутая в одеяло с изображением розового плюшевого мишки. Девочка была бледной, очень худой и без волос. К коляске была прикреплена капельница для химиотерапии, жидкость попадала прямо в трубку, скрывавшуюся под одеялом. Мать говорила с дочерью, пока они шли по коридору, и хотя болтали они о каких-то пустяках, я слышал в голосе матери непередаваемый ужас.
Проходя мимо нас, она взглянула на нашего мальчика с окровавленными бинтами на пальце и сочувствующе улыбнулась, как обычно делают родители, но ее глаза были запавшими и пустыми.
Я не знаю, что произошло с той маленькой девочкой. Я не знаю, как закончилась эта история. Но как только эти двое прошли мимо, мы с женой посмотрели друг на друга. «Ну-ка соберись, на хрен, и перестань ныть!» — читалось в наших глазах. Частичная ампутация миленького маленького пальчика нашего сына показалась нам ерундой. Мы стали самыми счастливыми родителями на планете. Мы были ими в ту минуту.
Проблемы не равнозначны. Одни проблемы гораздо серьезнее других. Видеть, как твой ребенок умирает от голода в лагере для беженцев в Дарфуре, по моему скромному мнению, значительно хуже, чем иметь дочь, забеременевшую в четырнадцать лет. Сидеть в приемной отделения детской онкологии и ждать специалиста по лейкемии в миллиард раз хуже, чем ждать адвоката вашего сына у здания суда по делам несовершеннолетних. Проблемы не равнозначны. Ни капельки. Как только мы об этом забываем, то сразу же встаем на скользкую дорожку жалости к себе. Увязнуть в этом болоте легко, а выбраться очень сложно. Если бы мне пришлось выбирать между приемной адвоката и приемной онколога, я бы, не задумываясь, выбрал адвоката.
Я не хочу сказать, что не бывает моментов, когда вы совершенно оправданно испытываете отчаяние или парализующий страх, я верю, что обе этих вещи — неотъемлемая часть нашей жизни, но я действительно считаю, что, пока есть жизнь, есть надежда. Пока вы и ваши близкие живы, у вас есть варианты.
Всегда может быть хуже, имейте это в виду. Вместо этой книги вы могли бы читать что-то о детской лейкемии. А где-то кто-то читает.
Может, это и не самая приятная мысль (даже очень неприятная), однако это правда. Так что первая и, наверно, самая главная нерушимая основа сводится к простому равенству:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Жизнь = Варианты
2
Основа вторая
Причуды ПОЛОВОГО созревания
Становление подростков удивительный и в то же время невероятно странный период.
Кажется, они только что вышли из детства, научились пользоваться туалетом, ходить и читать, но тут их тело неожиданно взрывается. Едва они решили, что противоположный пол — это отстой, как вдруг однажды утром они просыпаются и осознают, что противоположный пол загадочно привлекателен. По странной и непредсказуемой иронии природы их тела выбирают именно этот момент — когда они отчаянно пытаются произвести впечатление на противоположный пол, — чтобы окончательно потерять рассудок.
Их гениталии начинают вести себя так, будто хотят сделать ставку на фондовой бирже, и, когда подростки действительно начинают заботиться о том, как они выглядят в глазах окружающих, их лицо покрывается полчищами прыщей. Если ты — парень, твой голос превращается в сломанную трубу; если ты — девочка, ты становишься неуклюжей, неловкой и одержимой тем, как выглядит твое тело, потому что знаешь: мальчики (и другие девочки) тоже заняты тем, как выглядит их тело.
Именно в тот момент, когда ты начинаешь беспокоиться о том, как привлечь противоположный пол, ты превращаешься в прыщавого нервного уродца. Как будто твое тело все эти годы дожидалось сигнала, чтобы окончательно слететь с катушек.
Это сбивает с толку, если ты подросток, но родителям приходится не легче, ведь их ангелочки внезапно становятся колючими и раздувшимися и всё время лезут в бутылку. Впрочем, меняются не только их тела; иногда кажется, что исчезает всё — разум, чувство юмора, речь. Порой изменения выглядят просто сверхъестественными, когда дочка-ангел превращается в демоническую тварь.
Как это могло произойти?!
Мы считаем, что подростковый возраст — отдельный этап, но это не совсем так. Мы становимся взрослыми благодаря пересечению двух разных процессов: первый — половое созревание, или физическое развитие тела, а второй — взросление, или формирование поведения. Это разные процессы, но они связаны между собой. Их синхронность и взаимосвязь оказывают существенное влияние на то, какой взрослый получится из подростка.
Биологические часы
Известно, что во время полового созревания происходит масса самых разных вещей, но вы не задавались вопросом: откуда ваше тело знает, когда именно пора начинать? Как оно узнаёт, что пришло время действовать? Ученые, эти трудолюбивые и любознательные ребята, потратили немало времени, изучая подростков, стерилизуя хомячков и мучая овец, чтобы это выяснить.
Говоря о половой зрелости, мы имеем в виду гормоны. Довольно долго существовало упрощенное мнение, что где-то внутри подростков в кровеносную систему выливается большое ведро гормонов, на какое-то время дети сходят с ума, а потом всё успокаивается. Оказывается, всё немного сложнее. У всех нас есть эволюционный будильник, установленный на то время, когда рост, возраст и запас энергии в наших телах придут в равновесие.
Когда биологический будильник прозвонит, клетки мозга выделяют особый гормон, который и запускает механизм выделения половых гормонов. Это приводит к физическому развитию половых органов и трансформации некоторых областей мозга. И всё это ведет к тому, что ученые довольно неуклюже описывают как «развитие половых признаков под действием сенсорных стимулов» и «проявление копулятивного поведения при определенных социальных обстоятельствах».
Чего?
Проще говоря, это выделение комбинации гормонов, производимых мозгом, а в дальнейшем и половыми органами, которое приводит к безудержному интересу и желанию «вака-вака». На смену мыслям о куклах Барби и башенках из Лего внезапно приходят мысли о собственном внешнем виде и сексе. Детские плакаты с машинками и персонажами мультиков сменяются постерами с полуголыми поп-звездами сомнительной репутации.