— Я тут! — раздался голос Жоры, успевшего раньше других соскочить на землю.
После вагонной духоты холодный воздух, даже пахнущий терпкой гарью, казался ребятам очень приятным. Огромное пламя озаряло пути. Возле горящих вагонов и цистерн метались течи фашистских солдат, едва видимые сквозь расстилающийся дым, нависший над путями и зданием станции.
— Хорошо стукнули! — задорно крикнул Вова, едва полицейский отошёл от них.
— Так им, мерзавцам! — добавил Толя.
По путям, часто и тревожно посвистывая, сновали паровозы, расталкивая вагоны. А один, должно быть повреждённый, стоял на месте и беспрерывно выл, пронзительно и тонко. Это забавляло почему-то Вову и он смеялся, забыв о только что пережитом страхе.
Ребят согнали к станционному зданию.
— Вот так задали перцу им наши лётчики! — шепнул Жора, и они наперебой заговорили о том, что фашисты врут, будто Красная Армия разбита.
— Советские-то самолёты летают себе и бомбят и ничего не боятся! — ликовал Вова.
Не он один — все повеселели, тем более что немцам, видно, было не до ребят. Когда начало светать, утомлённые мальчики и девочки почти все спали, прикорнув, кто как сумел. Вова и Толя лежали рядом, подложив под голову свои пожитки. Неподалёку на ящике сидел пожилой охранник и дремал. Несколько солдат и полицейский медленно расхаживали за изгородью.
Вдруг совсем близко от Вовы закричал мальчик. Вова сразу узнал этот голос — он слышал его в вагоне во время бомбёжки. Дремавший охранник вскочил. Подбежал полицейский, заметив, что Вова и Толя не спят, он крикнул им:
— Дайте тому сопляку в бок. Пусть заткнёт глотку!
— Это он во сне, господин полицейский, — переглянувшись с Вовой, быстро ответил Толя. Им не хотелось, чтоб малышу попало. Он совсем маленький. Наверно, лет десять-одиннадцать, не больше. На целых два года моложе их.
— Во сне… Подумаешь, нежное воспитание! — пробурчал, отходя, Дерюгин.
Охранник закурил, прошёлся несколько раз между спящими и снова присел на ящик, лениво дымя вонючей сигарой. Он вёл себя так, как будто не замечал полицейского. Правда, Вова не раз наблюдал: если полицейский громче и чаще орёт на ребят, немец становится как бы веселее и даже изредка улыбается Дерюгину. А когда полицейский ходит молча, немец недоверчиво следит не только за ребятами, но и за ним. Вот и в этот раз он одобрительно посмотрел на Дерюгина, улыбнулся как бы говоря: «Хорошо служишь». Полицейский тоже улыбнулся в ответ. Только улыбка его была шире, продолжительнее. Он ходил возле ребят, засунув одну руку в карман тёмносиней куртки грубого сукна. Куртка была явно с чужого плеча — рукава длинные, и полицейский загнул их, как манжеты.
Утро наступило так быстро, что ребята не успели отдохнуть.
— Поднимайся! — раздалась команда.
Огромная толпа ребят и девочек зашевелилась, как муравейник.
— Ну, что там за возня? — крикнул Дерюгин.
Вова и Толя продолжали спать, будто их не касалась команда.
— Вставайте же! — тормошил их Жора, запустив холодную руку Вове за пазуху, а Толю подталкивая локтем. — Да что вы, в самом деле! — беспокоился он.
Но Вова и Толя, измученные бессонной ночью, никак не могли очнуться. Заметив беспорядок, Дерюгин уже проталкивался к ним. Тут Жора схватил Вову за руку, а Толю за ухо. Оба сразу проснулись.
— Скорее поднимайтесь! — прошипел испуганно Жора, и ребята вскочили, не понимая, в чём дело.
Полицейский подошёл к ним. Глядя на Вову в упор, он рявкнул:
— Прикажете вас, свиньи, отдельно каждого будить?
Он ткнул тяжёлым кулаком под рёбра Вове и повернулся к Толе. Тот в испуге попятился.
— Кто тут ещё любит поспать? — крикнул полицейский.
— Никто! — машинально ответил Жора.
— Вот тебе, получи! — Дерюгин ударил Жору и отошёл к стоявшим в стороне немецкому офицеру и переводчику.
— Нет дисциплины! Плёх! — брезгливо сказал офицер, глядя на полицейского.
Переводчик что-то объяснил офицеру, и тот, понизив голос, продолжал говорить уже по-немецки. Ребята стояли близко. Вова отчётливо слышал, как переводчик жевал слова:
— Господин обер-лейтенант говорит, что идти будем пешком, быстро, чтобы к двенадцати часам поспеть к поезду. Нам предстоит пройти пятнадцать километров. Потом мы переправимся через реку на станцию, где этих погрузим в вагоны. — При слове этих он презрительно показал на толпу ребят и продолжал: — Ночью большевики разбомбили мост, поезда не ходят.
— Ясно! — коротко и раболепно ответил Дерюгин.
Через несколько минут колонна, построенная по четыре человека, мальчики и девочки вместе, растянулась и зашагала по дороге к переправе. Шли, действительно, быстро. Патрульные подгоняли ребят криками и толчками. Умолкли разговоры. Многие ребята задыхались, кашляли, кое-кто тихо плакал. Со станции отправились в восемь утра, нагруженные вещами, голодные, неотдохнувшие. Офицер, начальник эшелона, уехал на велосипеде вперёд. Солдаты и полицейские, налегке, без вещей, полупьяные, шагали, будто их самих кто-то гнал. Ребят всё время понукали:
— Живей, живей шевелись, заморыши!
— Бевег дих, шнель, шнель![2]
Рядом с Вовой шли две девочки. Он узнал их имена — Люся и Аня. Люся то и дело перекладывала свой узелок с одного плеча на другое, а чемоданчик брала то в правую, то в левую руку. Эта небольшая ноша была для неё сейчас неимоверно тяжёлой. Её белокурые волосы выбились из-под косынки и, свисая на лоб, мешали смотреть, коротенькая кофточка вылезла из-под юбки. Но Люся не могла даже поправить волосы. К тому же обувь сжимала распухшие от жары ноги. По раскрасневшемуся и запылённому лицу текли крупные слёзы.
— Жора! — крикнул Вова идущему впереди товарищу.
— Что?
— Поднеси немножко мой мешок.
— Давай! — Жора быстро перебросил мешок через плечо. Вещей у него не было, и он устал меньше других.
Освободившись от своей ноши, Вова повернулся к Люсе.
— Дай-ка я тебе помогу, девочка.
С благодарностью поглядев на него, Люся молча подала чемоданчик.
— И узелок давай, — сказал Вова.
Люся отдала и узелок.
— Спасибо! Я очень устала, и ноге больно. — Вздохнув облегчённо, она поправила косынку и кофточку.
Дорога спускалась вниз. Под гору идти было легче, и Люся уже собиралась сказать Вове, что она совсем отдохнула и сама понесёт свои вещи, но тут ей в туфлю попал камешек. Он колол пятку. Едва сдерживая слёзы, Люся хромала и морщилась.
— Ты на ходу сними туфлю, — посоветовал Вова.
— Пожалуй, попробую, — покорно согласилась Люся.
Она попыталась разуться, не останавливаясь, но споткнулась и упала. Шедший следом за ней мальчик тоже упал. Он уронил перетянутые верёвкой вещи и теперь, запнувшись, копошился в пыли, силясь подняться. Ряды смешались. Одни старались обойти упавших, другие остановились, задерживая идущих за ними. Полицейский подбежал к смешавшейся колонне.
— Куда глазела, ворона! — закричал он на Люсю.
Упавшего мальчика Дерюгин ударил по щеке и начал подгонять ребят резиновой дубиной:
— Выровнять колонну!
Но сразу выровнять строй было нелегко. Полицейский сквернословил, конвоиры кричали что-то, размахивая автоматами. Ребята, увертываясь от ударов, с плачем искали своё место в колонне. В суматохе Люся потеряла из виду Вову. А он шагал где-то в самом хвосте колонны, не видя ни Люси, ни Жоры.
Наконец подошли к реке.
— Висла! — послышался чей-то голос.
Над широкой гладью мутной, немного желтоватой воды курился туман. Бесформенной грудой чернели согнутые металлические фермы, около уцелевшей части моста суетились немецкие сапёры. Скрипели подъёмные краны, гудели электрические пилы.
При виде разрушенного моста Вова забыл всю тяжесть пути. Теперь он воочию убедился, что война не только там, на родной земле, но и здесь, в тылу врага. Как нагло врали фашисты в листовках и по радио, что русская армия слаба, что у русских нет самолётов, танков и что скоро они, гитлеровцы, завоюют Россию.
— Врут, проклятые! Про всё врут! — вслух сказал Вова и улыбнулся.
На паром ребят загоняли партиями — по восемьдесят-сто человек. Когда хвост колонны подошёл к переправе, передних уже перевезли на западный берег. Длинная вереница ребят вытянулась вдоль реки.
Вова пристально вглядывался в толпу, надеясь разыскать девочку, у которой он взял вещи. «Даже фамилии её не спросил!» — упрекал он себя.
Вова был уверен, что или товарищи его разыщут, или он найдёт Жору и Толю, но вещи девочки беспокоили его больше всего. У неё ведь теперь ни документов, ни белья, ни еды. Как она обойдётся? Вова чувствовал себя виноватым, а поделать ничего не мог: в толпе несколько сот человек, и нелегко найти девочку, с которой шёл вместе не более часа.