Читать интересную книгу Голубая ниточка на карте - Валентина Чаплина

— Она за нашим столом сидит, — сказал Шур.

— Ну-у? Не нравится она мне.

— Почему?

— Задаётся. А Ким на неё пялится и прямо тает весь. Не понимаю, чего в ней нашёл? — Ром вздохнул. — Глаза у него тогда делаются какие-то чужие, прямо страшно смотреть.

— Ну, какие?

— Как у Иванушки-дурачка. Глупые.

— Ты чо, Иванушка-дурачок самый умный.

— А у него глупые, — ещё раз вздохнул Ромка, — и что мне с братом делать, не знаю. — Вдруг толкнул Шура в бок: — Капитан!

Шур обернулся. По длинному коридору к ним приближался высокий стройный, красивый человек в капитанской форме. Из-под фуражки белели седые виски. Светло голубые глаза, как два ледяных шарика, смотрели строго и серьёзно.

Ребята почувствовали, как на них надвигается холодная волна. Вот-вот подплывёт и окатит с головы до ног. Оба, не сговариваясь, шмыгнули в дверь, ведущую на среднюю палубу, и примолкли. Ром только успел выключить транзистор, как капитан в ту же дверь вышел на палубу, молча глянул на ребят и твёрдой, размеренной походкой направился в сторону кормы. Холодная волна отхлынула, ребята переглянулись.

— Ух ты, — выдохнул Ромка, — команда, наверно, дрожит перед ним. А он их на ковёр! И драит! А что? Так и надо. Капитан ведь.

— Зато какой… — улыбчиво произнёс Шур. — От такого и ругань приятно слышать.

— Ну, сказанул! — не согласился Ромка, — если меня кто ругает, так уродом кажется.

— Эх ты, — почему-то сказал Шур, будто пожалел Ромку.

Но Ромка этого не заметил.

Глава 4. Он же — Звёздный!

А на Волгу, на берега, на теплоход уже надвинулся вечер. Тут и там зажглись бакены и дружелюбно подмигивали ребятам. То красным, то зелёным глазом.

— А на той стороне белые мигают, — сказал Шур.

— Почему?

— Потому, что это правый берег, а тот, где белые, левый.

— А-а… Точно, я же знал, только забыл.

— На каждом судне спереди горят два огня, зелёный и красный. Зелёный справа, а красный слева. Я сразу запомнил: красный — слева, где сердце.

— Причём тут сердце? — удивился Ромка.

— Ну, как ты не понимаешь. Где сердце, там — красный.

Ромка пожал плечами. Шур ухмыльнулся.

— Чем-то ты мне напоминаешь Фанеру.

Ромка, конечно, мог бы обидеться, но им навстречу шёл незнакомый теплоход, и как раз в это время он стал мигать нашему теплоходу короткими ослепительными вспышками. И наш тут же ответил ему такими же огненными взглядами.

— Переговариваются, — понял Ромка и заулыбался.

— Это называется «отмашка», — пояснил Шур. — Они говорят друг другу какими бортами им расходиться. Сейчас разойдутся левыми. Видел, мигали с левой стороны? И наш мигал и встречный. Чаще всего левыми расходятся.

— А ты откуда всё знаешь? — спросил Ром и тут же, чтобы Шур не успел ещё раз сравнить его с Фанерой, сам ответил, — Никнитич, да?

— Ну, конечно, дед рассказывал.

Теплоходы быстро приближались друг к другу.

— Ух ты, четырёхпалубный! А как легко идёт! — восхищался Ромка.

— А наш всё равно лучше, хоть и трёхпалубный, — заметил Шур.

— Почему лучше?

— Потому, что тот чужой, а это наш. Мы уже привыкли к нему, он уже родным становится.

— Точно. Наш лучше.

Всего за несколько секунд два теплохода на полном ходу промчались один мимо другого, и вот они уже всё дальше и дальше друг от друга. Только взволнованная Волга с шумом плещется о борт, будто сердится. Да нет, не сердится, а просто играет волнами.

Шур, не отрываясь, смотрел на удаляющийся теплоход. Вот он меньше, меньше становится. И вдруг глаза у мальчишки округлились.

— Ой, что это? Смотри! Ромка! Это — чудо! Как в сказке!

— Что? Кто? Где чудо? — завертел рыжей головой Роман.

Но ничего особенного вокруг не увидел. А Шур всё смотрел и смотрел на удаляющийся теплоход, а в глазах какой-то восторг и радостное недоумение. Снял очки, протёр, опять надел. Шур очень дорожил этими очками. Они были единственные, которые не съезжали с переносицы на кончик носа. Удивление и радость не уходили.

— Дёрни меня за ухо!

Ромка дёрнул.

— Ой-ой! Значит, правда! Смотри, смотри, он же алмазный! А может… — Шур поднял голову, посмотрел вверх, — нет, целы, на месте. Смотри на теплоход.

— А он — в небе?

— Я думал, может, звёзды на него слетели. Он же — звёздный! Видишь? Это чудо!

Ром таращился, веснушки шевелились и на щеках и на носу, но чуда не видел.

— А главное, вспыхнул весь сразу. На моих глазах. Как фейерверк.

Ромка посмотрел в небо, потом на уходящий теплоход:

— Может, у тебя температура?

— Да не брежу я! Я смотрел-смотрел на него. Он был обыкновенный. И вдруг ка-ак сверкнёт, как вспыхнет в одно мгновенье весь. Видишь, переливается всеми огнями?

И Ромка затих, ухватившись руками за перила.

— Правда-а, — выдохнул он, — сверкает. Ух ты! Если б не ты, я бы и не заметил. Чего это он, а? Был-был обыкновенный, а потом стал звёздный.

Шур опять поглядел на небо.

— Нет, эти звёзды ему не годятся. Он сейчас весь обсыпан Сириусами.

— Че-ем?

— Есть такая звезда первой величины — Сириус. Она только зимой у нас видна, чуть ниже созвездия Ориона. Я тебе покажу зимой. Напомни. Она самая яркая в небе. И этот теплоход сейчас весь в Сириусах. Ага?

— Ну ты даёшь, — только и мог выговорить Роман.

Глава 5. Значит, тебе можно доверять тайны

Теплоходное радио объявило, что все туристы приглашаются на левый борт средней палубы для прощания с городом Горьким. Баянист, идя по коридору, уже заиграл мелодию «…над городом Горьким, где ясные зорьки…» и вместе с нею стал спускаться по трапу на среднюю палубу. А Шур стоял на своей, шлюпочной, и задумчиво смотрел перед собой. Ему не хотелось отсюда уходить и хором прощаться с этим красавцем-городом. Ему хотелось запомнить всё-всё, что он видит, и оставить в себе. Увезти с собой. На память. А потом дома вспоминать-вспоминать, как он сейчас стоял и смотрел.

Мимо, торопясь, прошла девушка культмассовик. На волосах у неё сидели две пластмассовые божьи коровки, а под мышкой были большие свёртки бумаг, прикреплённых к палкам, на которые эти бумаги накручены. Палки разъезжались в разные стороны, она их всё время поправляла, подтыкая свободной рукой. Один свёрток упал, развернувшись, и Шур увидел, что на бумаге написан какой-то текст. Успел прочитать: «В рубашке нарядной, к своей ненаглядной…». Так это она песни тащит под мышкой, чтобы все туристы пели, даже те, которые не знают слов. Будут читать и петь. Это понял Шур.

Так оно и вышло. Объявили прощание с городом, а на город никто и не смотрит. Все спиной к нему стоят, уткнувшись носами в эти бумаги на палках. И поют. Спели про Горький. Это понятно. А потом… ой, что это они? Шур не поверил ушам. Мотив «Коробейников», но слова… Куда делся Некрасов? Пелись какие-то другие фразы про турпутёвку, про тёщу, про воблу… Вперемешку с новыми халтурными словами попадались и некрасовские строки. Зачем это? Зачем Некрасов рядом с ними? Кто придумал такое нелепое соседство? «Подставляй-ка губки алые, только за борт не свались…» Люди пели и улыбались глупыми, не очень весёлыми улыбками.

А теплоход шёл по Волге плавно и, казалось, бесшумно. Шур смотрел на берег. Вот он, недалеко. Рукой подать. Красная зубчатая стена лезет вверх, в гору. А из-за стены рвётся в небо пышная зелень, кое-где сверху тронутая позолотой. Вторая половина августа. Приплывут домой и в школу. Как интересно нынче желтеют деревья, не все сразу, а вершинки. Будто кто-то с неба вылил на них бачок осенней краски.

Красная стена всё выше, выше. А там, на самом верху — памятник Валерию Чкалову. Лётчик стоит спиной к Волге, он смотрит на город. А вниз от него к реке сбегает гигантская лестница. Она белая и выделялась на фоне разноцветного берега. Шур смотрел и думал: если сфотографировать эту лестницу отсюда, с теплохода, и выпустить такие лестничные открытки, то их можно будет дарить мамам на Восьмое марта. По форме лестница похожа на восьмёрку огромных размеров.

Совсем недавно, с час назад, Шур со своей туристической группой был вон там, у подножия памятника. А теперь только мысленно стоит рядом с ним.

Вчера плыли вверх по Волге, сейчас вниз. К Чебоксарам. Это такой маршрут путёвки: Чебоксары — Горький — Астрахань — Чебоксары. После завтрака все туристы вышли, чтобы идти на пешеходную экскурсию по Горькому. А вчера во время ужина их разбили на группы. Шур с дедом оказались в шестой группе. А Лилия с бабушкой в седьмой. У каждой группы свой гид того города, куда приплыли, и свой маршрут. Во время экскурсии Шуру было, с одной стороны, легко: он не чувствовал, что Лилия где-то здесь и в любую минуту может оказаться рядом. Он был свободен, ноги не делались деревянными, которые трудно переставлять, рук было только две, а не десять, которые не знаешь, куда девать. Но с другой стороны, было грустно и пусто. Пусть — деревянные, пусть — десять, сто…